Вид у него был недовольный, он выглядел так, словно бы предпочел оказаться где угодно, лишь бы не здесь, в «Саду развлечений». Глаза их встретились. Взгляд испанца был почти сердитым.
— Вот задница! — воскликнул англичанин. — Никто не платит пятьдесят золотых дублонов за шлюху! Да еще за одну ночь!
Испанец сухо улыбнулся дону Рамону и что-то сказал. Сказал, видно, такое, что оправдало невероятную сумму, потому что мужчины вокруг понимающе закивали, а его странный соперник непонятной национальности обнажил в усмешке черные зубы, демонстрируя согласие отступить. Стоя за спиной Грейс и дона Рамона, Энкантадора вскрикнула от удивления.
— Что? — запротестовал пират. — Что такое? Она не будет… чего? Говорите медленней!
Темные глаза испанца с презрением пробежались по грязноватой роскоши костюма его собеседника. Ответил он по-английски:
— Когда я с ней закончу, она не сможет работать несколько дней. Естественно, я желаю компенсировать дону Рамону ее нетрудоспособность.
У Грейс подкосились ноги, но рядом была Энкантадора, которая успела подхватить ее и не пяла упасть. Раньше Грейс казалось, что этот человек — какой-то неизвестный ей друг, но теперь она вспомнила, что он из враждебной страны. Кто знает, что могло произойти между этим испанцем, ее мужем и его другом, которые когда-то были каперами? Какую месть он задумал, учитывая ее связь с ними?
Сейчас дон Рамон и испанец были заняты серьезным разговором. Остальные мужчины в патио шепотом переговаривались друг с другом, посматривая то на Грейс, то на испанца.
Грейс тоже встретилась с ним взглядом, и то, что казалось ей раньше отвращением к аукциону, сейчас выглядело как презрение к ней самой. Она отвернулась и обратилась к Энкантадоре за переводом. Жалость, светившаяся в глазах молодой женщины, никак не уменьшила ее страх.
— Он обещать не оставить шрам, — слабым голосом зашептала Энкантадора. — Если он часто так делать, тогда он умеет. Дон Рамон умеет. Никогда не оставлять след от кнут.
Кнут? От ужаса Грейс чуть не бросилась бежать куда глаза глядят, но ее ноги словно бы вросли в пол. Наконец, видимо, удовлетворившись словами испанца, дон Рамон взял деньги и заговорил с Энкантадорой. Она схватила Грейс за руку и потянула через дворик. Следом шел испанец.
— Он заплатить коттедж. Сейчас слушать меня и помнить, что моя говорить. Дерись совсем мало, потом сразу сдаваться. Кричи и проси пощада раньше, чем он твоя ударить, потом каждый раз громче, когда на твоя падать кнут. Он хотеть, чтобы твоя просить пощада, больше, чем бить.
Все трое вышли через заднюю дверь, где стояли два огромных охранника-нефа. На другой стороне переулка виднелась небольшая хижина — коттедж, как сказала Энкантадора, продолжавшая ей нашептывать:
— Когда он взять тебя, твоя сильно плакать. Плакать так, как будто он забрать самое драгоценное, и все быть хорошо. — И она улыбнулась Грейс, явно стараясь ее подбодрить. — Это быть самый плохой. И не так плохой, если твоя сильно плакать и просить. Твоя держаться эта ночь, потом быть легко. Моя скоро приходить смотреть, как твоя быть.
Большая кровать с балдахином на четырех столбах занимала почти все пространство небольшой комнаты, куда Грейс вошла вместе с испанцем. Кровать была застлана льняным бельем, по всей ее поверхности валялись шелковые подушки, но столбы были обернуты кожей, чтобы цепи и наручники в них не впивались и не портили дерево. Энкантадора зажгла свечи в настенных канделябрах и в подсвечнике на маленьком столике рядом с большой плеткой, свитой из массы узловатых хлыстов. Плетка выглядела как куча сбившихся в клубок змей. Энкантадора заговорила с испанцем, но он махнул рукой, чтобы она удалилась.
Диего быстро метнулся к одному окну, к другому, к третьему — осмотрел все, что были в крошечной комнате. Они были зарешечены. Единственный путь в домик и из него выводил в переулок прямо напротив борделя, где расхаживали два чернокожих стража.
— Все не так просто, — бросил он через плечо, потянул за решетку и тут же убедился, что она достаточно прочная.
— Пожалуйста… не надо…
При звуках голоса охваченной ужасом женщины испанец обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она плотно прижала руки к груди, ее зубы громко стучали. Диего сам не мог разобраться, жалеет ли эту перепуганную девчонку или злится оттого, что она принимает его за человека, способного избивать женщин для удовольствия. В конце концов победила все-таки жалость, и он протянул ей свой камзол, чтобы она могла прикрыть свое слишком откровенное платье. Потом он поднял с пола кнут. Грейс в ужасе закричала.
