Это скопление старых и новых и, ей-же-ей, совсем неказистых зданий. К зданиям этим, как цыплята к наседкам, жмутся ветхие пристройки, колоколенки и церквушки.
Везде какие-то лестницы, галерейки, портики, проходы, ведущие в гулкие внутренние дворы.
И бог его знает, где тут знаменитый Бельведер – палаты, которые лишь три года назад построили зодчие папы Иннокентия VIII, и где Сикстинская капелла, домовая церковь папы Сикста IV. В
Кастилии Педро не раз слышал, что внутри стены этой капеллы расписаны так чудесно, что кажется, будто ты в раю.
А за этими зданиями и дворами – папский пригород, путаница узких улиц и темных переулков. Здесь в жалких лачугах ютилась дворцовая челядь. Впрочем, на главных улочках – Борго ди Санто-Спирито и Сикстине – было немало каменных палат, и Педро узнал, что принадлежат они непотам – ближайшим папским родичам. Папы, объяснил ему дон Хосе– Мария, недолговечны и престол свой по наследству не передают. Поэтому они спешат осчастливить всю свою родню при жизни, поэтому не только в Борго, но и в других частях Рима на каждом шагу дворцы сыновей и племянников покойных пап Сикста IV и Иннокентия VIII. А нынешний папа, хоть правит он меньше года, заткнул за пояс всех предшественников. Он уже успел подарить дворцы и своей дочери, и своим сыновьям.
Дон Хосе-Мария расстался с Педро у замка святого Ангела. Ему пора было отправляться к испанскому послу, и, уходя, он подробно растолковал юноше, как ему лучше пройти к термам Диоклетиана на Квиринале: близ этих древних бань обитал его дядюшка.
Дядюшка дожил до седых волос, имея крайне смутные представления о своем племяннике, но принял он Педро весьма радушно. Как-никак хоть и десятой водой на киселе был ему этот мальчишка, а все же родная кровь, а если даже и не очень родная, то по крайней мере кастильская.
Тридцать лет прослужил старик капитаном городской стражи, стал настоящим римлянином, но разве мог он забыть кастильский городок Авилу-де-лос-Кавальерос, Авилу Рыцарей, откуда родом был и юный спутник адмирала.
До полуночи дядюшка упивался рассказами племянника, а наутро он с лихвой отплатил Педро за все его одиссеи, открыв ему многие тайны папской столицы.
Началось с малого. Педро невзначай сказал, что вечером он хочет отправиться в Борго, чтобы навестить своего спутника.
– Зарежут, – сокрушенно произнес дядюшка.
– Кого?
– Тебя.
– То есть как? И кто? Меня здесь не знает ни одна собака!
– Знают тебя тут или не знают – значения не имеет. Все равно зарежут. У нас в Риме ночью по улицам не ходят.
– Но почему?
– Разбойники, сынок, им тут раздолье.
– Быть того не может. Сам папа – да хранит его господь! -живет в Риме, так неужто хватает у людей совести творить бесчинства на его глазах?
Дядюшка невесело рассмеялся:
– Святая простота, и невдомек тебе, что кабы не папа да не его кардиналы, мы переловили бы за три дня всех римских душегубов. Но я, капитан римской стражи, свои двадцать золотых получаю зря: какой от меня толк, когда любой вор знает, что, если я его и поймаю, все равно из замка святого Ангела его назавтра же выпустят?!
– Как это выпустят?
– Да очень просто, через главные ворота. И все потому, что всем нашим злодеям папа отпускает грехи наперед. Разумеется, не даром. И цена грехам разная: карманный воришка, тот за грядущие кражи платит сорок-пятьдесят сольди, примерно, стало быть, один флорин, или полдуката. Грабителю грех обходится, смотря по тому, на что он замахнется, когда пять флоринов, а когда и сто дукатов. Смертоубийство стоит дороже, но бывает и так, что злодею, если отправит он на тот свет кого следует – у святых отцов в Борго немало заклятых недругов, – перепадает сотня-другая флоринов.
Недавно шинкарь Джакомо – кабак его рядом с церковью Марии Круглой – зарезал двух своих дочерей и слугу. Я отвел его в замок. И что ты думаешь: не прошло и недели, смотрю, колдует этот Джакомо за стойкой в своем же собственном заведении. И смеется мне в лицо. Я, говорит, человек особый, мне все можно. Взяли с меня восемьсот дукатов и отпустили мой грех. «Господь не желает твоей смерти, – сказали мне в замке, – господь хочет, чтобы ты жил, но за это плати его святейшеству и не скупись – и на этом, и на том свете твоя лепта тебе зачтется». Плохо и то, что каждый кардинал – в Риме же их десятка два – содержит свою шайку. А если след ведет в кардинальские палаты – пиши пропало, злодея не сыщешь: к кардиналам стражникам вход заказан.
