Во-первых, потому, что и прочие свидетельства оставила в первозданном виде, а во-вторых, такие вот нелепости, встречающиеся повсюду в ее рассказе, учат нас, как лучше понимать эту учительницу с ее вечной склонностью к искажению фактов. А это важно, когда речь идет о чем-нибудь посущественнее шрамов. (Примечание Мари-Мартины Лепаж.)
…Живот крепкий, плоский, руки натружены на каторжных работах. Пенис - я почти медсестра, и мне простительно говорить о нем без стеснения, как о любой другой части тела, - показался мне не короче и не длиннее, не толще и не тоньше, чем те, что я видела у своих пациентов, и отличался от них только тем, что безупречно соответствовал пропорциям его тела. Я уже говорила, что случайно нашла одну книжку, так вот, там говорилось, что нельзя судить о размерах пениса, когда он опущен. Некоторые под действием желания вырастают вдвое, втрое, а то и больше. Ужасно, правда?
Что он делает, я не успела заметить. Но об этом нетрудно и догадаться. В шкафу было полно почти или даже совсем не ношенной одежды мужа. Не знаю, зачем я ее сохранила. Может, потому, что жалко выбрасывать совсем новые вещи, может, потому, что, когда он умер, я думала, что у меня будет сын. То, что я почувствовала, когда осталась в двадцать один год одна, в совершенно незнакомом городе, - тема для отдельного рассказа. Кстати, муж был одного с ним роста, несмотря на разницу в возрасте и прочие отличия.
Одно не вызывает сомнений - беглец читал мои мысли даже тогда, когда я стояла уткнувшись носом в стену.
- Сколько лет было вашему мужу? - спросил он вдруг.
- Сорок девять.
- И как вам с ним жилось?
- Мы прекрасно ладили.
- Даже здесь, в постели?
Я не ответила. Послышался сдавленный смешок, но больше он ничего не спрашивал. Когда мне было позволено обернуться, я увидела, что он напялил на себя шорты, белую рубаху и мокасины.
- Я, конечно, выбрал не самое лучшее, - сказал он мне. - Но это все белое и потому быстрей запачкается. Когда носишь белое, приходится чаще менять одежду и выглядишь всегда опрятно. Меня этому научили иезуиты, когда я еще пешком под стол ходил.
Он подавил зевок.
То, что он стоял передо мной в одежде мужа, не смутило меня. Во всяком случае смутило меньше, чем я боялась. Теперь только небритое лицо отличало его от обычных людей, он стал не таким страшным. Еще до того как он заговорил, я уже знала, что он снова собирается поразить меня своим даром ясновидения.
- Где бритва, которой вы бреете волосы на ногах?
- Мне не нужно брить ноги.
Он поднял с кровати нож, с явным сомнением провел мизинцем по лезвию… Заткнул его за пояс. Потом скомкал свою грязную одежду, взял грубые башмаки и сунул все это под шкаф.
- На кухне есть точильный круг, - сказала я.
Я хотела добавить, что, если он хочет перерезать мне горло, пусть лучше сделает это одним махом, а не в несколько приемов, но вовремя сдержалась. Увидь он, что я так развеселилась, он заподозрил бы неладное. Он сам напомнил мне то, что я безуспешно пыталась вспомнить с самого начала моего пленения: место, куда мой муж запрятал четыре года назад после нашего переезда свое ружье.
Когда он заканчивал бриться над мойкой в кухне, часы в прихожей пробили одиннадцать. Он беспрестанно зевал, тер глаза. Видимо, давно не спал. Я неподвижно сидела на стуле и молчала, совсем не заботясь о том, чтобы его сонливость рассеялась. Он умыл под струей воды лицо, прополоскал рот, вытерся, обтер нож и, вопреки всяким ожиданиям, тщательно вымыл раковину. Думаю, здесь бессознательно сработала тюремная привычка к дисциплине. Под конец вытащил из кармана связку ключей, взятую им для того, чтобы запереть дверь кухни. Теперь, когда он побрился, ему на вид нельзя было дать и тридцати.
Мои ожидания оправдались: он снова повел меня на второй этаж. Я испытывала все ту же неловкость, чувствуя, что при подъеме подол юбки задирается, а он, следуя за мной, рассматривает мои ноги и зад. Беглец, как всегда, угадал мои мысли и отпустил шуточку в своем вкусе - такую, что мне совсем невкусно ее повторить.
Тем не менее на этот раз мне было не так тоскливо идти в спальню. Может, он и привяжет меня к кровати, но вряд ли для того, чтобы изнасиловать. Он не станет меня насиловать, пока не выспится. До его пробуждения я останусь целой и невредимой - возможно, даже и раздеваться не придется. Он решил воспользоваться мной, когда наберется сил, а значит, в моем распоряжении не один час и я успею освободиться от пут, вытащить из зеркального шкафа ружье, и, если оно, благодарение Богу, окажется заряженным, стать в свою очередь убийцей. Если же оно не заряжено, или, пролежав столько лет без употребления, не сработает, или же в последнюю минуту у меня не хватит храбрости выстрелить в спящего, я по крайней мере его напугаю и выгоню из дому, а нет - убегу сама.
