Но в ту ночь он неожиданно вернулся в кабинет… А план эвакуации я схватил случайно, не хотел оставлять отпечатки пальцев на пресс-папье, которое после изъятия алмаза таскать с собой, естественно, не собирался. Вот и завернул реликвию в первую попавшуюся бумагу…
Лешка не видел, что во время своего рассказа старик незаметно опустил руку в карман. На последних словах с Варфоломеевым произошла удивительная метаморфоза. До этого скромный и благообразный старик, к которому, кроме сожаления и симпатии, ничего нельзя было испы-«тывать, выпрямил сгорбленную спину, его лицо превратилось б жесткую маску, а движения приобрели расчетливую траекторию: Варфоломеев сделал замах ножом, но чей-то окрик заставил его дрогнуть.
– Пригнись! – В дверях каморки стоял Владимир Константинович.
Лешка инстинктивно пригнулся, и клинок вонзился в нескольких сантиметрах от его головы.
А дальше был бой двух стариков. Удар, блок, захват, прыжок, еще один удар – все это со стороны напоминало удивительный, ни на что не похожий танец. Лешка, который ничего, кроме бокса, в своей жизни не видел, следил за этим невиданным доселе поединком как зачарованный…
– Лешка! – Крик отца вернул его к действительности. Варфоломеев, успевший вырвать нож из стены, стоял напротив Владимира Константиновича. До рокового броска оставались доли секунды. И тут Лешка схватил первую попавшуюся старинную вазу и обрушил ее на голову Германа Степановича…
Когда Варфоломеев пришел в себя, первое, что он увидел, – отца и сына Казариных, молча сидевших напротив.
– Не повезло… рука дрогнула… – прошептал Герман Степанович, отер кровь с губы и огляделся. – Ну что, капитан Татищев, теперь у нас с вами две дороги: либо к кремлевской стенке, либо делим все и разбегаемся, – пробормотал вдруг Варфоломеев. – Я все поделю по-честному…
Алексей разжал кулак.
– И даже его?
– Отдай! – прошептал одними губами Варфоломеев и протянул дрожащую руку.
– Сидеть! – тихо, но тоном, не терпящим возражений, скомандовал Владимир Константинович, после чего взял алмаз из руки сына. Он долго смотрел на камень, а затем поднял глаза на Варфоломеева:
– И все это – из-за него?!
– Отдай, умоляю, отдай! Казарин-старший с омерзением сжал зубы.
– Не суетись, Герман. Это ведь так на тебя не похоже. Варфоломеев затих, сплюнул кровь и зло спросил:
– Ну и что вы со мной сделаете?
Владимир Константинович посмотрел бывшему другу в глаза.
– Ты убийца, и что с тобой делать – решит суд. Варфоломеев ядовито рассмеялся:
– Не-ет, я не убийца…
– Скажите это Панину и Шумакову! – выдохнул Лешка. Глаза старика опять заблестели ненавистью.
– Кому?! – Герман Степанович подался вперед, но, увидев, как Казарин-старший сжал в руке нож, снова обмяк – Да вы ничего не поняли. Если бы эти слизняки после вскрытия сейфа все сдали государству – все без утайки – ничего бы этого не было! Считайте, что моей рукой водило правосудие.
Владимир Константинович схватил Варфоломеева за отворот тужурки.
– Ты хочешь сказать, что все это делал во имя справедливости?
– «Справедливость», – презрительно передразнил его Герман Степанович. – Что ты о ней знаешь? Много мне дала твоя справедливость? Такие, как они, отняли у меня все: родителей, жену, детей, семейные реликвии, Родину…
Лицо Владимира Константиновича передернулось. Он отпустил ворот тужурки Варфоломеева и брезгливо вытер руку.
– Да и какая, это, к черту, Родина? – не унимался Герман Степанович. – Ни ты, ни я, ни он ей больше не нужны. Плевать она хотела на нас. Завтра-послезавтра немцы тебе покажут, что такое Родина.
При этих словах Казарин-старший судорожно сжал левой рукой лезвие ножа.
– Не смей произносить это слово своим поганым языком! Не смей, слышишь?!
На руке выступила кровь, но он этого не заметил.
– Ты хочешь, чтобы я ответил тебе, что такое Родина? Так я тебе отвечу…
Варфоломеев презрительно сплюнул.
– Не надо учить меня Родину любить, Володя. У меня она осталась там, а ты вот вписался… – Герман замолчал и вдруг добавил: – Значит, все-таки стенка?
После чего неожиданно повернулся и подмигнул своему бывшему любимцу.
– Ну что, Алешка, папа твой сделал свой выбор…
Владимир Константинович молчал и не сводил внимательных глаз с Варфоломеева, контролируя каждое движение старого сослуживца. Он понимал, с кем имеет дело. И тут Алексей протянул старику алмаз:
– Забирайте! Забирайте и уходите.