– Боже правый, – воскликнул Педро, – так ведь я попал не в святой город апостола Петра, а в разбойничий вертеп!
– В вертеп, в истинный вертеп, сынок. Но вот что я тебе скажу: держи язык за зубами и не хули ни Рима, ни римлян – инквизиторы из Борго на расправу ох как скоры! Если будешь проходить мимо Капитолия, обрати внимание на башню Торре-Ноне – палачи из святого Ангела на ней вешают добрых христиан, у которых языки не в меру длинные. И лучше тебе пореже высовывать нос на улицу. А в эти дни особенно: на Квиринале сейчас гуляют братья Стефано и Паоло Моргани, а им покойный папа Иннокентий отпустил все будущие грехи. Он так и сказал братьям-разбойникам: «Прощаю вам все, что имеете совершить».
Не положено, однако, человеку, который дважды переплыл море-океан, сидеть у дядюшки под крылышком. В девятом часу вечера Педро выскользнул из дома и нырнул в ночной Рим.
Тьма стояла кромешная. Она заглатывала свет, едва сочившийся из окон. Густая, плотная, она втягивала в себя редких прохожих, как бездонная трясина. Но для римлян эта трясина была родным домом, а Педро мгновенно заблудился в лабиринте черных переулков и слепых тупиков.
До чего отрадно в открытом море! День ли, ночь ли, а кормчий ведет корабль, куда следует. Волшебная магнитная игла всегда указывает на север, и проще простого проложить по ней курс и на восток, и на запад. Если же отказал компас, кормчему помогут звезды.
А к чему путеводные звезды в этой паутине безликих улиц, в этом каменном лабиринте?
Вот прямо перед тобой показался постамент могучей колонны, показался и сразу же исчез в тяжелой мгле. Вот преградила путь куча щебня. Ты ползешь, спотыкаясь на каждом шагу, по ее закраине, впереди цоколь какого-то храма. Но даже если ты дознаешься, что это церковь Сан-Исидоро, или Санто-Клаудио, или Сан-Ло-ренцо, много ли толку – все равно тебе не ясно, надо ли свернуть за ней направо или налево.
Вчера днем все было прекрасно. Педро тогда шел, ни на секунду не теряя из виду огромный купол Пантеона (хоть и язычниками были эти древние римляне, но какую храмину построили – любо-дорого на нее поглядеть).
Но, Иисус-Мария, где же этот Пантеон, или, как его называет дядюшка, церковь Марии Круглой?..
И вдруг Педро вспомнился шинкарь Джакомо, который под стенами этой самой Круглой Марии убил своих дочерей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Везде какие-то лестницы, галерейки, портики, проходы, ведущие в гулкие внутренние дворы.
И бог его знает, где тут знаменитый Бельведер – палаты, которые лишь три года назад построили зодчие папы Иннокентия VIII, и где Сикстинская капелла, домовая церковь папы Сикста IV. В
Кастилии Педро не раз слышал, что внутри стены этой капеллы расписаны так чудесно, что кажется, будто ты в раю.
А за этими зданиями и дворами – папский пригород, путаница узких улиц и темных переулков. Здесь в жалких лачугах ютилась дворцовая челядь. Впрочем, на главных улочках – Борго ди Санто-Спирито и Сикстине – было немало каменных палат, и Педро узнал, что принадлежат они непотам – ближайшим папским родичам. Папы, объяснил ему дон Хосе– Мария, недолговечны и престол свой по наследству не передают. Поэтому они спешат осчастливить всю свою родню при жизни, поэтому не только в Борго, но и в других частях Рима на каждом шагу дворцы сыновей и племянников покойных пап Сикста IV и Иннокентия VIII. А нынешний папа, хоть правит он меньше года, заткнул за пояс всех предшественников. Он уже успел подарить дворцы и своей дочери, и своим сыновьям.
Дон Хосе-Мария расстался с Педро у замка святого Ангела. Ему пора было отправляться к испанскому послу, и, уходя, он подробно растолковал юноше, как ему лучше пройти к термам Диоклетиана на Квиринале: близ этих древних бань обитал его дядюшка.
Дядюшка дожил до седых волос, имея крайне смутные представления о своем племяннике, но принял он Педро весьма радушно. Как-никак хоть и десятой водой на киселе был ему этот мальчишка, а все же родная кровь, а если даже и не очень родная, то по крайней мере кастильская.
Тридцать лет прослужил старик капитаном городской стражи, стал настоящим римлянином, но разве мог он забыть кастильский городок Авилу-де-лос-Кавальерос, Авилу Рыцарей, откуда родом был и юный спутник адмирала.
До полуночи дядюшка упивался рассказами племянника, а наутро он с лихвой отплатил Педро за все его одиссеи, открыв ему многие тайны папской столицы.
Началось с малого. Педро невзначай сказал, что вечером он хочет отправиться в Борго, чтобы навестить своего спутника.
– Зарежут, – сокрушенно произнес дядюшка.
