Мы обязаны совершить возлияние в память тех, кто от нас ушел. Они погибли в море, а потому прямо попадут в жилище богов и останутся там среди Ванов и Азов (Ваны и Азы — божества в скандинавской мифологии.), которые будут подносить им пиршественные чаши. Этим молодцам наверняка достанется пиво получше нашего.
Лейф никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь так запросто говорил о богах и духах.
— Лейф, — сказал Эйрик, — у тебя ноги быстрее, чем у всех нас. Спустись-ка в трюм! Тебе даже не придется поднимать шкуру над трапом. Об этом уже позаботилась буря.
В большом трюме царил неописуемый беспорядок. Хлынувший сюда водяной вал перевернул все вверх дном. Снасти из моржовых шкур, скрученные из волоса канаты, медные сосуды — все плавало в воде. Бурдюки из козлиной кожи с пресной водой, кули ячменя, мешки с крупой, связки сушеной рыбы — все подмокло и громоздилось друг на друга, издавая острый запах. Волна с огромной силой швырнула железный якорь на деревянную переборку, и он вцепился в нее лапами. Сорвавшийся запасной кабестан протаранил бочонки, котлы и лари с одеждой. У перевернутого плуга торчал кверху сломанный лемех. Высокие резные кресла — символ домашнего очага, — стоявшие в домах Эйрарбакки на почетном месте, валялись вперемешку целые с поломанными. На ручках кресел, принадлежащих роду Эйрика, — они уже пересекали Западное море — было изображено колесо рядом с козлиной головой. Покидая Исландию, моряк снова забрал с собой эти кресла. Яростные волны пощадили их. Две бочки и бочонок с пивом, привязанные к толстому бревну, тоже не пострадали. Это было единственное уцелевшее бревно из двадцати погруженных в Эйрарбакки. Вода кипела в трюме, как в котле. Борта «Большого змея» только чудом устояли против такого натиска.
— Ну как, Лейф? Оставила нам буря что-нибудь, чтобы промочить горло?
Против света отчетливо вырисовывалась голова Эйрика Рыжего, склонившегося над люком. Каждая морщинка, каждая складка на лице выдавали его чувства. На людях викинг скрывал владевшие им ярость и гнев, вселяя в других мужество, но здесь, при виде загубленного добра, он не мог сдержаться. И под сорванной маской полубога, насмехавшегося над ураганом, Лейф увидел скорбное человеческое лицо.
— Не беспокойся, Эйрик! Пива у нас хватит до самой Гренландии, хватит и ячменя, чтобы не умереть с голоду и хватит мужества, чтобы победить!
Говоря так, Лейф был послушен велению сердца. Чутье подсказывало ему, что в эту минуту великий викинг нуждается в чем-то другом, кроме беспрекословного повиновения своих спутников.
— Эйрик Рыжий! Все мы знаем, что удары судьбы жестоки, но наши отцы побеждали и не такие бури, преодолевали и не такие препятствия!
Эйрик вздрогнул, словно его ужалила змея. На какую-то долю секунды Лейф испугался, что был слишком дерзок. Имел ли право он, безбородый юнец, не видевший ничего, кроме серой полоски исландского моря, говорить так с человеком, который первым обогнул шхеры Гунбьерна и открыл путь на запад? Но лицо викинга смягчилось, ярость в глазах погасла. И тихо, так, чтобы только мальчик расслышал его, он промолвил:
— Большое тебе спасибо, Лейф Турлусон! Море — наш давний враг. Вместе мы его победим. Мы будем все дальше на запад отодвигать наши рубежи. Для самых смелых Гренландия будет лишь передышкой.
Но вот его зычный голос снова загремел в полную силу:
— Лейф Турлусон говорит, что пиво не пострадало! Пусть трое людей спустятся в трюм и выкатят самую большую бочку. Мы откроем ее на палубе, и пусть каждый осушит полный рог. Викинги Исландии, нам нужно отпраздновать этот день! А как только море успокоится, мы выпустим ворона, и он отыщет нам землю.
Когда разразилась буря, судно, на котором плыли Вальтьоф со Скьольдом, было во флотилии крайним справа. С ними было тридцать мужчин, двенадцать женщин и четырнадцать детей. Старший на корабле, хитрый старик, прекрасно знавший коварство северных морей, немедленно велел спустить парус и дал приказ гребцам выбраться как можно скорее из центра урагана.
Вальтьоф тотчас же указал ему, что, идя теперь к северу, они нарушат распоряжение Эйрика все время держать курс на запад.
— Ты больше не дорожишь своей шкурой, Вальтьоф? Эйрик сейчас ничем не может нам помочь. «Большой змей» угодил в самую гущу бури. Глянь-ка в ту сторону! Можно подумать, что Один пашет на воде и на небе. Поверь мне, Вальтьоф, с этой минуты каждый должен думать о себе. Но рано или поздно наш ворон приведет нас к суше.