Не поверивший своему счастью Варфоломеев-фон Шпеер нерешительно протянул руку и схватил камень. Владимир Константинович побледнел и, посмотрев на сына, тихо спросил:
– Ты… подумал?
Лешка утвердительно кивнул.
– А что ты завтра им скажешь? Алексей пожал плечами:
– Что-нибудь придумаем, – и, улыбнувшись, добавил: – Обязательно придумаем, товарищ штабс-капитан.
Варфоломеев смотрел то на алмаз, то на людей, с которыми пять минут назад вступил в смертельную схватку.
– Правильно… все правильно… очень правильно…
С этими словами Герман Степанович поднялся и начал пятиться к двери. Холодная испарина выступила у него на лбу. Удивительно, но он вдруг опять превратился в старика. Он тихо вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь.
После ухода Варфоломеева наступила гнетущая тишина.
– Интересно… – нарушил ее Лешка.
– Ты про что?
– Про все! Про тебя, про меня.
Владимир Константинович смотрел на сына, не мигая.
– Ну, договаривай. Лешка хитро улыбнулся.
– Что ж, про отца мне посторонние люди кое-что рассказали. Хотелось бы и про мать послушать.
Владимир Константинович явно ждал этого вопроса. Он тяжело вздохнул.
– Ладно, пошли домой, что-нибудь выпьем. Разговор нам предстоит долгий…
Глава 13
Ноябрь 1920 года
Зарево пожаров и орудийная канонада доносились до самых берегов Черного моря. Оборона Севастополя подходила к своему печальному концу. Белая армия еще пыталась сдержать натиск врага, но финал был неизбежен. Красные наступали по всем фронтам, и было понятно, что уже вечером они войдут в город. Паника началась рано утром и к полудню достигла своего апогея. Всеми правдами и неправдами обезумевшие люди пытались попасть на один из последних пароходов, стоявших на рейде недалеко от берега.
Перед несколькими лодками, качающимися у причала, происходила невероятная сутолока с тюками и чемоданами. Только одна из женщин стояла, не двигаясь, на носу шаланды и всматривалась в даль. Внимательный глаз сразу мог заметить, что она сильно больна. Одной рукой она держалась за мачту, а другой – прикрывала воспаленные глаза. Она не повернула голову даже тогда, когда усатый есаул перепрыгнул через борт и закричал:
– Нельзя больше ждать, Анна Сергеевна! Корабль уйдет!
Женщина обернулась.
– Еще минуту, пожалуйста… Есаул уперся веслом в берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Лешка не видел, что во время своего рассказа старик незаметно опустил руку в карман. На последних словах с Варфоломеевым произошла удивительная метаморфоза. До этого скромный и благообразный старик, к которому, кроме сожаления и симпатии, ничего нельзя было испы-«тывать, выпрямил сгорбленную спину, его лицо превратилось б жесткую маску, а движения приобрели расчетливую траекторию: Варфоломеев сделал замах ножом, но чей-то окрик заставил его дрогнуть.
– Пригнись! – В дверях каморки стоял Владимир Константинович.
Лешка инстинктивно пригнулся, и клинок вонзился в нескольких сантиметрах от его головы.
А дальше был бой двух стариков. Удар, блок, захват, прыжок, еще один удар – все это со стороны напоминало удивительный, ни на что не похожий танец. Лешка, который ничего, кроме бокса, в своей жизни не видел, следил за этим невиданным доселе поединком как зачарованный…
– Лешка! – Крик отца вернул его к действительности. Варфоломеев, успевший вырвать нож из стены, стоял напротив Владимира Константиновича. До рокового броска оставались доли секунды. И тут Лешка схватил первую попавшуюся старинную вазу и обрушил ее на голову Германа Степановича…
Когда Варфоломеев пришел в себя, первое, что он увидел, – отца и сына Казариных, молча сидевших напротив.
– Не повезло… рука дрогнула… – прошептал Герман Степанович, отер кровь с губы и огляделся. – Ну что, капитан Татищев, теперь у нас с вами две дороги: либо к кремлевской стенке, либо делим все и разбегаемся, – пробормотал вдруг Варфоломеев. – Я все поделю по-честному…
Алексей разжал кулак.
– И даже его?
– Отдай! – прошептал одними губами Варфоломеев и протянул дрожащую руку.
– Сидеть! – тихо, но тоном, не терпящим возражений, скомандовал Владимир Константинович, после чего взял алмаз из руки сына. Он долго смотрел на камень, а затем поднял глаза на Варфоломеева:
– И все это – из-за него?!
– Отдай, умоляю, отдай! Казарин-старший с омерзением сжал зубы.
– Не суетись, Герман. Это ведь так на тебя не похоже. Варфоломеев затих, сплюнул кровь и зло спросил:
– Ну и что вы со мной сделаете?
