Я не привыкну слышать, как они перешептываются, когда я иду мимо. Я не могу делать вид, что мне все равно, когда меня исключают из всех общих дел. Боль не так мучительна, когда я живу вдали от всех, в уединении. Я пытаюсь жить здесь тихо и незаметно и ждать, пока горожане изменят свое мнение обо мне. Мне показалось, что вы, как никто другой, способны понять, какое давление общество оказывает на нас.
С бьющимся сердцем Сара ждала его ответа. К ее величайшему удивлению, Томас сделал нечто совершенно неожиданное. Не произнеся ни слова, он приподнял ее голову за подбородок и поцеловал ее.
Один раз. Потом снова. Нежно и бережно, будто эти поцелуи были только обещанием страсти, упоительной страсти, которую когда-нибудь они могли бы изведать вместе.
— Прелестный, нежный ангел, — прошептал он, осыпая ее поцелуями.
Сара почувствовала себя в раю, но реальность тотчас же напомнила о себе и вернула ее с небес на землю. У них не было и не могло быть будущего. Только эта минута, а Сара желала его телом так же, как и душой. Ничего подобного она никогда не испытывала ни с Уэбстером, ни с каким-либо другим мужчиной.
Она осознала опасность, таившуюся в том, что она оказалась наедине с мужчиной, которого так безмерно и безрассудно желала.
— Томас, я не могу… мы не можем…
Его глаза пылали страстью, и он продолжал ласкать ее.
— Пожалуйста, Томас, вы должны уйти.
Он встал с ее постели.
— Спите спокойно, Сара. Мы поговорим об этом завтра. А пока, я думаю, надо принести в дом еще дров. Я схожу за ними.
— Дрова? Сейчас? В такое позднее время?
Томас встал на одно колено возле ее кровати и поцеловал Сару в кончик носа.
— Раз у вас в хижине нет водопада, которым я мог бы воспользоваться для охлаждения чувств, то мне придется провести какое-то время снаружи под ветром и снегом, чтобы утолить огонь, бушующий в моем теле. Спите.
Когда Томас наконец вернулся, она все еще лежала без сна. Сон не шел к ней, и Сара терзалась, потому что была уверена, что Томас, как и она, понимает, что у них нет будущего, и все, что ее ждет, — это лишь горькие и одновременно сладостные воспоминания.
К утру снежный буран наконец ослабел, но буря, бушевавшая в маленькой хижине, грозила гораздо большей опасностью.
Саре надо было проявить всю свою изобретательность, чтобы растянуть скудные запасы пищи, но с этим она еще могла как-то справиться. Гораздо сложнее было пытаться избегать Томаса в крошечной хижине. Для этого надо было обладать сверхчеловеческими способностями, которыми она не могла похвастаться.
Вынужденная надеть очки, потому что глаза ее устали от бессонницы и слез, Сара старалась занять свои руки работой. Томас совершил настоящий подвиг, сумев высушить дрова, которые принес прошлой ночью.
Пока Сара шила, в мозгу ее проносились тысячи мыслей. И все они так или иначе были связаны с Томасом и его поцелуями, которые она жаждала испытать вновь.
Когда он взялся за метлу и принялся подметать пол, она прервала свое занятие и посмотрела на него поверх очков, покачав головой:
— Что вы делаете?
— Я размышляю.
— Вооружившись метлой?
Он пожал плечами:
— Подойдет что угодно. Похоже, у вас нет желания продолжать нашу дискуссию. Поэтому я решил попытаться хотя бы немного прибрать. Ведь я учинил у вас вчера полный разгром.
— Мне очень жаль. Я должна выполнить свою работу. Но мы… мы можем поговорить сейчас же, если вам угодно. А пол я сама подмету позже, — предложила Сара, надеясь, что Томас проявит галантность и отвергнет ее предложение.
Однако он без малейших колебаний прислонил метлу к стене. И хитрая улыбка, сиявшая на его лице, тут же прогнала все достойные мысли из ее головы. Она вздрогнула, руки задрожали, и игла вонзилась в ладонь. Сара вскрикнула и дернулась.
Наперсток ее матери соскочил с пальца и, подпрыгнув на столе, упал на пол, рикошетом отскочил от одной из ножек стола и покатился прямо в очаг. Сара рванулась с места и поймала свою драгоценность, когда наперсток чуть было не угодил в огонь. С бьющимся сердцем она сжала наперсток в кулаке. Томас помог ей подняться на ноги.
— С вами все в порядке?
Смущенная разыгравшейся сценой, она только молча кивнула, поправляя свою одежду.
— Я уколола руку иглой и уронила наперсток своей матери, он укатился и чуть было не попал в очаг, — задыхаясь объяснила она.
Сара разжала ладонь, чтобы показать Томасу спасенный наперсток, но он смотрел на нее так упорно и выразительно, что она, казалось, даже забыла о том, что полагается дышать.
Не говоря ни слова, он наклонился, поднял с пола ее чепчик и протянул ей.
— Вы уронили свой чепчик.
Сара уставилась на эту деталь туалета. Румянец смущения окрасил ее щеки.
Существовал на свете только один мужчина, мнение которого о ее внешности было для нее важно. Она хотела бы, чтобы он считал ее красивой, пленительной, и вот он был здесь, с ней рядом и смотрел на ее непокрытую голову.
Теперь, когда он увидел, как коротко подстрижены ее волосы, у него появилась еще одна причина отвернуться от нее.
Его взгляд вызвал у нее оцепенение. Она была безмерно смущена и попыталась водрузить свой головной убор на прежнее место и убрать под него непокорные локоны.
— Теперь вы видели собственными глазами, какая я глупая, — сказала она шепотом.
— Глупая?
— Когда я решила, что Уэбстер преследует меня, я не знала, как его отвадить, и сочла это единственным выходом. Он всегда восхищался моими волосами, и я подумала, что, если отрежу свою косу и сожгу ее, он не станет… не захочет…
— Вы подумали, что он утратит интерес к вам?
Сара кивнула и попыталась проглотить ком, образовавшийся у нее в горле. Когда Томас подошел еще ближе, она отступила на шаг, потом еще на один и оказалась прижатой к своему рабочему столу. Она опустила глаза и уставилась в пол.
Томас молчал. Он пытался справиться с бурным сердцебиением и не мог отрицать внезапно вспыхнувшего чувства к этой прелестной ангелоподобной женщине, стоявшей рядом с ним. Она внушала почтение и нежность и зажигала огонь страсти в его чреслах. Ничего подобного он никогда не испытывал ни к одной женщине.
Однако, сколько бы Томас ни возражал против правил общественной морали, он не мог недооценивать, сколь тяжело для нее столь несправедливо обрушившееся общественное порицание. Он тоже был вынужден подчиняться требованиям общества, налагавшего на героя особые обязательства. Но он понимал также, что временное уединение Сары, дававшее ей относительное спокойствие, не сможет продолжаться вечно.
— Вы правы, ангел. Отрезать себе волосы было глупо. Это был жест отчаяния и отваги, но все равно это было глупо, — укорил ее Томас нежным шепотом.
Он снял с нее очки и положил их на ее рабочий столик, а потом с величайшей осторожностью снял чепчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16