Вальтьоф не ответил. Он думал о Лейфе, плывущем на «Большом змее».
Судно «Гусь» шло, опережая бурю. Море было неспокойно. Дул сильный ветер, но старший правильно рассчитал курс: его корабль оказался в стороне от бури.
— Сколько дней так может продолжаться, Йорм?
Старик пожал плечами:
— Одному Тору известно. Два, три, десять дней… Плохи наши дела, очень плохи! — Он сердито кусал гнилыми нижними зубами толстую губу. — Буря сильнее воли Эйрика Рыжего. Быть может, на новой земле нам придется избрать нового вождя.
Вальтьоф готов был резко возразить ему. Он никогда не благоволил к жадному, продажному Йорму, которому Рюне Торфинсон щедро платил за оказанные грязные услуги.
— Эйрик еще не умер, Йорм, и рано говорить о новом вожде, — сказал он.
Йорм захихикал и отвернулся, глядя на юго-запад, затянутый густой мглою.
— Немногим кораблям удастся там уцелеть.
— На борту «Большого змея» мой брат! — воскликнул Скьольд. — Зачем же ты говоришь это моему отцу?
Йорм едва удостоил мальчика взглядом и раздраженно прикрикнул:
— Шел бы ты лучше в трюм подбирать навоз за своими лошадьми! Благодари богов, что наше судно не очень качает, а то бы я велел выбросить за борт этих вонючих животных!
— Этим ты посягнул бы на имущество нового поселения, Йорм!
Последние слова принадлежали Вальтьофу. Он говорил спокойно, но гнев бурлил в его крови. Вальтьоф прекрасно понимал, что старые распри, ненависть, соперничество, как и зерна, привезенные из Исландии, произрастут на новой земле. Ведь Йорм не исключение. Соперничество между родами скоро нарушит покой новой колонии, и неизбежно появятся недовольные.
Лошади были возбуждены, и Вальтьофу пришлось спуститься в трюм. Жеребцы, самые беспокойные, били копытами в пол. Они чуяли близость бури.
На следующий день к «Гусю» присоединились еще два судна — «Коза» и «Медведь». Они следовали тем же путем и мечтали как можно дальше оторваться от бури. На «Медведе» было более сорока переселенцев. «Коза» до ватерлинии была загружена ячменем. Старший на «Медведе», моряк по имени Бьорн, сообщил, что не хватает двух судов.
И вот уже трое суток все три судна плыли вместе. Воздух был чист, как кристалл. Дул холодный северный ветер, и наутро парус заблестел частицами льда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Лейф никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь так запросто говорил о богах и духах.
— Лейф, — сказал Эйрик, — у тебя ноги быстрее, чем у всех нас. Спустись-ка в трюм! Тебе даже не придется поднимать шкуру над трапом. Об этом уже позаботилась буря.
В большом трюме царил неописуемый беспорядок. Хлынувший сюда водяной вал перевернул все вверх дном. Снасти из моржовых шкур, скрученные из волоса канаты, медные сосуды — все плавало в воде. Бурдюки из козлиной кожи с пресной водой, кули ячменя, мешки с крупой, связки сушеной рыбы — все подмокло и громоздилось друг на друга, издавая острый запах. Волна с огромной силой швырнула железный якорь на деревянную переборку, и он вцепился в нее лапами. Сорвавшийся запасной кабестан протаранил бочонки, котлы и лари с одеждой. У перевернутого плуга торчал кверху сломанный лемех. Высокие резные кресла — символ домашнего очага, — стоявшие в домах Эйрарбакки на почетном месте, валялись вперемешку целые с поломанными. На ручках кресел, принадлежащих роду Эйрика, — они уже пересекали Западное море — было изображено колесо рядом с козлиной головой. Покидая Исландию, моряк снова забрал с собой эти кресла. Яростные волны пощадили их. Две бочки и бочонок с пивом, привязанные к толстому бревну, тоже не пострадали. Это было единственное уцелевшее бревно из двадцати погруженных в Эйрарбакки. Вода кипела в трюме, как в котле. Борта «Большого змея» только чудом устояли против такого натиска.
— Ну как, Лейф? Оставила нам буря что-нибудь, чтобы промочить горло?
Против света отчетливо вырисовывалась голова Эйрика Рыжего, склонившегося над люком. Каждая морщинка, каждая складка на лице выдавали его чувства. На людях викинг скрывал владевшие им ярость и гнев, вселяя в других мужество, но здесь, при виде загубленного добра, он не мог сдержаться. И под сорванной маской полубога, насмехавшегося над ураганом, Лейф увидел скорбное человеческое лицо.
— Не беспокойся, Эйрик! Пива у нас хватит до самой Гренландии, хватит и ячменя, чтобы не умереть с голоду и хватит мужества, чтобы победить!
