с., самолёт весил всего 1882 кг, но летел с максимальной скоростью 470 км/час, в то время как Ме-109 уже в 1938 г. с двигателем 1050 л.с. и весом 2450 кг развивал скорость 532 км/час. А когда на Ме-109 (начало 1942 г.) поставили двигатель 1350 л.с., то он стал летать со скоростью 630 км/час, хотя и весил почти 3 т. Да, конечно, при такой скорости у Ме-109, И-16, новенький, только с конвейера сразу становился «старым типом». Эти машины Поликарпова были конструкторскими тупиками, их невозможно было, модернизируя, поддерживать в современном состоянии сколько-нибудь длительное время. Виноват ли Поликарпов? Думаю – да.
Но огромнейшая вина лежит на тех, кто заказал ему сконструировать именно эту машину. Ведь И-153 и И-16 были машинами, в которых конструктор заложил – как главный принцип – манёвренность. Совместить её со скоростью оказалось невозможно. И поскольку заказывал вооружение Тухачевский, и именно он задал Поликарпову параметры манёвренности, то именно он и виноват, что СССР потратил огромные усилия на постройку этих малопригодных для реального боя машин.
Тухачевский должен был представить себе воздушный бой перед разговором с Поликарповым. И этот бой представлялся ему боем на больших дистанциях. Заказанные им истребители оснащались даже оптическим прицелом. Маневрируя (резко разворачиваясь), такой истребитель, по идее, уходил из прицела противника и, в свою очередь, мог взять его на прицел.
Но в жизни так бои не велись, поскольку попасть в самолёт дальше чем с 200 м можно только случайно.
Для уничтожения противника истребитель обязан был подлететь к цели практически вплотную (Хартманн подлетал на 20–30 м) и только после этого открыть огонь. Цель в прицеле могла быть всего несколько секунд, поэтому важна была масса секундного залпа истребителя – на него нужно было ставить много пушек и пулемётов. Но главное было – догнать и приблизиться к противнику, а для этого важна была не манёвренность, а скорость.
Немецкие генералы, Геринг это понимали, а Тухачевский … учил мышей на задних лапках ходить.
Вот как в книге «Советские асы» описываются бои наших И-16 и И-153 с немецкими бомбардировщиками:
«… воздушный бой на „ишаке“ или „чайке“ (которых у западной границы было сконцентрировано 3311 штук, то есть 76 % парка истребителей) с Ju 88 выглядел примерно так: „Мы разогнали свои машины при снижении до максимальной скорости и перед первой девяткой пошли вверх. Каждый выбрал цель. Огонь вели снизу, длинными очередями по наиболее уязвимым точкам самолётов. (Огонь вели с дистанции 150–170 м – прим. автора). Приблизившись к самолётам противника на 50–70 м как по команде завалились на крыло и, набрав скорость, повторили атаку (…), но всё безуспешно. Набрать высоту после захода не хватило скорости и мощности двигателя“. Или так: «… я вдруг заметил нашего И-16, летящего на перехват Ju 88. В это время Юнкерс развернулся на 180° и снова пролетел надо мной (…). Тянувшиеся за ним струйки выхлопных газов, говорили о том, что фриц удирает на полном форсаже. Истребитель заметно отставал (…). И-16 дал длинную очередь вслед удаляющемуся самолёту, развернулся и полетел на базу».
По сути, я ведь пишу не о Тухачевском, а о реальных причинах наших поражений в начальный период войны и о причинах неоправданных потерь в ходе её. Поэтому, следует обратить внимание на ещё один аспект, на который почти никто не обращает внимания. Это разница в организации авиации у нас и у немцев.
У нас почти вся авиация входила в состав (организационно подчинялась) сухопутных войск – фронтов и армий. Казалось бы хорошо – общевойсковые командиры могли приказать лётчикам исполнить те или иные задачи. Но ведь реально бои на всех фронтах сразу не велись. Где-то на одном из участков, длиною в 200–300 км, нами либо немцами проводилась операция, а на остальных участках 3000 км общего фронта было затишье. И в этой операции участвовала с нашей стороны только авиация этого фронта с резервами.
А у немцев было не так. У них авиация и ПВО были отдельными войсками, не подчинявшимися сухопутной армии. И в случае проведения операции немцы снимали авиацию со всех спокойных участков всех фронтов и добивались численного перевеса на нужном участке. Поэтому и летали их лётчики в 5–6 раз больше, чем наши, поэтому и обходились немцы относительно небольшим количеством самолётов и лётчиков.