Владимир Константинович посмотрел бывшему другу в глаза.
– Ты убийца, и что с тобой делать – решит суд. Варфоломеев ядовито рассмеялся:
– Не-ет, я не убийца…
– Скажите это Панину и Шумакову! – выдохнул Лешка. Глаза старика опять заблестели ненавистью.
– Кому?! – Герман Степанович подался вперед, но, увидев, как Казарин-старший сжал в руке нож, снова обмяк – Да вы ничего не поняли. Если бы эти слизняки после вскрытия сейфа все сдали государству – все без утайки – ничего бы этого не было! Считайте, что моей рукой водило правосудие.
Владимир Константинович схватил Варфоломеева за отворот тужурки.
– Ты хочешь сказать, что все это делал во имя справедливости?
– «Справедливость», – презрительно передразнил его Герман Степанович. – Что ты о ней знаешь? Много мне дала твоя справедливость? Такие, как они, отняли у меня все: родителей, жену, детей, семейные реликвии, Родину…
Лицо Владимира Константиновича передернулось. Он отпустил ворот тужурки Варфоломеева и брезгливо вытер руку.
– Да и какая, это, к черту, Родина? – не унимался Герман Степанович. – Ни ты, ни я, ни он ей больше не нужны. Плевать она хотела на нас. Завтра-послезавтра немцы тебе покажут, что такое Родина.
При этих словах Казарин-старший судорожно сжал левой рукой лезвие ножа.
– Не смей произносить это слово своим поганым языком! Не смей, слышишь?!
На руке выступила кровь, но он этого не заметил.
– Ты хочешь, чтобы я ответил тебе, что такое Родина? Так я тебе отвечу…
Варфоломеев презрительно сплюнул.
– Не надо учить меня Родину любить, Володя. У меня она осталась там, а ты вот вписался… – Герман замолчал и вдруг добавил: – Значит, все-таки стенка?
После чего неожиданно повернулся и подмигнул своему бывшему любимцу.
– Ну что, Алешка, папа твой сделал свой выбор…
Владимир Константинович молчал и не сводил внимательных глаз с Варфоломеева, контролируя каждое движение старого сослуживца. Он понимал, с кем имеет дело. И тут Алексей протянул старику алмаз:
– Забирайте! Забирайте и уходите.
Не поверивший своему счастью Варфоломеев-фон Шпеер нерешительно протянул руку и схватил камень. Владимир Константинович побледнел и, посмотрев на сына, тихо спросил:
– Ты… подумал?
Лешка утвердительно кивнул.
– А что ты завтра им скажешь? Алексей пожал плечами:
– Что-нибудь придумаем, – и, улыбнувшись, добавил: – Обязательно придумаем, товарищ штабс-капитан.
Варфоломеев смотрел то на алмаз, то на людей, с которыми пять минут назад вступил в смертельную схватку.
– Правильно… все правильно… очень правильно…
С этими словами Герман Степанович поднялся и начал пятиться к двери. Холодная испарина выступила у него на лбу. Удивительно, но он вдруг опять превратился в старика. Он тихо вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь.
После ухода Варфоломеева наступила гнетущая тишина.
– Интересно… – нарушил ее Лешка.
– Ты про что?
– Про все! Про тебя, про меня.
Владимир Константинович смотрел на сына, не мигая.
– Ну, договаривай. Лешка хитро улыбнулся.
– Что ж, про отца мне посторонние люди кое-что рассказали. Хотелось бы и про мать послушать.
Владимир Константинович явно ждал этого вопроса. Он тяжело вздохнул.
– Ладно, пошли домой, что-нибудь выпьем. Разговор нам предстоит долгий…
Глава 13
Ноябрь 1920 года
Зарево пожаров и орудийная канонада доносились до самых берегов Черного моря. Оборона Севастополя подходила к своему печальному концу. Белая армия еще пыталась сдержать натиск врага, но финал был неизбежен. Красные наступали по всем фронтам, и было понятно, что уже вечером они войдут в город. Паника началась рано утром и к полудню достигла своего апогея. Всеми правдами и неправдами обезумевшие люди пытались попасть на один из последних пароходов, стоявших на рейде недалеко от берега.
Перед несколькими лодками, качающимися у причала, происходила невероятная сутолока с тюками и чемоданами. Только одна из женщин стояла, не двигаясь, на носу шаланды и всматривалась в даль. Внимательный глаз сразу мог заметить, что она сильно больна. Одной рукой она держалась за мачту, а другой – прикрывала воспаленные глаза. Она не повернула голову даже тогда, когда усатый есаул перепрыгнул через борт и закричал:
– Нельзя больше ждать, Анна Сергеевна! Корабль уйдет!
Женщина обернулась.
– Еще минуту, пожалуйста… Есаул уперся веслом в берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85