Однако про фальшивый приказ, который я на турецком языке сочинил, велело помалкивать. Так что ты, Митя, и сам об этом не болтай, хотя это дело прошлое. Что такое военная тайна я тебе уже рассказывал.
6
С этих дядиных рассказов все и началось. Стал маленький Митя мало-помалу учить арабские буквы, отдельные слова и фразы. Потом начали и разговоры вести — свои, тайные от всех.
Решали — ехать в степь на охоту или же идти на рыбалку. Получалась как бы игра, которой увлекались оба. Одному было приятно вспомнить старое, другому любопытно узнавать новое. К ужасу тетушки, и занялись чтением, сначала сказок и басен, а потом дошли и до Корана. Немного успокоить ее удалось лишь после того, как дядя снял с полки увесистый том, перевод этой священной книги на русский язык. Объяснил, что издан он с высочайшего дозволения, что это первый перевод Корана на русский язык и сделал его старинный дядин приятель генерал Богуславский. Тот самый, который многие годы прослужил в российском посольстве в Стамбуле. Он же охранял и главаря немирных горцев Шамиля, когда тот находился в ссылке в Калуге.
В кадетском корпусе и училище арабским языком заниматься не пришлось. Но в своих письмах дядя неизменно делал на нем приписки, требовал таких же ответов, а уж все денежные расчеты вел только на нем. Одним словом, игра продолжалась и в памяти от прежних занятий кое-что оставалось. Тем временем пришлось засесть и за западные языки, так что к началу своей службы в полку Дмитрий довольно сносно мог объясняться на французском и английском.
Понимал, что на прошлых заслугах родни далеко не уедешь, надо стараться и самому. Поэтому, после того как прослужил год и освоился в полку, изъявил желание пройти специальный курс при офицерской кавалерийской школе. Там читали лекции по тактике, стратегии, военной статистике и географии и без пощады гоняли на полевых занятиях, многодневных маршах, скачках с препятствиями, стрельбах. Те, кто выдерживал такую нагрузку, а потом еще и успешно сдавал экзамены, получал всего лишь запись в личное дело — «годен на командирскую должность в кавалерию». После этого еще предстояло служить и служить, но прошедшие такую выучку имели гораздо больше шансов получить под свою команду эскадрон. Потом, если будет желание, можно подумать и о поступлении в Академию генерального штаба. Вот на выпускном вечере все и произошло. Радостные слушатели и ставшие снисходительными преподаватели собрались у праздничного стола. Как водится у настоящих кавалеристов, разговор пошел было о лошадях, но он сразу же прервался, когда один из его участников похвастался новой саблей. На ее иссиня-черном клинке в сложном узоре переплетались волнистые линии. Стоило только поднести саблю к лампе, так чтобы лучи света падали под наклоном, как на ее полированной поверхности вспыхивали золотистые искорки.
— Настоящий персидский кара-хорасан! — похвалился владелец сабли. — Можно согнуть в кольцо и уложить в картонку для шляпы. Стальной гвоздь перерубает, как лозу, а на лезвии даже зазубрины не остается!
Клинок пошел по рукам. Каждый считал своим долгом поделиться знаниями о знаменитой дамасской стали и выкованных из нее саблях и кинжалах. Упоминались индийский вуц и сирийский шам, таинственные способы ковки из пучков стальных нитей, известные лишь немногим кузнецам, укрывающимся в горах и пустынях. Говорилось о том, что при закаливании таких клинков их в раскаленном виде вонзали в тела рабов или в туши быков, а то вручали всадникам, которые должны были долго скакать во весь опор против встречного ветра.
— Ах, господа офицеры! Ничего таинственного в этих клинках уже нет, — возразил один из преподавателей. — Наш ученый Павел Аносов давным-давно раскрыл все эти секреты. У себя на Урале он получает булат, который ни по качеству, ни по красоте не уступает дамасским клинкам. В Златоусте я видел, как на его оружейном заводе сабли испытывают на прочность. Страшно смотреть, как ими плашмя хлещут по чугунным болванкам или сгибают под прямым углом.
— Слов нет, дамасская сталь имеет отменные качества, только оружие из нее изготовляется долго и получается весьма дорогим. Миллионную регулярную армию им не вооружишь, — вставил свое слово и Федор Иванович.