Но я слишком плохо его знала. Я думала, что он запрется со мной у меня в спальне, а он вместо этого повел меня к дортуару учеников. Прежде тут была целая анфилада комнат, но потом между ними сломали перегородки. Здесь стояло двадцать кроваток с голыми матрасами - ни простыней, ни покрывал.
От удивления и огорчения, что меня разлучили с ружьем, я воскликнула не подумав:
- В моей спальне нам было бы лучше!
- Нам? - отозвался он. - Вы думаете, мы ляжем вместе?
Передразнивая меня, он изобразил на лице неподдельный ужас и тотчас же, не скрывая издевки, рассмеялся, обнажая ряд белоснежных зубов.
- К сожалению, Ляжка, в вашей комнате есть окно, а мне так хочется поспать спокойно!
- Не знаю… ну привяжите меня, что ли…
- При-вя-зать? - снова его лицо исказилось от ужаса, снова он стал скалить зубы. - Здорово придумала! Ничего не скажешь!
- Тут тоже есть окна!
Он обвел взглядом три окна с закрытыми ставнями.
- Ну и что? Или я, по-твоему, совсем чокнутый?
Говоря это, он стащил с ближайшей кровати подушку и матрас, сунул мне их в руки и, приказав: "Несите!" - подтолкнул меня к лестнице. Я пошла вниз с матрасом. Он повел меня через прихожую к выходу. Я ничего не понимала - он что, решил выгнать меня на ночь в сад? Но нет, слева от входной двери есть еще одна дверь, поменьше, ведущая в темную каморку без окон и мебели. Здесь когда-то была раздевалка. Когда я увидела, что он поворачивает оставшийся в скважине ключ, я не выдержала и, пав духом, выронила подушку и матрас.
- Не думаете же вы, что я буду спать там! Это невозможно! - закричала я.
- Но почему же? - промурлыкал он, и глаза его зло блеснули. - Вы ведь запираете здесь бедных детей? А что они такого делают?
Тоже мне нашелся борец за справедливость? Эти слова окончательно вывели меня из себя.
- Они заглядывают мне под юбку!
Тут я буквально задохнулась от неожиданности и грубости его действий: не успела я закончить, как он схватил меня за плечи - так, что я пошатнулась, - толкнул бесцеремоннее, чем до этого толкал мой матрас, и повел обратно через прихожую в класс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
…Живот крепкий, плоский, руки натружены на каторжных работах. Пенис - я почти медсестра, и мне простительно говорить о нем без стеснения, как о любой другой части тела, - показался мне не короче и не длиннее, не толще и не тоньше, чем те, что я видела у своих пациентов, и отличался от них только тем, что безупречно соответствовал пропорциям его тела. Я уже говорила, что случайно нашла одну книжку, так вот, там говорилось, что нельзя судить о размерах пениса, когда он опущен. Некоторые под действием желания вырастают вдвое, втрое, а то и больше. Ужасно, правда?
Что он делает, я не успела заметить. Но об этом нетрудно и догадаться. В шкафу было полно почти или даже совсем не ношенной одежды мужа. Не знаю, зачем я ее сохранила. Может, потому, что жалко выбрасывать совсем новые вещи, может, потому, что, когда он умер, я думала, что у меня будет сын. То, что я почувствовала, когда осталась в двадцать один год одна, в совершенно незнакомом городе, - тема для отдельного рассказа. Кстати, муж был одного с ним роста, несмотря на разницу в возрасте и прочие отличия.
Одно не вызывает сомнений - беглец читал мои мысли даже тогда, когда я стояла уткнувшись носом в стену.
- Сколько лет было вашему мужу? - спросил он вдруг.
- Сорок девять.
- И как вам с ним жилось?
- Мы прекрасно ладили.
- Даже здесь, в постели?
Я не ответила. Послышался сдавленный смешок, но больше он ничего не спрашивал. Когда мне было позволено обернуться, я увидела, что он напялил на себя шорты, белую рубаху и мокасины.
- Я, конечно, выбрал не самое лучшее, - сказал он мне. - Но это все белое и потому быстрей запачкается. Когда носишь белое, приходится чаще менять одежду и выглядишь всегда опрятно. Меня этому научили иезуиты, когда я еще пешком под стол ходил.
Он подавил зевок.
То, что он стоял передо мной в одежде мужа, не смутило меня. Во всяком случае смутило меньше, чем я боялась. Теперь только небритое лицо отличало его от обычных людей, он стал не таким страшным. Еще до того как он заговорил, я уже знала, что он снова собирается поразить меня своим даром ясновидения.
- Где бритва, которой вы бреете волосы на ногах?