От расстрела Тухачевского до начала войны прошло 4 года. Технику заменить уже было нельзя, разработать и поставить на производство радиостанции – тоже. Но реорганизовать управление авиации можно было. Хотя стратег Тухачевский, будь он действительно военным специалистом хотя бы как Геринг, мог бы заняться и этим вопросом, вместо бреда доктрины Дуэ.
Артиллерия
У нас как-то вошло в привычку считать, что наша артиллерия во время войны был лучше немецкой. По крайней мере, в отличие от самолётов и танков, формальные цифры в таблицах технических данных конкретных орудий и систем выглядят благополучно и количество орудийных стволов в стрелковых дивизиях тех времён смотрится внушительно. Но по воспоминаниям немцев, причём не только генералов, а и воевавших на полях битв офицеров-фронтовиков, артиллерия вермахта, особенно в начале войны, значительно превосходила нашу и не только потому, что они имели лучшую артиллерийскую разведку и связь. В чём дело?
Конечно, Тухачевский чуть всю нашу артиллерию не угробил. Уже разгон им единственного конструкторского бюро артиллерии (ГКБ-38), без какой-либо равноценной замены, достаточен для приговора. Но дело не только в Тухачевском, в его придури безоткатных орудий или универсальных пушек. Просто и в области артиллерии создаётся впечатление, что заказывали её люди, слабо представляющие себе реальный бой. Начальник немецкого Генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер, к примеру, в своём дневнике записал о немецких артиллерийских конструкторах 7.12.1941 г.: «3. „Дора“ (орудие большой мощности) калибром 800 мм, вес снаряда – 7 тонн. Настоящее произведение искусства, однако бесполезное». Такое чувство, что у нас артиллерийские конструкторы старались создавать произведения искусства, а генералов, которые бы могли отделить полезное от бесполезного, в РККА было очень мало.
807-мм железнодорожное орудие «Дора»/«Густав»
Василий Гаврилович Грабин, выдающийся советский конструктор, заслуженно пользовавшийся поддержкой Сталина, создал 76-мм пушку, которая, по-своему, является произведением искусства. Предназначалась она для вооружения артиллерийских полков стрелковых дивизий и поэтому называлась дивизионной. Интересно то, что оба маршала, отвечавших перед войной за вооружение РККА – Тухачевский и Кулик – были ею недовольны, причём, с диаметрально противоположных позиций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Но огромнейшая вина лежит на тех, кто заказал ему сконструировать именно эту машину. Ведь И-153 и И-16 были машинами, в которых конструктор заложил – как главный принцип – манёвренность. Совместить её со скоростью оказалось невозможно. И поскольку заказывал вооружение Тухачевский, и именно он задал Поликарпову параметры манёвренности, то именно он и виноват, что СССР потратил огромные усилия на постройку этих малопригодных для реального боя машин.
Тухачевский должен был представить себе воздушный бой перед разговором с Поликарповым. И этот бой представлялся ему боем на больших дистанциях. Заказанные им истребители оснащались даже оптическим прицелом. Маневрируя (резко разворачиваясь), такой истребитель, по идее, уходил из прицела противника и, в свою очередь, мог взять его на прицел.
Но в жизни так бои не велись, поскольку попасть в самолёт дальше чем с 200 м можно только случайно.
Для уничтожения противника истребитель обязан был подлететь к цели практически вплотную (Хартманн подлетал на 20–30 м) и только после этого открыть огонь. Цель в прицеле могла быть всего несколько секунд, поэтому важна была масса секундного залпа истребителя – на него нужно было ставить много пушек и пулемётов. Но главное было – догнать и приблизиться к противнику, а для этого важна была не манёвренность, а скорость.
Немецкие генералы, Геринг это понимали, а Тухачевский … учил мышей на задних лапках ходить.