Этот полковник, высокий и ширококостный, словно породистый голштинский жеребец, читал курс по организации и вооружению иностранных армий. Был слух, что ведет он свой род от каких-то датских баронов и предки его появились в Москве еще при матушке Екатерине. Сам же он еще недавно служил в германской армии то ли офицером генерального штаба, то ли адъютантом германского императора. Что там случилось, не знал никто, а те, кто знал, молчали. Только Федор Иванович как-то очень уж внезапно покинул Берлин и переехал в Санкт-Петербург и теперь продолжал свою службу в российском Главном штабе.
Очередь рассмотреть клинок дошла и до Дмитрия. Понял, что он сработан тем же мастером из Тегерана, что и один из клинков, висевших на стене кабинета дяди Семена. Даже надпись та же самая — «Во имя Аллаха милостивого, милосердного». На другой стороне клинка тонкая золотая чеканка сплелась в стих «клянусь мчащимися всадниками, выбивающими искры, нападавшими на заре». Обрадовался, что еще не все позабыл из прошлых уроков дяди. Не удержался, прочитал надпись вслух и перевел. Затем пояснил, что это стих из Корана.
Товарищи вежливо выслушали, согласно кивнули — очень интересно.
Веселая вечеринка продолжалась.
При прощании Федор Иванович задержал Дмитрия. Сказал, что и раньше слышал о его интересе к восточным странам и народам. Как бы между прочим поинтересовался, не желает ли тот пополнить свои знания в этой сфере. Услышав положительный ответ, удовлетворенно кивнул.
После этого вечера состоялись новые встречи с новыми людьми, а затем писание рапортов, томительное ожидание и повторные беседы в кабинетах начальства. В результате всех этих хлопот всю прошлую зиму Дмитрий являлся на Дворцовую площадь, где один из переводчиков Азиатского департамента российского Министерства иностранных дел приводил в порядок его познания в арабском языке. Потом начались походы на набережную Невы, в университет. Там специально отобранные преподаватели читали лекции для небольшой группы офицеров — одетых в штатское стажеров из Географического общества. Тем временем служба в полку продолжалась, хотя начальство и сделало некоторые послабления. Бывало, спал не более четырех часов в сутки. Сдавал дежурство, быстро переодевался и на извозчике гнал через весь Петербург, чтобы не опоздать на занятия.
Но игра стоила свеч! Университетские преподаватели обладали уникальными знаниями. Можно было до бесконечности слушать их лекции об истории и традициях народов Ближнего и Среднего Востока, их верованиях и обычаях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
6
С этих дядиных рассказов все и началось. Стал маленький Митя мало-помалу учить арабские буквы, отдельные слова и фразы. Потом начали и разговоры вести — свои, тайные от всех.
Решали — ехать в степь на охоту или же идти на рыбалку. Получалась как бы игра, которой увлекались оба. Одному было приятно вспомнить старое, другому любопытно узнавать новое. К ужасу тетушки, и занялись чтением, сначала сказок и басен, а потом дошли и до Корана. Немного успокоить ее удалось лишь после того, как дядя снял с полки увесистый том, перевод этой священной книги на русский язык. Объяснил, что издан он с высочайшего дозволения, что это первый перевод Корана на русский язык и сделал его старинный дядин приятель генерал Богуславский. Тот самый, который многие годы прослужил в российском посольстве в Стамбуле. Он же охранял и главаря немирных горцев Шамиля, когда тот находился в ссылке в Калуге.
В кадетском корпусе и училище арабским языком заниматься не пришлось. Но в своих письмах дядя неизменно делал на нем приписки, требовал таких же ответов, а уж все денежные расчеты вел только на нем. Одним словом, игра продолжалась и в памяти от прежних занятий кое-что оставалось. Тем временем пришлось засесть и за западные языки, так что к началу своей службы в полку Дмитрий довольно сносно мог объясняться на французском и английском.
Понимал, что на прошлых заслугах родни далеко не уедешь, надо стараться и самому. Поэтому, после того как прослужил год и освоился в полку, изъявил желание пройти специальный курс при офицерской кавалерийской школе. Там читали лекции по тактике, стратегии, военной статистике и географии и без пощады гоняли на полевых занятиях, многодневных маршах, скачках с препятствиями, стрельбах. Те, кто выдерживал такую нагрузку, а потом еще и успешно сдавал экзамены, получал всего лишь запись в личное дело — «годен на командирскую должность в кавалерию». После этого еще предстояло служить и служить, но прошедшие такую выучку имели гораздо больше шансов получить под свою команду эскадрон. Потом, если будет желание, можно подумать и о поступлении в Академию генерального штаба. Вот на выпускном вечере все и произошло. Радостные слушатели и ставшие снисходительными преподаватели собрались у праздничного стола. Как водится у настоящих кавалеристов, разговор пошел было о лошадях, но он сразу же прервался, когда один из его участников похвастался новой саблей. На ее иссиня-черном клинке в сложном узоре переплетались волнистые линии. Стоило только поднести саблю к лампе, так чтобы лучи света падали под наклоном, как на ее полированной поверхности вспыхивали золотистые искорки.