– Кого?
– Тебя.
– То есть как? И кто? Меня здесь не знает ни одна собака!
– Знают тебя тут или не знают – значения не имеет. Все равно зарежут. У нас в Риме ночью по улицам не ходят.
– Но почему?
– Разбойники, сынок, им тут раздолье.
– Быть того не может. Сам папа – да хранит его господь! -живет в Риме, так неужто хватает у людей совести творить бесчинства на его глазах?
Дядюшка невесело рассмеялся:
– Святая простота, и невдомек тебе, что кабы не папа да не его кардиналы, мы переловили бы за три дня всех римских душегубов. Но я, капитан римской стражи, свои двадцать золотых получаю зря: какой от меня толк, когда любой вор знает, что, если я его и поймаю, все равно из замка святого Ангела его назавтра же выпустят?!
– Как это выпустят?
– Да очень просто, через главные ворота. И все потому, что всем нашим злодеям папа отпускает грехи наперед. Разумеется, не даром. И цена грехам разная: карманный воришка, тот за грядущие кражи платит сорок-пятьдесят сольди, примерно, стало быть, один флорин, или полдуката. Грабителю грех обходится, смотря по тому, на что он замахнется, когда пять флоринов, а когда и сто дукатов. Смертоубийство стоит дороже, но бывает и так, что злодею, если отправит он на тот свет кого следует – у святых отцов в Борго немало заклятых недругов, – перепадает сотня-другая флоринов.
Недавно шинкарь Джакомо – кабак его рядом с церковью Марии Круглой – зарезал двух своих дочерей и слугу. Я отвел его в замок. И что ты думаешь: не прошло и недели, смотрю, колдует этот Джакомо за стойкой в своем же собственном заведении. И смеется мне в лицо. Я, говорит, человек особый, мне все можно. Взяли с меня восемьсот дукатов и отпустили мой грех. «Господь не желает твоей смерти, – сказали мне в замке, – господь хочет, чтобы ты жил, но за это плати его святейшеству и не скупись – и на этом, и на том свете твоя лепта тебе зачтется». Плохо и то, что каждый кардинал – в Риме же их десятка два – содержит свою шайку. А если след ведет в кардинальские палаты – пиши пропало, злодея не сыщешь: к кардиналам стражникам вход заказан.
– Боже правый, – воскликнул Педро, – так ведь я попал не в святой город апостола Петра, а в разбойничий вертеп!
– В вертеп, в истинный вертеп, сынок. Но вот что я тебе скажу: держи язык за зубами и не хули ни Рима, ни римлян – инквизиторы из Борго на расправу ох как скоры! Если будешь проходить мимо Капитолия, обрати внимание на башню Торре-Ноне – палачи из святого Ангела на ней вешают добрых христиан, у которых языки не в меру длинные. И лучше тебе пореже высовывать нос на улицу. А в эти дни особенно: на Квиринале сейчас гуляют братья Стефано и Паоло Моргани, а им покойный папа Иннокентий отпустил все будущие грехи. Он так и сказал братьям-разбойникам: «Прощаю вам все, что имеете совершить».
Не положено, однако, человеку, который дважды переплыл море-океан, сидеть у дядюшки под крылышком. В девятом часу вечера Педро выскользнул из дома и нырнул в ночной Рим.
Тьма стояла кромешная. Она заглатывала свет, едва сочившийся из окон. Густая, плотная, она втягивала в себя редких прохожих, как бездонная трясина. Но для римлян эта трясина была родным домом, а Педро мгновенно заблудился в лабиринте черных переулков и слепых тупиков.
До чего отрадно в открытом море! День ли, ночь ли, а кормчий ведет корабль, куда следует. Волшебная магнитная игла всегда указывает на север, и проще простого проложить по ней курс и на восток, и на запад. Если же отказал компас, кормчему помогут звезды.
А к чему путеводные звезды в этой паутине безликих улиц, в этом каменном лабиринте?
Вот прямо перед тобой показался постамент могучей колонны, показался и сразу же исчез в тяжелой мгле. Вот преградила путь куча щебня. Ты ползешь, спотыкаясь на каждом шагу, по ее закраине, впереди цоколь какого-то храма. Но даже если ты дознаешься, что это церковь Сан-Исидоро, или Санто-Клаудио, или Сан-Ло-ренцо, много ли толку – все равно тебе не ясно, надо ли свернуть за ней направо или налево.
Вчера днем все было прекрасно. Педро тогда шел, ни на секунду не теряя из виду огромный купол Пантеона (хоть и язычниками были эти древние римляне, но какую храмину построили – любо-дорого на нее поглядеть).
Но, Иисус-Мария, где же этот Пантеон, или, как его называет дядюшка, церковь Марии Круглой?..
И вдруг Педро вспомнился шинкарь Джакомо, который под стенами этой самой Круглой Марии убил своих дочерей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49