Говоря так, Лейф был послушен велению сердца. Чутье подсказывало ему, что в эту минуту великий викинг нуждается в чем-то другом, кроме беспрекословного повиновения своих спутников.
— Эйрик Рыжий! Все мы знаем, что удары судьбы жестоки, но наши отцы побеждали и не такие бури, преодолевали и не такие препятствия!
Эйрик вздрогнул, словно его ужалила змея. На какую-то долю секунды Лейф испугался, что был слишком дерзок. Имел ли право он, безбородый юнец, не видевший ничего, кроме серой полоски исландского моря, говорить так с человеком, который первым обогнул шхеры Гунбьерна и открыл путь на запад? Но лицо викинга смягчилось, ярость в глазах погасла. И тихо, так, чтобы только мальчик расслышал его, он промолвил:
— Большое тебе спасибо, Лейф Турлусон! Море — наш давний враг. Вместе мы его победим. Мы будем все дальше на запад отодвигать наши рубежи. Для самых смелых Гренландия будет лишь передышкой.
Но вот его зычный голос снова загремел в полную силу:
— Лейф Турлусон говорит, что пиво не пострадало! Пусть трое людей спустятся в трюм и выкатят самую большую бочку. Мы откроем ее на палубе, и пусть каждый осушит полный рог. Викинги Исландии, нам нужно отпраздновать этот день! А как только море успокоится, мы выпустим ворона, и он отыщет нам землю.
Когда разразилась буря, судно, на котором плыли Вальтьоф со Скьольдом, было во флотилии крайним справа. С ними было тридцать мужчин, двенадцать женщин и четырнадцать детей. Старший на корабле, хитрый старик, прекрасно знавший коварство северных морей, немедленно велел спустить парус и дал приказ гребцам выбраться как можно скорее из центра урагана.
Вальтьоф тотчас же указал ему, что, идя теперь к северу, они нарушат распоряжение Эйрика все время держать курс на запад.
— Ты больше не дорожишь своей шкурой, Вальтьоф? Эйрик сейчас ничем не может нам помочь. «Большой змей» угодил в самую гущу бури. Глянь-ка в ту сторону! Можно подумать, что Один пашет на воде и на небе. Поверь мне, Вальтьоф, с этой минуты каждый должен думать о себе. Но рано или поздно наш ворон приведет нас к суше.
Вальтьоф не ответил. Он думал о Лейфе, плывущем на «Большом змее».
Судно «Гусь» шло, опережая бурю. Море было неспокойно. Дул сильный ветер, но старший правильно рассчитал курс: его корабль оказался в стороне от бури.
— Сколько дней так может продолжаться, Йорм?
Старик пожал плечами:
— Одному Тору известно. Два, три, десять дней… Плохи наши дела, очень плохи! — Он сердито кусал гнилыми нижними зубами толстую губу. — Буря сильнее воли Эйрика Рыжего. Быть может, на новой земле нам придется избрать нового вождя.
Вальтьоф готов был резко возразить ему. Он никогда не благоволил к жадному, продажному Йорму, которому Рюне Торфинсон щедро платил за оказанные грязные услуги.
— Эйрик еще не умер, Йорм, и рано говорить о новом вожде, — сказал он.
Йорм захихикал и отвернулся, глядя на юго-запад, затянутый густой мглою.
— Немногим кораблям удастся там уцелеть.
— На борту «Большого змея» мой брат! — воскликнул Скьольд. — Зачем же ты говоришь это моему отцу?
Йорм едва удостоил мальчика взглядом и раздраженно прикрикнул:
— Шел бы ты лучше в трюм подбирать навоз за своими лошадьми! Благодари богов, что наше судно не очень качает, а то бы я велел выбросить за борт этих вонючих животных!
— Этим ты посягнул бы на имущество нового поселения, Йорм!
Последние слова принадлежали Вальтьофу. Он говорил спокойно, но гнев бурлил в его крови. Вальтьоф прекрасно понимал, что старые распри, ненависть, соперничество, как и зерна, привезенные из Исландии, произрастут на новой земле. Ведь Йорм не исключение. Соперничество между родами скоро нарушит покой новой колонии, и неизбежно появятся недовольные.
Лошади были возбуждены, и Вальтьофу пришлось спуститься в трюм. Жеребцы, самые беспокойные, били копытами в пол. Они чуяли близость бури.
На следующий день к «Гусю» присоединились еще два судна — «Коза» и «Медведь». Они следовали тем же путем и мечтали как можно дальше оторваться от бури. На «Медведе» было более сорока переселенцев. «Коза» до ватерлинии была загружена ячменем. Старший на «Медведе», моряк по имени Бьорн, сообщил, что не хватает двух судов.
И вот уже трое суток все три судна плыли вместе. Воздух был чист, как кристалл. Дул холодный северный ветер, и наутро парус заблестел частицами льда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41