Он целовал Картье и плакал. Шабо любил свою семью…
Роберваль быстро обернулся, высматривая лакея.
— Где находятся покои адмирала? — спросил он посыльного, торопливо спешащего мимо.
Мальчик остановился и посмотрел на Роберваля.
— Я иду от него, монсеньер. Но адмирал послал за своей лошадью — он сейчас уезжает.
Роберваль увидел фигуру в плаще и высоких сапогах, приближающуюся по галерее, и закусил губу.
— Монсеньер! — позвал он и напряженно улыбнулся. Но Шабо не услышал. — Монсеньер адмирал!
Шабо остановился.
— Да, — учтиво отозвался он и, моргнув, посмотрел на Роберваля.
— Я — Роберваль, монсеньер. Я был с монсеньером де Турноном. У меня не было возможности быть представленным вам…
— Может статься, в другой раз. Простите, монсеньер, но я спешу по неотложному делу.
— Я… я надеялся поговорить с вами, монсеньер адмирал, о вашем племяннике… и моей племяннице…
Шабо обернулся, взглянул на свой кулак, в котором была зажата какая-то бумага, а потом на Роберваля.
— О да, Роберваль. Я получил письмо от своего брата, аббата…
Это немного подбодрило Роберваля. Всем ли очевидна была эта любовь? Написал ли об этом аббат?.. Его губы скривились в вымученной улыбке.
— Это любовь, монсеньер адмирал, — он старался говорить так же, как говорила бы Элен. — Это именно то, что мы желаем своим детям. Прекрасный союз и настоящая любовь!
Последовала пауза, во время которой Шабо пристально разглядывал Роберваля.
— Прекрасный? Союз? — произнес он с расстановкой.
Роберваль видел, что Шабо — мудрый опекун. Он почувствовал себя более уверенно, когда понял: нужна приманка, настоящая приманка, как бы там ни рассуждала Хелен. И заговорил, взвешивая каждое слово:
— У нее прекрасное будущее, монсеньер. Она богата, она наследница Коси. Ее мать…
— Я помню ее мать. Прекрасная Мадлен де Коси. Я помню, что она вышла замуж по любви. Это был настоящий скандал!
Роберваль так и остолбенел. Последние слова изменили тон разговора, и у него перехватило дыхание.
— Соединить такое великое имя с такой мразью, как ты!
Роберваль вспыхнул; потом кровь отхлынула от его лица — так, что даже алые губы побледнели. Его рука схватилась за рукоять шпага.
— Ла Рош… — начал он хрипло.
— Ла Рош! — спокойно, но с нескрываемым презрением ответил адмирал. — Варвары! — махнул он рукой. — Я не стану пачкать свой клинок. — Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. — Мне жаль маленькую наследницу, отданную старику ради прибыли. При дворе только об этом и говорят.
Роберваль вздрогнул: так вот каково было истинное значение смеха герцогини — и короля!
— Я не объединю наш род с твоим даже за все богатства Франции! — воскликнул Шабо.
Роберваль смотрел вслед уходящему адмиралу. Его кулаки разжались, а плечи опустились.
— Поражение! — пробормотал он.
Неожиданно его лицо перекосилось, а из горла вырвался стон.
— Ты заплатишь! — взвизгнул он. — Ты заплатишь, ненавистная жена! — он судорожно прикусил зубами костяшки пальцев. — Сука!
ГЛАВА 12
Сир был так же велик, как и милость божья. И Франция была его частью. Даже Пикардия, которая на карте была не больше мизинца, на деле оказалась необъятной страной. Пьер был в нескольких днях ходьбы от аббатства — и все же не достиг ничего, кроме пустоты в желудке и близости смерти.
Сражение? Вокруг него было так же мирно и тихо, как и за стенами аббатства. Он повстречал нескольких солдат-гасконцев, но эта встреча не слишком обрадовала. Те спросили, как его зовут, и перекинулись парой шуток. Потом Пьер рассказал, что собирался присоединиться к армии на севере, но теперь решил остаться и воевать вместе с ними. Один из солдат рассмеялся и начал насмехаться, когда Пьер сказал, что ему шестнадцать лет. Пьер пришел в ярость, и тогда уже все принялись потешаться над ним, а сержант ударил его пониже спины ножнами своей шпага. Пьер попытался дать сержанту сдачи — солдаты обозвали его «от горшка два вершка».
Они бросили Пьера на дороге, и он в ярости выкрикивал им вслед все ругательства, какие только слышал от монахов. Он плелся позади, потому что они тоже шли на войну; но теперь беглец скорее бы умер, чем стал товарищем по оружию гасконцам!