- Мне не нужно брить ноги.
Он поднял с кровати нож, с явным сомнением провел мизинцем по лезвию… Заткнул его за пояс. Потом скомкал свою грязную одежду, взял грубые башмаки и сунул все это под шкаф.
- На кухне есть точильный круг, - сказала я.
Я хотела добавить, что, если он хочет перерезать мне горло, пусть лучше сделает это одним махом, а не в несколько приемов, но вовремя сдержалась. Увидь он, что я так развеселилась, он заподозрил бы неладное. Он сам напомнил мне то, что я безуспешно пыталась вспомнить с самого начала моего пленения: место, куда мой муж запрятал четыре года назад после нашего переезда свое ружье.
Когда он заканчивал бриться над мойкой в кухне, часы в прихожей пробили одиннадцать. Он беспрестанно зевал, тер глаза. Видимо, давно не спал. Я неподвижно сидела на стуле и молчала, совсем не заботясь о том, чтобы его сонливость рассеялась. Он умыл под струей воды лицо, прополоскал рот, вытерся, обтер нож и, вопреки всяким ожиданиям, тщательно вымыл раковину. Думаю, здесь бессознательно сработала тюремная привычка к дисциплине. Под конец вытащил из кармана связку ключей, взятую им для того, чтобы запереть дверь кухни. Теперь, когда он побрился, ему на вид нельзя было дать и тридцати.
Мои ожидания оправдались: он снова повел меня на второй этаж. Я испытывала все ту же неловкость, чувствуя, что при подъеме подол юбки задирается, а он, следуя за мной, рассматривает мои ноги и зад. Беглец, как всегда, угадал мои мысли и отпустил шуточку в своем вкусе - такую, что мне совсем невкусно ее повторить.
Тем не менее на этот раз мне было не так тоскливо идти в спальню. Может, он и привяжет меня к кровати, но вряд ли для того, чтобы изнасиловать. Он не станет меня насиловать, пока не выспится. До его пробуждения я останусь целой и невредимой - возможно, даже и раздеваться не придется. Он решил воспользоваться мной, когда наберется сил, а значит, в моем распоряжении не один час и я успею освободиться от пут, вытащить из зеркального шкафа ружье, и, если оно, благодарение Богу, окажется заряженным, стать в свою очередь убийцей. Если же оно не заряжено, или, пролежав столько лет без употребления, не сработает, или же в последнюю минуту у меня не хватит храбрости выстрелить в спящего, я по крайней мере его напугаю и выгоню из дому, а нет - убегу сама.
Но я слишком плохо его знала. Я думала, что он запрется со мной у меня в спальне, а он вместо этого повел меня к дортуару учеников. Прежде тут была целая анфилада комнат, но потом между ними сломали перегородки. Здесь стояло двадцать кроваток с голыми матрасами - ни простыней, ни покрывал.
От удивления и огорчения, что меня разлучили с ружьем, я воскликнула не подумав:
- В моей спальне нам было бы лучше!
- Нам? - отозвался он. - Вы думаете, мы ляжем вместе?
Передразнивая меня, он изобразил на лице неподдельный ужас и тотчас же, не скрывая издевки, рассмеялся, обнажая ряд белоснежных зубов.
- К сожалению, Ляжка, в вашей комнате есть окно, а мне так хочется поспать спокойно!
- Не знаю… ну привяжите меня, что ли…
- При-вя-зать? - снова его лицо исказилось от ужаса, снова он стал скалить зубы. - Здорово придумала! Ничего не скажешь!
- Тут тоже есть окна!
Он обвел взглядом три окна с закрытыми ставнями.
- Ну и что? Или я, по-твоему, совсем чокнутый?
Говоря это, он стащил с ближайшей кровати подушку и матрас, сунул мне их в руки и, приказав: "Несите!" - подтолкнул меня к лестнице. Я пошла вниз с матрасом. Он повел меня через прихожую к выходу. Я ничего не понимала - он что, решил выгнать меня на ночь в сад? Но нет, слева от входной двери есть еще одна дверь, поменьше, ведущая в темную каморку без окон и мебели. Здесь когда-то была раздевалка. Когда я увидела, что он поворачивает оставшийся в скважине ключ, я не выдержала и, пав духом, выронила подушку и матрас.
- Не думаете же вы, что я буду спать там! Это невозможно! - закричала я.
- Но почему же? - промурлыкал он, и глаза его зло блеснули. - Вы ведь запираете здесь бедных детей? А что они такого делают?
Тоже мне нашелся борец за справедливость? Эти слова окончательно вывели меня из себя.
- Они заглядывают мне под юбку!
Тут я буквально задохнулась от неожиданности и грубости его действий: не успела я закончить, как он схватил меня за плечи - так, что я пошатнулась, - толкнул бесцеремоннее, чем до этого толкал мой матрас, и повел обратно через прихожую в класс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96