— Я вовсе не раздеваюсь, сеньора Кортни, — успокоил он девушку. — Просто подумал, что вы захотите надеть что-нибудь более плотное, чем ваше прозрачное платьице. Что касается плетки, то нам придется изобразить убедительную картину.
— Вы… вы хотите сказать, что не будете меня насиловать? Только… только хлыст и все?
Диего расхохотался от абсурдности такого предположения, но тут же замолчал, осознав, в какой бездне отчаяния она пребывает.
— Вас раньше били кнутом? Грейс покачала головой:
— Н-нет, но я видела это столько раз, что и сосчитать не могу!
— На сей раз от кнута никто не пострадает. — Он оглядел комнату. — Подушки не годятся. Надо придумать что-то, издающее более убедительный звук.
Наконец Грейс поняла, лицо ее просветлело, и со слабой улыбкой она приняла камзол из его рук.
— Что-нибудь кожаное, — предложила она.
Они вдвоем оглядели всю комнату. Кожаная обивка на столбиках кровати выглядела не слишком подходящей. Все остальное оказалось мягким, способным произвести лишь глухой стук, а вовсе не резкий, свистящий хлопок. Но тут лицо Грейс просияло.
— Ваши башмаки!
Диего опустил взгляд на свои ноги. Да, если положить башмаки с их широкими тупыми носками рядом на кровать, они отлично подойдут. Он стянул их с ног, смущенно заметил дыру в носке и положил обувь на матрац. Потом поднял кнут и посмотрел на Грейс.
— Я обеспечу свою часть, но настоящий спектакль зависит от вас.
Грейс глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Когда плетка в первый раз хлестнула по коже башмаков, она издала леденящий душу вопль. Двадцать раз он ударил, и двадцать раз она вскрикивала, ее завывания и разрывающие сердце мольбы были так правдоподобны, что Диего почувствовал тошноту. Он закончил избиение, но она голосила еще несколько минут и лишь потом затихла.
— Очевидно, вы сказали мне правду. Вам действительно приходилось видеть бичевание чаще, чем следовало бы.
Грейс открыла глаза и тяжело вздохнула:
— У вас нет причин мне доверять, но обычно я не лгу, сеньор.
— Капитан, — поправил он. — Диего Монтойя Фернандес де Мадрид и Дельгадо Кортес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Вот задница! — воскликнул англичанин. — Никто не платит пятьдесят золотых дублонов за шлюху! Да еще за одну ночь!
Испанец сухо улыбнулся дону Рамону и что-то сказал. Сказал, видно, такое, что оправдало невероятную сумму, потому что мужчины вокруг понимающе закивали, а его странный соперник непонятной национальности обнажил в усмешке черные зубы, демонстрируя согласие отступить. Стоя за спиной Грейс и дона Рамона, Энкантадора вскрикнула от удивления.
— Что? — запротестовал пират. — Что такое? Она не будет… чего? Говорите медленней!
Темные глаза испанца с презрением пробежались по грязноватой роскоши костюма его собеседника. Ответил он по-английски:
— Когда я с ней закончу, она не сможет работать несколько дней. Естественно, я желаю компенсировать дону Рамону ее нетрудоспособность.
У Грейс подкосились ноги, но рядом была Энкантадора, которая успела подхватить ее и не пяла упасть. Раньше Грейс казалось, что этот человек — какой-то неизвестный ей друг, но теперь она вспомнила, что он из враждебной страны. Кто знает, что могло произойти между этим испанцем, ее мужем и его другом, которые когда-то были каперами? Какую месть он задумал, учитывая ее связь с ними?
Сейчас дон Рамон и испанец были заняты серьезным разговором. Остальные мужчины в патио шепотом переговаривались друг с другом, посматривая то на Грейс, то на испанца.
Грейс тоже встретилась с ним взглядом, и то, что казалось ей раньше отвращением к аукциону, сейчас выглядело как презрение к ней самой. Она отвернулась и обратилась к Энкантадоре за переводом. Жалость, светившаяся в глазах молодой женщины, никак не уменьшила ее страх.
— Он обещать не оставить шрам, — слабым голосом зашептала Энкантадора. — Если он часто так делать, тогда он умеет. Дон Рамон умеет. Никогда не оставлять след от кнут.
Кнут? От ужаса Грейс чуть не бросилась бежать куда глаза глядят, но ее ноги словно бы вросли в пол. Наконец, видимо, удовлетворившись словами испанца, дон Рамон взял деньги и заговорил с Энкантадорой. Она схватила Грейс за руку и потянула через дворик. Следом шел испанец.
