Она понадеялась, что не выглядит такой уж влюбленной.
– Тебе удобно? – спросил он.
– Зад и ноги онемели, – сказала Джессика и слегка отодвинулась. Далеко отодвинуться не удалось бы даже в этой карете много просторнее, чем его коляска. Здесь тоже было только одно сиденье, и он занимал его большую часть, но к вечеру похолодало, а он был такой теплый.
– Надо было попроситься размять ноги, когда мы остановились в Уэйхилле, – сказал он. – Теперь не будет остановки до самого Эймсбури.
– Я почти не заметила Уэйхилл – в это время ты рассказывал самый дурацкий анекдот, который я когда-то слышала.
– Если бы он был более содержательным, до тебя не дошел бы юмор. А так ты очень смеялась.
– Не хотела тебя обижать. Думала, ты пытаешься произвести на меня впечатление, показывая выдающуюся ограниченность своего интеллекта.
Дейн ответил со зловещей усмешкой:
– Когда я решу произвести на тебя впечатление, миледи, поверь, интеллект не будет иметь к этому никакого отношения.
Она стоически выдержала его взгляд, хотя внутри поднялась буря.
– Не сомневаюсь, что это относится к брачной ночи, – с полным самообладанием сказала Джессика. – «Право первой ночи», за которое тебе пришлось заплатить грабительскую цену. Что ж, тебе будет легко произвести на меня впечатление, потому что у тебя большой опыт, а я ни разу этого не делала.
Он сдержанно ухмыльнулся:
– Но ты все-таки об этом знаешь. Тебя нисколько не озадачило, что делали леди и джентльмен на картинке в бабушкиных часах. И ты, кажется, прекрасно осведомлена, какие услуги оказывают проститутки.
– Между теоретическим знанием и практическим опытом большая разница, – сказала Джессика. – Признаюсь, последнее меня слегка беспокоит. Но ты человек, не скованный предрассудками, я уверена, ты не постесняешься меня инструктировать.
Джессика надеялась, что он не будет слишком нетерпелив в этом вопросе. Она быстро учится, она за относительно короткое время узнает, как доставлять ему удовольствие, если он даст ей шанс. Вот о чем она по-настоящему беспокоилась. Он привык к профессионалкам, которые умеют удовлетворять. Он запросто может устать и разозлиться на ее невежество и бросить ее ради женщин… менее надоедливых.
Она знала, что он везет ее в Девон с намерением оставить там после того, как насытится.
Она знала, что может до головной боли надеяться и делать попытки получить от него больше.
Весь мир, кроме горстки гостей на свадьбе, считает его монстром, а ее брак с проклятием рода Баллистеров – участью чуть лучше смертного приговора. Но когда он обнимал ее, он не был монстром, и потому Джессика не могла перестать надеяться на лучшее. А надеясь, решила, что должна попытаться.
Он отвел взгляд. Тер пальцем колено, хмуро смотрел на него, как будто какая-то морщинка имела наглость появиться на брюках.
– Думаю, мы обсудим это позже, – сказал он. – Я не… Господи, я думал, все довольно просто. Не то, что в университете первый раз пойти на экзамен по латыни или математике.
«Трудно только войти в твое черное сердце», – подумала Джессика.
– Когда я что-то делаю, я хочу делать это хорошо, – сказала она. – Вообще-то я всегда стремилась быть лучшей. Я ужасная спорщица. Наверное, потому, что вырастила так много мальчишек. Во всем, в том числе и в спорте, я должна была побеждать брата и кузенов, иначе они бы меня не уважали.
Дейн оторвал глаза от колена, но посмотрел не на нее, а в окно.
– Эймсбури, – сказал он. – Чертовски вовремя. Я проголодался.
От чего в настоящее время проклятие рода Баллистеров приходил в ужас, так это от брачной ночи.
Слишком поздно он понял свою ошибку.
Да, он знал, что Джессика – девственница. Как можно забыть, если в этом состояла самая чудовищная особенность ситуации: один из величайших дебоширов Европы потерял голову от страсти к жалкой английской старой деве.
Дейн знал, что она девственница, как знал, что ее глаза имеют цвет дартмурского тумана и так же изменчивы, как атмосфера этих предательских просторов. Знал так же хорошо, как то, что ее волосы – шелковистый черный янтарь, а кожа – бархат. Он это знал, и ему это было приятно, когда они стояли перед священником. На ней было серебристо-голубое платье, щечки нежно розовели, и она была не только самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел, но и самой чистой. Он знал, что ни один мужчина не обладал ею, она была его, и только его.
