— Кэндис? С вами все в порядке? — Он прищелкнул пальцами у нее перед носом. — Я в третий раз прошу вас закрыть глаза.
Его явная озабоченность согрела Кэндис.
— С ребенком все хорошо?
На смену теплому чувству пришло раздражение.
— С ребенком все прекрасно! — отрезала она. — А что за сюрприз?
— Вы должны закрыть глаза, — повторил он, не обращая внимания на смену ее настроения.
— Закрыть глаза? А если я споткнусь и упаду?
Почему она так разозлилась? Это вовсе не в ее духе, но она ничего не могла с собой поделать Ей до боли хотелось увидеть в его глазах нечто большее, чем дружеское расположение.
— Не волнуйтесь. Я не дам вам споткнуться.
— Разумеется, — не без горечи заметила Кэндис. — Не дай Бог повредить младенцу. — Остин взглянул на нее с удивлением, тогда Кэндис со вздохом закрыла глаза. — Ладно, ладно. Мои глаза закрыты.
Остин медленно повел ее по застеленному ковром полу спальни. Ее сандалия слегка зацепилась за порог, из чего Кэндис сделала вывод, что они добрались до детской. Она потянула воздух носом и удивилась тому, что почти не ощущает запах краски. Кажется, она давно бы могла вернуться в собственную спальню. Но каждый раз, когда она заговаривала об этом, Остин возражал, напоминая ей о нежелательных запахах.
А тут и говорить не о чем. Кэндис сгорала от любопытства.
— Теперь я попрошу вас лечь. Нет-нет, глаза пока не открывайте.
Кэндис подчинилась, всем сердцем желая, чтобы поддерживающая ее рука Остина источала прежний жар, но пальцы его оставались холодными, а голос был ласковым и заботливым, ну совсем как у миссис Мерриуэзер.
Она зажмурилась — не потому, что так велел Остин, а испугавшись, что из глаз брызнут слезы.
Остин уложил ее на пол. Она уловила запах нового ковра и слабый запах краски, а еще присущий только Остину запах чистого мужского тела, смешанный с легким хвойным ароматом лосьона после бритья.
Соски Кэндис внезапно отвердели, а между ног она почувствовала теперь уже знакомое покалывание. Как он может так вести себя? Даже не попытаться… Он явно больше не хочет ее, так почему же ее собственное тело ведет себя так унизительно?
Кэндис вздрогнула, когда рука Остина мягко легла ей на живот. Она прикусила язык — то было единственное средство не разразиться истерическим криком, в то время как его ладонь двигалась по ее блузе, очерчивая заметное увеличение выпуклости. Что он себе позволяет? Этот человек просто помешался на ее ребенке, и она от этого чертовски устала.
— Теперь можете открыть глаза.
Но Кэндис вовсе этого не хотела — ему назло. Чего ради, спрашивается? Ведь ребенок не может увидеть, что Остин для него сделал.
Она тут же устыдилась своей мысли. Открыла глаза, глянула на потолок — и поспешно села.
— О Боже!
Остин твердой рукой уложил ее снова.
— Чтобы получить полное впечатление, вы должны смотреть лежа, как будет смотреть он.
—Он?
Кэндис на минуту закрыла глаза. Уж не снится ли ей один из глупых снов, которые она видела в последнее время так часто? Снов, в которых Остин был отцом ее ребенка.
Господи, если он так лезет вон из кожи сейчас, как бы он вел себя, будь и в самом деле отцом? Да он свел бы се с ума!
— Он или она. Дитя. Откройте глаза, Кэндис. Сквозь сомкнутые веки вы ничего не увидите.
Кэндис почувствовала, как его рука прижалась к ее руке, и поняла, что Остин придвинулся к ней и тоже лег на спину.
Медленно, чтобы ослабить потрясение, она открыла глаза. Оно все еще здесь, стало быть, это не сон. Кэндис тихонько охнула в восторге.
Весь потолок представлял собой цирк. В центре арены красовался укротитель в красном фраке с длинными фалдами, в черных узких панталонах и черном цилиндре. Грациозные тигры хватали лапами воздух. Улыбающиеся слоны балансировали на маленьких тумбочках. Ярко одетые мужчины и женщины парили на трапециях и ходили по высоко натянутой проволоке. Там были белые лошади с развевающимися гривами и сверкающими уздечками, клоуны, каких только можно себе вообразить, словом, зрелище могло бы посрамить цирк братьев Барнум .
— Ну, что вы на это скажете? Я читал, что дети должны видеть как можно больше красочных изображений, это развивает их зрение.
Кэндис заморгала отуманенными глазами, потом закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
* * *
Его худший ночной кошмар обернулся реальностью: Кэндис плакала. От этого звука у Остина разрывалось сердце. Опершись на локоть, он в тревоге созерцал слезы, стекавшие сквозь ее пальцы.
Проклятие.
— Что случилось, Кэндис? — Он пытался произнести это как можно мягче, однако от огорчения голос его звучат грубо и требовательно. — Скажите мне, почему вы плачете?
Кэндис ничем не показала, что слышит его. Остин сделал еще попытку.
— Если из-за потолка, я могу нанести на него несколько слоев белой краски, и вы больше не увидите, что под ней. — Ей вовсе незачем знать, что понадобится больше чем несколько слоев, чтобы спрятать яркую живопись. — Я просто подумал…
Кэндис замотала головой, не отнимая рук от лица. Слезы продолжали течь у нее между пальцами.
— Нет? Это не цирк огорчил вас?
Остин в полном смятении чувств больно прикусил язык. Глядя, как она плачет, он чувствовал себя беспомощным ничтожеством.
Кэндис снова покачала головой.
Остин в полном замешательстве огляделся, пытаясь угадать, что вызвало этот поток. Картины, которые он повесил на стены, чтобы разрядить унылую белую монотонность? Или вот эти танцующие медведи? Он-то думал, что это одна из его лучших работ — каждый медведь особенный, не похожий на остальных.
Он продолжал придирчиво оглядывать комнату, стараясь быть объективным. Подумал о мебели, белой, с золотой отделкой, немного жеманной; но он лишь расставил ее, а заказывала сама Кэндис.
Посмотрел на ковер, на который опирался локтем. Может, ковер ее так расстроил? Может, она не выбрала бы такой интенсивный, насыщенный цвет; но ей стоило сказать лишь слово, и он убрал бы ковер.
— Кэндис?
Остин потянулся к ней, отчаянно желая хоть как-то прекратить этот плач. С бесконечной нежностью обнял ее и принялся поглаживать по спине. Вроде бы он читал, что беременным женщинам нравится массаж.
Кэндис утихла почти мгновенно, ее рыдания перешли в душераздирающие вздрагивания и вздохи. Остин продолжал успокоительную процедуру. Губы Кэндис прижались к его шее, и он моментально возбудился. Нет, приказал он себе, это недопустимо.
Но в эту минуту неуверенная, дрожащая рука проникла ему под рубашку. Кэндис перебирала пальцами волосы у него на груди, потом она осмелела и пальцы двинулись ниже. Остановила ее только тяжелая пряжка на поясном ремне.
Мускулы на животе у Остина напряглись, когда прикосновения Кэндис пробудили тот внутренний огонь, который он сдерживал все эти две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66