— Он заплатить коттедж. Сейчас слушать меня и помнить, что моя говорить. Дерись совсем мало, потом сразу сдаваться. Кричи и проси пощада раньше, чем он твоя ударить, потом каждый раз громче, когда на твоя падать кнут. Он хотеть, чтобы твоя просить пощада, больше, чем бить.
Все трое вышли через заднюю дверь, где стояли два огромных охранника-нефа. На другой стороне переулка виднелась небольшая хижина — коттедж, как сказала Энкантадора, продолжавшая ей нашептывать:
— Когда он взять тебя, твоя сильно плакать. Плакать так, как будто он забрать самое драгоценное, и все быть хорошо. — И она улыбнулась Грейс, явно стараясь ее подбодрить. — Это быть самый плохой. И не так плохой, если твоя сильно плакать и просить. Твоя держаться эта ночь, потом быть легко. Моя скоро приходить смотреть, как твоя быть.
Большая кровать с балдахином на четырех столбах занимала почти все пространство небольшой комнаты, куда Грейс вошла вместе с испанцем. Кровать была застлана льняным бельем, по всей ее поверхности валялись шелковые подушки, но столбы были обернуты кожей, чтобы цепи и наручники в них не впивались и не портили дерево. Энкантадора зажгла свечи в настенных канделябрах и в подсвечнике на маленьком столике рядом с большой плеткой, свитой из массы узловатых хлыстов. Плетка выглядела как куча сбившихся в клубок змей. Энкантадора заговорила с испанцем, но он махнул рукой, чтобы она удалилась.
Диего быстро метнулся к одному окну, к другому, к третьему — осмотрел все, что были в крошечной комнате. Они были зарешечены. Единственный путь в домик и из него выводил в переулок прямо напротив борделя, где расхаживали два чернокожих стража.
— Все не так просто, — бросил он через плечо, потянул за решетку и тут же убедился, что она достаточно прочная.
— Пожалуйста… не надо…
При звуках голоса охваченной ужасом женщины испанец обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она плотно прижала руки к груди, ее зубы громко стучали. Диего сам не мог разобраться, жалеет ли эту перепуганную девчонку или злится оттого, что она принимает его за человека, способного избивать женщин для удовольствия. В конце концов победила все-таки жалость, и он протянул ей свой камзол, чтобы она могла прикрыть свое слишком откровенное платье. Потом он поднял с пола кнут. Грейс в ужасе закричала.
— Я вовсе не раздеваюсь, сеньора Кортни, — успокоил он девушку. — Просто подумал, что вы захотите надеть что-нибудь более плотное, чем ваше прозрачное платьице. Что касается плетки, то нам придется изобразить убедительную картину.
— Вы… вы хотите сказать, что не будете меня насиловать? Только… только хлыст и все?
Диего расхохотался от абсурдности такого предположения, но тут же замолчал, осознав, в какой бездне отчаяния она пребывает.
— Вас раньше били кнутом? Грейс покачала головой:
— Н-нет, но я видела это столько раз, что и сосчитать не могу!
— На сей раз от кнута никто не пострадает. — Он оглядел комнату. — Подушки не годятся. Надо придумать что-то, издающее более убедительный звук.
Наконец Грейс поняла, лицо ее просветлело, и со слабой улыбкой она приняла камзол из его рук.
— Что-нибудь кожаное, — предложила она.
Они вдвоем оглядели всю комнату. Кожаная обивка на столбиках кровати выглядела не слишком подходящей. Все остальное оказалось мягким, способным произвести лишь глухой стук, а вовсе не резкий, свистящий хлопок. Но тут лицо Грейс просияло.
— Ваши башмаки!
Диего опустил взгляд на свои ноги. Да, если положить башмаки с их широкими тупыми носками рядом на кровать, они отлично подойдут. Он стянул их с ног, смущенно заметил дыру в носке и положил обувь на матрац. Потом поднял кнут и посмотрел на Грейс.
— Я обеспечу свою часть, но настоящий спектакль зависит от вас.
Грейс глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Когда плетка в первый раз хлестнула по коже башмаков, она издала леденящий душу вопль. Двадцать раз он ударил, и двадцать раз она вскрикивала, ее завывания и разрывающие сердце мольбы были так правдоподобны, что Диего почувствовал тошноту. Он закончил избиение, но она голосила еще несколько минут и лишь потом затихла.
— Очевидно, вы сказали мне правду. Вам действительно приходилось видеть бичевание чаще, чем следовало бы.
Грейс открыла глаза и тяжело вздохнула:
— У вас нет причин мне доверять, но обычно я не лгу, сеньор.
— Капитан, — поправил он. — Диего Монтойя Фернандес де Мадрид и Дельгадо Кортес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85