— Не забывайте, братья, что здесь мы все равны — никто не должен принимать новые решения, если они не согласуются с его убеждениями. Дослушаем до конца Игнатия Лойолу.
— Мое решение неизменно, — сказал Игнатий, — я был братом ордена храма и верно исполнял его уставы, но теперь орден храма прекратил свое существование, я не признаю нового постановления, провозглашенного господином Барламакки, и объявляю учреждение общества Иисуса.
— В таком случае, — сказал Бомануар, — нам необходимо знать, кто желает последовать за Игнатием Лойолой и кто пристанет к вновь учрежденному обществу вольных каменщиков.
Тогда шесть рыцарей молча поднялись и стали около Игнатия — имена этих рыцарей были: Петр Лефевр из Вилларета в Савои, Франциск Саверио — кавалер наваррский, Иаков Лейниц из Алсназара, Альфонс Сальмерон из Столеды, Николай Альфон из Бабадилла и Симон Редругеур из Аведии.
— Теперь, — сказал Бомануар, обращаясь к остальным, — поклянемся быть верными обществу вольных каменщиков.
Рыцари, стоявшие около Бомануара, подняли руки.
— Прощайте, братья, — сказал Игнатий, — мы долго были соединены и действовали для торжества одной идеи, теперь расходимся в разные стороны и будем бороться друг против друга. Но я надеюсь, что Господь просветит вас и вы явитесь под знамя Иисуса.
— Напрасно будешь надеяться, — пробормотал Барламакки, — тебе никогда не удастся сковать цепями рабства вольных каменщиков.
Игнатий Лойола уже собрался уходить со своими последователями, когда президент остановил его и сказал:
— Ты перестал принадлежать храму, но клятвы, данные тобою, всегда имеют силу — берегись их нарушить.
— Бомануар, — отвечал Игнатий, позеленев от злобы, — в плохую минуту ты мне напомнил о клятвах, данных мной; я не думаю их нарушать.
— Да, — отвечал президент, — ты, конечно, не забыл о последствиях нарушения клятвы.
На это Игнатий Лойола ничего не отвечал и вышел со своими последователями. Вскоре по склону горы Монсеррата удалялись эти семь лиц, основавшие общество, темные действия которого угнетали весь мир в продолжение нескольких сот лет.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КОРОЛЬ-КАВАЛЕР
ИСПОВЕДЬ ДИАНЫ
Дворец де Брезей, одно из самых значительных феодальных зданий в древней части Парижа, давно уже потерял праздничный блеск, коша-то оживлявший его. Бывший великий наместник Нормандии Йанн де Брезей предложил руку дочери графа де Сент-Валье, и дворец зажил новой жизнью благодаря присутствию молодой кокетливой красавицы. Прекрасную Диану окружала, словно венцом, группа самых замечательных рыцарей. Важные вельможи двора посещали большие залы дворца великого наместника; все они наперебой ухаживали за прелестной хозяйкой. Диана принимала эти ухаживания как должное и не давала ни малейшего повода к злословию. Она выказывала явную любовь своему седовласому мужу, которому больше годилась в дочери, чем в жены. Развращенный двор не верил в супружескую добродетель юной наместницы, уверяя, что ее поведение есть не что иное, как хитрый маневр. Диана знала, кто первый распустил этот слух, и хотя внешне не показывала недовольства, но в душе поклялась рано или поздно отомстить дерзкому. Вскоре после женитьбы Йанн де Брезей умер. Молодая вдова горько оплакивала его смерть и отрешилась от всех светских удовольствий. Ее дворец, в котором еще так недавно устраивались роскошные балы и веселые праздники, уподобился монастырю, куда имели доступ лишь серьезные и набожные люди. Поведение Дианы, ее религиозность и благотворительность были предметом разговора всего Парижа. Красавица была всегда одета в траур, составлявший резкий контраст богатым нарядам придворных дам, имевших в ту эпоху обыкновение обманывать своих мужей и, конечно, не сохранять верность усопшим. Теперь, когда мы познакомились с прелестной наместницей, мы можем посетить ее дворец. Диана вообще принимала очень редко, но в данную минуту она была занята разговором с юношей, который, судя по уважению, оказываемому графиней, должен был принадлежать к высшему обществу.
— Монсеньор, — говорила красавица, — разве вы не видите траура, окружающего меня, я отреклась от света и его пышности; притом я, по годам, могу быть вашей матерью! Зачем вы смущаете бедную душу, монсеньор?
С этими словами красавица подняла глаза к небу и придала своему лицу такое чудное выражение, что юноша, которого она хотела обратить на путь истинный, обезумел от восторга и вскричал:
— Но поймите, Диана, я люблю вас! Будьте моей, Диана, и при дворе, где я буду королем, — вы будете королевой!
Гордое молчание было ответом Дианы. Она уже давно ждала любовного признания Генриха II, наследника короля Франциска I. Принцу в то время было восемнадцать лет, он был красивый, стройный юноша, для своих лет чересчур развитой. Охота, война и любовные похождения рано закалили молодого орла — он больше походил на бравого солдата, чем на изнеженного принца. Как и его отец, он был большого роста, с резкими движениями. В эту минуту он стоял перед красавицей, столько лет царившей при дворе Франции, — Дианой де Брезей. Знаменитый Бенвенуто Челлини и многие другие художники обессмертили красоту этой сирены, Дианы де Пуатье. Графине де Брезей исполнилось к тому времени тридцать пять лет, но она еще была дивно хороша. Разве только кисть бессмертного Тициана могла передать жемчужный цвет кожи ее стройного тела. Волосы ее были пепельного цвета, и столь тонкие и мягкие, что шелк, в сравнении с ними, казался грубой шерстью. Глаза у нее были черные, большие, нежные, глубокие, их блеск терялся в молитвенном экстазе или замирал прелестью неги. Графиня была одета в простое черное платье. Четырехугольный вырез в лифе позволял видеть ослепительную белизну шеи и груди. Из-под коротких рукавов, по моде того времени, красовалось чудное изваяние рук, они могли казаться мраморными, если бы не голубые жилки, видневшиеся под нежной кожей.
На шее и руках не было никаких украшений, лишь обручальное кольцо покойного графа де Брезей.
— Монсеньор, — сказала графиня, — то, что вы мне предлагаете, могло бы осчастливить каждую принцессу двора, но не меня, бедную вдову.
— Диана!..
— Позвольте мне продолжить; сегодня вы наследник престола, но завтра можете быть королем Франции. Вам, конечно, известно, что монархи могут вступать в брак только с принцессами крови. Сохрани Бог, если бы ваш батюшка король услыхал эти слова, — меня бы заключили в тюрьму на всю жизнь.
Лицо Генриха побагровело:
— Он не посмел бы этого сделать! — вскричал принц, хватаясь за рукоятку шпаги.
— Быть может, вы бы и отстояли меня, монсеньор, но какова была бы моя жизнь? Сознание, что я стала между сыном и отцом, свело бы меня в могилу. Король, ваш батюшка, был всегда так добр к бедной Диане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79