Он также знал, что будет с ней спать. Он давно об этом мечтал. Более того, дожидаясь этого в течение шести или семи вечностей, Дейн настроился сделать это подобающим образом – в роскошной гостинице, после вкусного ужина и нескольких бокалов доброго вина. Он как-то не принял в расчет, что «девственница» означает не только «нетронутая». Во всех своих жарких фантазиях он упускал один критический фактор: до него этим путем не проходила вереница мужчин. Он должен сам вломиться в нее.
Дейн боялся, что так и выйдет – он сломает ее. Карета остановилась. Подавив желание крикнуть кучеру, чтобы продолжал ехать – возможно, до Судного дня, – Дейн помог жене выйти.
Она взяла его под руку. Ее рука в перчатке никогда еще не казалась такой горестно маленькой, как в этот момент. Джессика настаивала, что она выше среднего роста, но что в этом за утешение, если мужчина величиной с дом и скорее всего так же по ней ударит, когда упадет на нее.
Он ее раздавит. Он что-нибудь ей сломает, разорвет. И если она не сойдет с ума, то с криком убежит, когда он попытается хоть когда-нибудь еще раз до нее дотронуться. Она убежит и никогда больше его не поцелует, не обнимет…
– Поднимите меня и дайте пинка, но то ли на меня угольная баржа надвигается, то ли это Дейн.
Хриплый голос вернул Дейна к действительности. Он не заметил, как вошел в гостиницу, как его приветствовал Хозяин; так же рассеянно он пошел за ним к лестнице, ведущей в заказанные Дейном комнаты.
Вниз спускался его старый одноклассник по Итону – Мэллори, или, скорее, теперь уже герцог Эйнсвуд. Прежний Герцог, девятилетний мальчик, год назад умер от дифтерии. Дейн вспомнил, что подписывал составленное секретарем письмо с соболезнованиями его матери, тактично объединенные с поздравлениями Мэллори, его кузену. Расходовать тактичность на Вира Мэллори – пустой труд.
Дейн не видел его с похорон Уорделла. Тогда его бывший однокашник был пьян, пьян он был и сейчас. Грязные волосы Эйнсвуда были похожи на крысиное гнездо, глаза покраснели и опухли, подбородок зарос двухдневной щетиной.
Нервы Дейна и так были напряжены. Сознание, что нужно представить это пресмыкающееся своей нежной, элегантной, чистой жене, переполнило чашу его терпения.
Он отделался коротким кивком.
– Эйнсвуд, какой сюрприз.
– Не то слово!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Тебе удобно? – спросил он.
– Зад и ноги онемели, – сказала Джессика и слегка отодвинулась. Далеко отодвинуться не удалось бы даже в этой карете много просторнее, чем его коляска. Здесь тоже было только одно сиденье, и он занимал его большую часть, но к вечеру похолодало, а он был такой теплый.
– Надо было попроситься размять ноги, когда мы остановились в Уэйхилле, – сказал он. – Теперь не будет остановки до самого Эймсбури.
– Я почти не заметила Уэйхилл – в это время ты рассказывал самый дурацкий анекдот, который я когда-то слышала.
– Если бы он был более содержательным, до тебя не дошел бы юмор. А так ты очень смеялась.
– Не хотела тебя обижать. Думала, ты пытаешься произвести на меня впечатление, показывая выдающуюся ограниченность своего интеллекта.
Дейн ответил со зловещей усмешкой:
– Когда я решу произвести на тебя впечатление, миледи, поверь, интеллект не будет иметь к этому никакого отношения.
Она стоически выдержала его взгляд, хотя внутри поднялась буря.
– Не сомневаюсь, что это относится к брачной ночи, – с полным самообладанием сказала Джессика. – «Право первой ночи», за которое тебе пришлось заплатить грабительскую цену. Что ж, тебе будет легко произвести на меня впечатление, потому что у тебя большой опыт, а я ни разу этого не делала.
Он сдержанно ухмыльнулся:
– Но ты все-таки об этом знаешь. Тебя нисколько не озадачило, что делали леди и джентльмен на картинке в бабушкиных часах. И ты, кажется, прекрасно осведомлена, какие услуги оказывают проститутки.
– Между теоретическим знанием и практическим опытом большая разница, – сказала Джессика. – Признаюсь, последнее меня слегка беспокоит. Но ты человек, не скованный предрассудками, я уверена, ты не постесняешься меня инструктировать.
Джессика надеялась, что он не будет слишком нетерпелив в этом вопросе. Она быстро учится, она за относительно короткое время узнает, как доставлять ему удовольствие, если он даст ей шанс. Вот о чем она по-настоящему беспокоилась. Он привык к профессионалкам, которые умеют удовлетворять. Он запросто может устать и разозлиться на ее невежество и бросить ее ради женщин… менее надоедливых.
