Глория улыбнулась Уильяму Куку, и Беллингем заметил, как преобразился несчастный парень, отчего плоть его опять восстала против вынужденного поста.
— Добрый день, преподобный отец. Улыбаясь, чтобы скрыть свои нечистые помыслы, Беллингем круто повернулся, боясь, как бы кто не распознал что-нибудь по его лицу. Придется ему сегодня вечером подольше помолиться, чтобы Господь укрепил его во вдовстве.
— Господь с тобой, матушка Уоррен. Вот смотрел, как твоя дочь жалеет сироту, — он приподнял шляпу и поклонился. — Доброе сердце у девицы.
Моди-Лэр, хотя ей нравилось, когда хвалили дочь, все же удивилась, что это нашло на сурового Беллингема. К тому же ее порадовало, что Беллингем не разделяет мнение некоторых в Сили-Гроув, считавших, будто Глория слишком своевольна для девицы.
— Она моя радость, сэр, да и другого такого доброго ребенка на свете не сыщешь.
Про себя Беллингем удивился, как такая красавица могла уродиться у простушки Моди-Лэр. За что Господь наградил ее подобной дочерью? Прищурив глаза, он вертел в руках шляпу и, вечно занятый лишь собственным благополучием, думал о том, что Глория позднее дитя у Моди-Лэр Уоррен.
Лицо матери все в морщинах, волосы давно уже поседели, узкие плечи начали сгибаться под тяжестью прожитых лет, хотя походка у нее еще оставалась по-молодому легкой. Тем не менее, недалеко то время, когда большое хозяйство окажется ей не по силам.
Взгляд священника вновь обратился на Глорию, когда она торопливо двинулась прочь от колодника, словно впереди у нее было какое-то очень важное дело. На нее было приятно смотреть, и священнику стоило большого труда вновь обернуться к ее матери, отогнав от себя грешные мысли, за которые он постановил себе еще и пост в добавление к строгим молитвам.
— Она уже не ребенок, госпожа Уоррен. Сколько ей лет?
У священника был красивый голос, которым он умел ласкать, словно песней, и стегать, словно бичом, и он знал, как им пользоваться ради достижения своих целей. Глория, несомненно, красавица, но и ему нечего стыдиться. Ростом в добрых шесть футов, с красивыми, пшеничного цвета, густыми волосами и карими глазами, опушенными светлыми ресницами, с аристократической горбинкой на носу и сильным подбородком, он производил впечатление сильного человека, который много чего может добиться тяжелой работой, хотя на самом деле тяжелой работы он не знал и руки у него были нежные, как у какого-нибудь богатого бездельника.
Моди-Лэр не замедлила с ответом.
— В прошлом месяце исполнилось восемнадцать, преподобный отец.
Беллингем остался доволен ее ответом. Чтобы она не прочитала его мысли, он прикрыл глаза. Итак, девушке пора замуж. А ему нужна жена. У Нобла Уоррена других наследников нет. Треть всего — вдовья часть, значит, ферма, может, и не самая большая в округе, но одна из самых прибыльных принадлежит дочери или будет принадлежать, когда она выйдет замуж. Он глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух. Кажется, Господь не оставил его своей заботой.
— Разве ей еще не пора замуж? — спросил он.
Моди-Лэр Уоррен едва заметно усмехнулась. Эта мысль уже приходила ей в голову, и она понимала, что только из-за нежелания расстаться с дочерью всегда старалась отогнать ее подальше.
— Успеется, — ответила она. — Глория у меня одна, и я хочу, чтобы она подольше оставалась со мной.
— Ну, ну, госпожа Уоррен, — попенял ей Беллингем, — не собираетесь же вы в самом деле дожидаться, когда она станет старой девой?
Моди-Лэр не оставила слова Беллингема без внимания, тем более что и сама часто думала об этом. Нобл Уоррен был обеспеченным и добрым человеком, однако ей было известно, что далеко не всем женщинам так повезло в жизни. Десять — двенадцать лет замужней жизни и постоянные беременности сокрушали и самое крепкое здоровье. Хорошо еще, если женщина доживала до того времени, когда ее дети становились взрослыми, а чаще всего их воспитывали вторые, а порой и третьи жены отцов. Не будь у нее всего одна-единственная дочь, неизвестно еще, прожила бы она сама так долго.
Она размышляла о женской доле, совершенно забыв, что священник ждет ответа. Нет, торопить Глорию с замужеством она не будет. Ей нужен человек, похожий на Нобла, а такой есть только один. Однако она приняла к сведению, что если Беллингем обратил внимание на то, что ее дочь выросла, то другие тоже скоро это заметят и захотят завладеть Глорией и ее наследством.
— Я хочу, чтобы она хорошо подумала сначала, — ответила в конце концов Моди-Лэр. — Пусть выберет себе мужчину, который умеет заботиться о женщине.
Беллингем покраснел, не зная, не относятся ли ее слова к нему лично. Однако он понял, что ему придется быть очень осторожным с Моди-Лэр Уоррен, если он хочет получить руку ее дочери.
Не желая, чтобы она заранее разгадала его намерения, он сделал вид, что торопится по делам.
— Я принадлежу к тем людям, которые считают, что выбор должны делать родители.
Господь с вами, — попрощался он и пошел прочь.
Моди-Лэр пришлось немного задержаться в доме Томаса Леонарда, у которого болела жена. Никаких лекарей в Сили-Гроув никогда не было, так что приходилось лечиться домашними средствами, секрет которых передавался из поколения в поколение. Моди-Лэр знала многие тайны трав и помогала даже тогда, когда другие умывали руки. Бедняжка Рашель Леонард обожгла руку, и она воспалилась так, что пришлось бы ее отрезать, не пошли она вовремя за Моди-Лэр Уоррен.
— Как ты сегодня, Рашель?
Четверо ребятишек, старшей из которых было около восьми, сгрудились у кровати матери. Малыш лет двух все время старался натянуть простыню на измученное лицо Рашели.
— Слава Богу, лучше, — еле слышно ответила Рашель, блеснув усталыми глазами. Это была сильная женщина с резкими чертами лица, и, хотя ее щеки были мертвенно бледны, она уже сидела в подушках, а не лежала, безразличная ко всему, как несколько дней назад. — Лучше ли рука, этого я не знаю, но, кажется, я начинаю ее ощущать. Надеюсь, мне удастся ее сохранить, а то как мне с четырьмя малышами? Хорошо еще, старшая старается все делать. Томас ведь не может бросить поле.
Моди-Лэр сняла проваренную и промасленную кору тсуги и с радостью отметила, что Томас Леонард все-таки выбрал время еще раз смазать ее маслом, которое она дала ему, чтобы повязка не засохла. Рана действительно выглядела гораздо лучше, воспаление сошло почти полностью, лишь кое-где остались кровавые подтеки, хотя раньше вся кожа была в багровых полосках, словно паук оплел рану паутиной.
Рашель тоже посмотрела на руку и обрадовалась перемене. Опухоль почти спала, и она даже смогла немного подвигать пальцами.
— Просто чудо, — прошептала Рашель, только теперь позволив себе заплакать. — Спасибо тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69