Прошло три дня, прежде чем он смог заставить себя просить подаяния. До того он воровал фрукты в садах и утолял жажду у источников. Но в конце концов у него начались такие судороги и такие сильные боли в желудке, что он просто был вынужден клянчить милостыню у жен фермеров. Так он перестал голодать. Он не боялся, что его примут за сбежавшего аристократа, потому что теперь его одежда была не менее рваной и грязной, чем у любого крестьянина.
Он был недалеко от Перонны, когда увидел первые приметы войны. Все чаще и чаще появлялись разрушенные дома и сожженные поля. Стены самой Перонны уцелели, но замок, в который Карл Бургундский заманил и захватил в плен старого короля Людовика XI, был разрушен немецкой миной. У стен города Пьер повстречал нескольких крестьян, у которых не осталось ни домов, ни средств к существованию, и они рассказали ему об осаде, о том, как жители города лили кипящую смолу на головы захватчиков и вынуждены были есть кошек и крыс, прежде чем маршал де Флеранс привел войска для их спасения. Они рассказали о своей героине — Мари Фори, которая, подобно Жанне д'Арк, сражалась плечом к плечу с мужчинами, вселяя в них мужество. Жители города были неимоверно горды собой, потому что считали, что спасли Францию: от Перонны имперская армия двинулась бы в Париж. Пьеру стало обидно, что он опоздал. Всего несколько дней назад! Если он поспешит, то сможет догнать армию, преследующую врага. Крестьяне уговаривали его не дурить и возвращаться домой, потому что Франция уже спасена. Но Пьер упрямо качал головой.
Следовать за армией было нетрудно: кругом валялись опрокинутые повозки, мертвые лошади и искореженное снаряжение. Пьер подобрал себе панцирь, шлем и набедренный щиток. Доспехи заставили его почувствовать себя одним из тех героев, которых оставили на поле боя, посчитав мертвыми, но которые были только ранены (во что нетрудно было поверить, взглянув на его ноги, покрытые ссадинами) и теперь спешили догнать своих товарищей.
На этих истощенных землях не осталось ни крошки еды, чтобы украсть или попросить; не было здесь и стогов сена, в которых можно было переночевать. Пьер свернулся калачиком на обочине дороги и повел разговор со своим протестующим желудком.
— Успокойся! Разве тебе хуже, чем тем, кто сражался в осажденном городе? Они ели крыс!
Его даже затошнило при мысли, что в один прекрасный день он почувствует такой голод, что будет способен съесть крысу — может быть, это случится даже завтра. Пьер решительно закрыл глаза и заснул, как настоящий солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Роберваль быстро обернулся, высматривая лакея.
— Где находятся покои адмирала? — спросил он посыльного, торопливо спешащего мимо.
Мальчик остановился и посмотрел на Роберваля.
— Я иду от него, монсеньер. Но адмирал послал за своей лошадью — он сейчас уезжает.
Роберваль увидел фигуру в плаще и высоких сапогах, приближающуюся по галерее, и закусил губу.
— Монсеньер! — позвал он и напряженно улыбнулся. Но Шабо не услышал. — Монсеньер адмирал!
Шабо остановился.
— Да, — учтиво отозвался он и, моргнув, посмотрел на Роберваля.
— Я — Роберваль, монсеньер. Я был с монсеньером де Турноном. У меня не было возможности быть представленным вам…
— Может статься, в другой раз. Простите, монсеньер, но я спешу по неотложному делу.
— Я… я надеялся поговорить с вами, монсеньер адмирал, о вашем племяннике… и моей племяннице…
Шабо обернулся, взглянул на свой кулак, в котором была зажата какая-то бумага, а потом на Роберваля.
— О да, Роберваль. Я получил письмо от своего брата, аббата…
Это немного подбодрило Роберваля. Всем ли очевидна была эта любовь? Написал ли об этом аббат?.. Его губы скривились в вымученной улыбке.
— Это любовь, монсеньер адмирал, — он старался говорить так же, как говорила бы Элен. — Это именно то, что мы желаем своим детям. Прекрасный союз и настоящая любовь!
Последовала пауза, во время которой Шабо пристально разглядывал Роберваля.
— Прекрасный? Союз? — произнес он с расстановкой.
Роберваль видел, что Шабо — мудрый опекун. Он почувствовал себя более уверенно, когда понял: нужна приманка, настоящая приманка, как бы там ни рассуждала Хелен. И заговорил, взвешивая каждое слово:
— У нее прекрасное будущее, монсеньер. Она богата, она наследница Коси. Ее мать…
— Я помню ее мать. Прекрасная Мадлен де Коси. Я помню, что она вышла замуж по любви. Это был настоящий скандал!
Роберваль так и остолбенел. Последние слова изменили тон разговора, и у него перехватило дыхание.
— Соединить такое великое имя с такой мразью, как ты!
Роберваль вспыхнул; потом кровь отхлынула от его лица — так, что даже алые губы побледнели. Его рука схватилась за рукоять шпага.