Она знала, что он везет ее в Девон с намерением оставить там после того, как насытится.
Она знала, что может до головной боли надеяться и делать попытки получить от него больше.
Весь мир, кроме горстки гостей на свадьбе, считает его монстром, а ее брак с проклятием рода Баллистеров – участью чуть лучше смертного приговора. Но когда он обнимал ее, он не был монстром, и потому Джессика не могла перестать надеяться на лучшее. А надеясь, решила, что должна попытаться.
Он отвел взгляд. Тер пальцем колено, хмуро смотрел на него, как будто какая-то морщинка имела наглость появиться на брюках.
– Думаю, мы обсудим это позже, – сказал он. – Я не… Господи, я думал, все довольно просто. Не то, что в университете первый раз пойти на экзамен по латыни или математике.
«Трудно только войти в твое черное сердце», – подумала Джессика.
– Когда я что-то делаю, я хочу делать это хорошо, – сказала она. – Вообще-то я всегда стремилась быть лучшей. Я ужасная спорщица. Наверное, потому, что вырастила так много мальчишек. Во всем, в том числе и в спорте, я должна была побеждать брата и кузенов, иначе они бы меня не уважали.
Дейн оторвал глаза от колена, но посмотрел не на нее, а в окно.
– Эймсбури, – сказал он. – Чертовски вовремя. Я проголодался.
От чего в настоящее время проклятие рода Баллистеров приходил в ужас, так это от брачной ночи.
Слишком поздно он понял свою ошибку.
Да, он знал, что Джессика – девственница. Как можно забыть, если в этом состояла самая чудовищная особенность ситуации: один из величайших дебоширов Европы потерял голову от страсти к жалкой английской старой деве.
Дейн знал, что она девственница, как знал, что ее глаза имеют цвет дартмурского тумана и так же изменчивы, как атмосфера этих предательских просторов. Знал так же хорошо, как то, что ее волосы – шелковистый черный янтарь, а кожа – бархат. Он это знал, и ему это было приятно, когда они стояли перед священником. На ней было серебристо-голубое платье, щечки нежно розовели, и она была не только самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел, но и самой чистой. Он знал, что ни один мужчина не обладал ею, она была его, и только его.
Он также знал, что будет с ней спать. Он давно об этом мечтал. Более того, дожидаясь этого в течение шести или семи вечностей, Дейн настроился сделать это подобающим образом – в роскошной гостинице, после вкусного ужина и нескольких бокалов доброго вина. Он как-то не принял в расчет, что «девственница» означает не только «нетронутая». Во всех своих жарких фантазиях он упускал один критический фактор: до него этим путем не проходила вереница мужчин. Он должен сам вломиться в нее.
Дейн боялся, что так и выйдет – он сломает ее. Карета остановилась. Подавив желание крикнуть кучеру, чтобы продолжал ехать – возможно, до Судного дня, – Дейн помог жене выйти.
Она взяла его под руку. Ее рука в перчатке никогда еще не казалась такой горестно маленькой, как в этот момент. Джессика настаивала, что она выше среднего роста, но что в этом за утешение, если мужчина величиной с дом и скорее всего так же по ней ударит, когда упадет на нее.
Он ее раздавит. Он что-нибудь ей сломает, разорвет. И если она не сойдет с ума, то с криком убежит, когда он попытается хоть когда-нибудь еще раз до нее дотронуться. Она убежит и никогда больше его не поцелует, не обнимет…
– Поднимите меня и дайте пинка, но то ли на меня угольная баржа надвигается, то ли это Дейн.
Хриплый голос вернул Дейна к действительности. Он не заметил, как вошел в гостиницу, как его приветствовал Хозяин; так же рассеянно он пошел за ним к лестнице, ведущей в заказанные Дейном комнаты.
Вниз спускался его старый одноклассник по Итону – Мэллори, или, скорее, теперь уже герцог Эйнсвуд. Прежний Герцог, девятилетний мальчик, год назад умер от дифтерии. Дейн вспомнил, что подписывал составленное секретарем письмо с соболезнованиями его матери, тактично объединенные с поздравлениями Мэллори, его кузену. Расходовать тактичность на Вира Мэллори – пустой труд.
Дейн не видел его с похорон Уорделла. Тогда его бывший однокашник был пьян, пьян он был и сейчас. Грязные волосы Эйнсвуда были похожи на крысиное гнездо, глаза покраснели и опухли, подбородок зарос двухдневной щетиной.
Нервы Дейна и так были напряжены. Сознание, что нужно представить это пресмыкающееся своей нежной, элегантной, чистой жене, переполнило чашу его терпения.
Он отделался коротким кивком.
– Эйнсвуд, какой сюрприз.
– Не то слово!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75