— Настоящий персидский кара-хорасан! — похвалился владелец сабли. — Можно согнуть в кольцо и уложить в картонку для шляпы. Стальной гвоздь перерубает, как лозу, а на лезвии даже зазубрины не остается!
Клинок пошел по рукам. Каждый считал своим долгом поделиться знаниями о знаменитой дамасской стали и выкованных из нее саблях и кинжалах. Упоминались индийский вуц и сирийский шам, таинственные способы ковки из пучков стальных нитей, известные лишь немногим кузнецам, укрывающимся в горах и пустынях. Говорилось о том, что при закаливании таких клинков их в раскаленном виде вонзали в тела рабов или в туши быков, а то вручали всадникам, которые должны были долго скакать во весь опор против встречного ветра.
— Ах, господа офицеры! Ничего таинственного в этих клинках уже нет, — возразил один из преподавателей. — Наш ученый Павел Аносов давным-давно раскрыл все эти секреты. У себя на Урале он получает булат, который ни по качеству, ни по красоте не уступает дамасским клинкам. В Златоусте я видел, как на его оружейном заводе сабли испытывают на прочность. Страшно смотреть, как ими плашмя хлещут по чугунным болванкам или сгибают под прямым углом.
— Слов нет, дамасская сталь имеет отменные качества, только оружие из нее изготовляется долго и получается весьма дорогим. Миллионную регулярную армию им не вооружишь, — вставил свое слово и Федор Иванович.
Этот полковник, высокий и ширококостный, словно породистый голштинский жеребец, читал курс по организации и вооружению иностранных армий. Был слух, что ведет он свой род от каких-то датских баронов и предки его появились в Москве еще при матушке Екатерине. Сам же он еще недавно служил в германской армии то ли офицером генерального штаба, то ли адъютантом германского императора. Что там случилось, не знал никто, а те, кто знал, молчали. Только Федор Иванович как-то очень уж внезапно покинул Берлин и переехал в Санкт-Петербург и теперь продолжал свою службу в российском Главном штабе.
Очередь рассмотреть клинок дошла и до Дмитрия. Понял, что он сработан тем же мастером из Тегерана, что и один из клинков, висевших на стене кабинета дяди Семена. Даже надпись та же самая — «Во имя Аллаха милостивого, милосердного». На другой стороне клинка тонкая золотая чеканка сплелась в стих «клянусь мчащимися всадниками, выбивающими искры, нападавшими на заре». Обрадовался, что еще не все позабыл из прошлых уроков дяди. Не удержался, прочитал надпись вслух и перевел. Затем пояснил, что это стих из Корана.
Товарищи вежливо выслушали, согласно кивнули — очень интересно.
Веселая вечеринка продолжалась.
При прощании Федор Иванович задержал Дмитрия. Сказал, что и раньше слышал о его интересе к восточным странам и народам. Как бы между прочим поинтересовался, не желает ли тот пополнить свои знания в этой сфере. Услышав положительный ответ, удовлетворенно кивнул.
После этого вечера состоялись новые встречи с новыми людьми, а затем писание рапортов, томительное ожидание и повторные беседы в кабинетах начальства. В результате всех этих хлопот всю прошлую зиму Дмитрий являлся на Дворцовую площадь, где один из переводчиков Азиатского департамента российского Министерства иностранных дел приводил в порядок его познания в арабском языке. Потом начались походы на набережную Невы, в университет. Там специально отобранные преподаватели читали лекции для небольшой группы офицеров — одетых в штатское стажеров из Географического общества. Тем временем служба в полку продолжалась, хотя начальство и сделало некоторые послабления. Бывало, спал не более четырех часов в сутки. Сдавал дежурство, быстро переодевался и на извозчике гнал через весь Петербург, чтобы не опоздать на занятия.
Но игра стоила свеч! Университетские преподаватели обладали уникальными знаниями. Можно было до бесконечности слушать их лекции об истории и традициях народов Ближнего и Среднего Востока, их верованиях и обычаях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149