— Ла Рош… — начал он хрипло.
— Ла Рош! — спокойно, но с нескрываемым презрением ответил адмирал. — Варвары! — махнул он рукой. — Я не стану пачкать свой клинок. — Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. — Мне жаль маленькую наследницу, отданную старику ради прибыли. При дворе только об этом и говорят.
Роберваль вздрогнул: так вот каково было истинное значение смеха герцогини — и короля!
— Я не объединю наш род с твоим даже за все богатства Франции! — воскликнул Шабо.
Роберваль смотрел вслед уходящему адмиралу. Его кулаки разжались, а плечи опустились.
— Поражение! — пробормотал он.
Неожиданно его лицо перекосилось, а из горла вырвался стон.
— Ты заплатишь! — взвизгнул он. — Ты заплатишь, ненавистная жена! — он судорожно прикусил зубами костяшки пальцев. — Сука!
ГЛАВА 12
Сир был так же велик, как и милость божья. И Франция была его частью. Даже Пикардия, которая на карте была не больше мизинца, на деле оказалась необъятной страной. Пьер был в нескольких днях ходьбы от аббатства — и все же не достиг ничего, кроме пустоты в желудке и близости смерти.
Сражение? Вокруг него было так же мирно и тихо, как и за стенами аббатства. Он повстречал нескольких солдат-гасконцев, но эта встреча не слишком обрадовала. Те спросили, как его зовут, и перекинулись парой шуток. Потом Пьер рассказал, что собирался присоединиться к армии на севере, но теперь решил остаться и воевать вместе с ними. Один из солдат рассмеялся и начал насмехаться, когда Пьер сказал, что ему шестнадцать лет. Пьер пришел в ярость, и тогда уже все принялись потешаться над ним, а сержант ударил его пониже спины ножнами своей шпага. Пьер попытался дать сержанту сдачи — солдаты обозвали его «от горшка два вершка».
Они бросили Пьера на дороге, и он в ярости выкрикивал им вслед все ругательства, какие только слышал от монахов. Он плелся позади, потому что они тоже шли на войну; но теперь беглец скорее бы умер, чем стал товарищем по оружию гасконцам!
Прошло три дня, прежде чем он смог заставить себя просить подаяния. До того он воровал фрукты в садах и утолял жажду у источников. Но в конце концов у него начались такие судороги и такие сильные боли в желудке, что он просто был вынужден клянчить милостыню у жен фермеров. Так он перестал голодать. Он не боялся, что его примут за сбежавшего аристократа, потому что теперь его одежда была не менее рваной и грязной, чем у любого крестьянина.
Он был недалеко от Перонны, когда увидел первые приметы войны. Все чаще и чаще появлялись разрушенные дома и сожженные поля. Стены самой Перонны уцелели, но замок, в который Карл Бургундский заманил и захватил в плен старого короля Людовика XI, был разрушен немецкой миной. У стен города Пьер повстречал нескольких крестьян, у которых не осталось ни домов, ни средств к существованию, и они рассказали ему об осаде, о том, как жители города лили кипящую смолу на головы захватчиков и вынуждены были есть кошек и крыс, прежде чем маршал де Флеранс привел войска для их спасения. Они рассказали о своей героине — Мари Фори, которая, подобно Жанне д'Арк, сражалась плечом к плечу с мужчинами, вселяя в них мужество. Жители города были неимоверно горды собой, потому что считали, что спасли Францию: от Перонны имперская армия двинулась бы в Париж. Пьеру стало обидно, что он опоздал. Всего несколько дней назад! Если он поспешит, то сможет догнать армию, преследующую врага. Крестьяне уговаривали его не дурить и возвращаться домой, потому что Франция уже спасена. Но Пьер упрямо качал головой.
Следовать за армией было нетрудно: кругом валялись опрокинутые повозки, мертвые лошади и искореженное снаряжение. Пьер подобрал себе панцирь, шлем и набедренный щиток. Доспехи заставили его почувствовать себя одним из тех героев, которых оставили на поле боя, посчитав мертвыми, но которые были только ранены (во что нетрудно было поверить, взглянув на его ноги, покрытые ссадинами) и теперь спешили догнать своих товарищей.
На этих истощенных землях не осталось ни крошки еды, чтобы украсть или попросить; не было здесь и стогов сена, в которых можно было переночевать. Пьер свернулся калачиком на обочине дороги и повел разговор со своим протестующим желудком.
— Успокойся! Разве тебе хуже, чем тем, кто сражался в осажденном городе? Они ели крыс!
Его даже затошнило при мысли, что в один прекрасный день он почувствует такой голод, что будет способен съесть крысу — может быть, это случится даже завтра. Пьер решительно закрыл глаза и заснул, как настоящий солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78