Вот как в книге «Советские асы» описываются бои наших И-16 и И-153 с немецкими бомбардировщиками:
«… воздушный бой на „ишаке“ или „чайке“ (которых у западной границы было сконцентрировано 3311 штук, то есть 76 % парка истребителей) с Ju 88 выглядел примерно так: „Мы разогнали свои машины при снижении до максимальной скорости и перед первой девяткой пошли вверх. Каждый выбрал цель. Огонь вели снизу, длинными очередями по наиболее уязвимым точкам самолётов. (Огонь вели с дистанции 150–170 м – прим. автора). Приблизившись к самолётам противника на 50–70 м как по команде завалились на крыло и, набрав скорость, повторили атаку (…), но всё безуспешно. Набрать высоту после захода не хватило скорости и мощности двигателя“. Или так: «… я вдруг заметил нашего И-16, летящего на перехват Ju 88. В это время Юнкерс развернулся на 180° и снова пролетел надо мной (…). Тянувшиеся за ним струйки выхлопных газов, говорили о том, что фриц удирает на полном форсаже. Истребитель заметно отставал (…). И-16 дал длинную очередь вслед удаляющемуся самолёту, развернулся и полетел на базу».
По сути, я ведь пишу не о Тухачевском, а о реальных причинах наших поражений в начальный период войны и о причинах неоправданных потерь в ходе её. Поэтому, следует обратить внимание на ещё один аспект, на который почти никто не обращает внимания. Это разница в организации авиации у нас и у немцев.
У нас почти вся авиация входила в состав (организационно подчинялась) сухопутных войск – фронтов и армий. Казалось бы хорошо – общевойсковые командиры могли приказать лётчикам исполнить те или иные задачи. Но ведь реально бои на всех фронтах сразу не велись. Где-то на одном из участков, длиною в 200–300 км, нами либо немцами проводилась операция, а на остальных участках 3000 км общего фронта было затишье. И в этой операции участвовала с нашей стороны только авиация этого фронта с резервами.
А у немцев было не так. У них авиация и ПВО были отдельными войсками, не подчинявшимися сухопутной армии. И в случае проведения операции немцы снимали авиацию со всех спокойных участков всех фронтов и добивались численного перевеса на нужном участке. Поэтому и летали их лётчики в 5–6 раз больше, чем наши, поэтому и обходились немцы относительно небольшим количеством самолётов и лётчиков.
От расстрела Тухачевского до начала войны прошло 4 года. Технику заменить уже было нельзя, разработать и поставить на производство радиостанции – тоже. Но реорганизовать управление авиации можно было. Хотя стратег Тухачевский, будь он действительно военным специалистом хотя бы как Геринг, мог бы заняться и этим вопросом, вместо бреда доктрины Дуэ.
Артиллерия
У нас как-то вошло в привычку считать, что наша артиллерия во время войны был лучше немецкой. По крайней мере, в отличие от самолётов и танков, формальные цифры в таблицах технических данных конкретных орудий и систем выглядят благополучно и количество орудийных стволов в стрелковых дивизиях тех времён смотрится внушительно. Но по воспоминаниям немцев, причём не только генералов, а и воевавших на полях битв офицеров-фронтовиков, артиллерия вермахта, особенно в начале войны, значительно превосходила нашу и не только потому, что они имели лучшую артиллерийскую разведку и связь. В чём дело?
Конечно, Тухачевский чуть всю нашу артиллерию не угробил. Уже разгон им единственного конструкторского бюро артиллерии (ГКБ-38), без какой-либо равноценной замены, достаточен для приговора. Но дело не только в Тухачевском, в его придури безоткатных орудий или универсальных пушек. Просто и в области артиллерии создаётся впечатление, что заказывали её люди, слабо представляющие себе реальный бой. Начальник немецкого Генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер, к примеру, в своём дневнике записал о немецких артиллерийских конструкторах 7.12.1941 г.: «3. „Дора“ (орудие большой мощности) калибром 800 мм, вес снаряда – 7 тонн. Настоящее произведение искусства, однако бесполезное». Такое чувство, что у нас артиллерийские конструкторы старались создавать произведения искусства, а генералов, которые бы могли отделить полезное от бесполезного, в РККА было очень мало.
807-мм железнодорожное орудие «Дора»/«Густав»
Василий Гаврилович Грабин, выдающийся советский конструктор, заслуженно пользовавшийся поддержкой Сталина, создал 76-мм пушку, которая, по-своему, является произведением искусства. Предназначалась она для вооружения артиллерийских полков стрелковых дивизий и поэтому называлась дивизионной. Интересно то, что оба маршала, отвечавших перед войной за вооружение РККА – Тухачевский и Кулик – были ею недовольны, причём, с диаметрально противоположных позиций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188