— Я имел в виду этого Гавенмора.
Холли совершенно не хотелось раскрывать, что произошло между нею и валлийским рыцарем, поэтому она заставила себя небрежно рассмеяться.
— Он очень милый. Валлийский дикарь с отвратительным поэтическим вкусом.
Закинув голову, отец приблизился к ней вплотную.
— Сэр Остин Гавенмор — один из самых отважных и опасных рыцарей во всем Уэльсе. И самый непредсказуемый. Если я чем-либо задену его честь или возбужу в нем ярость, это, весьма вероятно, выльется в возобновление военных действий между Англией и Уэльсом. И тогда, если мою голову не потребует Гавенмор, ее потребует наш король. — Граф в тревоге стал расхаживать по тесной комнате. — Я должен был стащить тебя с помоста, как только ты появилась на нем в таком нелепом виде. Но мне и в голову не могло прийти, что у какого-то сумасшедшего хватит ума все же просить твоей руки. А теперь уже слишком поздно.
Отцовский гнев Холли переносила гораздо лучше, чем отчаяние.
— Может быть, мне следует сознаться в обмане? — тихо произнесла она. — Принести публично извинения?
— И обесчестить себя перед всей Англией? Какой порядочный дворянин захочет взять в жены бесстыжую лгунью? Тогда тебе уж лучше просто сбрить до конца остатки волос и уйти в монастырь. — Граф взъерошил волосы, став похожим на дочь, и пробормотал: — Полагаю, лучше иметь мужем такого дикаря, как Гавенмор, чем вообще не иметь никакого.
Не в силах выразить свое несогласие, Холли просто пригладила растрепанные волосы отца.
— Не беспокойся, папа. Самонадеянный нахал скорее всего уже давно на пути в Уэльс. Лишь минутное затмение ума заставило его просить моей руки.
Отмахнувшись от ее ласк, граф пронзил дочь ледяным взглядом, заставившим ее похолодеть.
— Моли бога о том, чтобы ты оказалась права, девочка моя, ибо Гавенмор за последние пять лет завоевал все до одного призы на всех без исключения состязаниях, в которых принимал участие. И если ты ошиблась, то, скорее всего тебе придется стать самой необычной его наградой.
Королева любви и красоты, царица турнира восседала в тронной ложе, предоставляя возможность всем вдоволь насладиться язвительными шутками по поводу ее титулов.
Холли ерзала на жестком стуле, мучимая скатанными полосами ткани, которые засунула ей под платье Элспет. Туго стянутая грудь начинала болеть, а желание почесать оболваненную голову становилось просто невыносимым. Полуденное солнце нещадно палило ее нежную кожу. Девушка слизнула пот с верхней губы, набрав при этом полный рот сажи, с помощью которой едва заметный нежный пушок превратился в черную полоску усов.
Половина претендентов уже скрылась в неизвестном направлении. Остались только те рыцари, кто присягнул на верность ее отцу, а также горстка упрямцев, не желающих запятнать свою честь пересудами о трусости. Они толпились возле арены, неохотно облачаясь в доспехи и готовя коней к турниру, который, как все были уверены, не состоится.
К рыцарям присоединилась толпа любопытных: крестьяне из окрестных деревень, непоседливые мальчишки, слуги из замка, красотки из лагеря на склоне холма, со спутанными волосами и глазами, слипающимися от бессонных ночей, проведенных в объятиях случайных кавалеров.
Их пронзительному хохоту вторили более пристойные, но такие же злобные смешки дам, собравшихся на галерее. Тетки и кузины, рассевшиеся по деревянным скамьям, старались отодвинуться от Холли как можно дальше, словно она была больна заразным недугом, и они боялись, проснувшись как-нибудь поутру, обнаружить, что волосы и ресницы их выпали, а то, что осталось на голове, торчит в разные стороны.
Девушка украдкой бросила взгляд на отца. Граф с каменным лицом восседал на троне рядом с дочерью. Ноги его не доставали добрых шести дюймов до пола ложи. Отец резко обрывал все попытки Холли заговорить с ним. Охваченная отчаянием, девушка вынуждена была молча сидеть под всеобщими насмешливыми взглядами, желая только одного: чтобы все это как можно скорее закончилось.
Когда на турнирном поле появились герольды, Холли решила, что ее желание близко к осуществлению. Вот сейчас никто из рыцарей не выйдет на поединок, и она вернется к себе в комнату. Конечно, ее ждет заслуженный нагоняй от отца, но потом счастливая спокойная жизнь пойдет своим чередом. Холли заерзала на троне, испытывая острое желание освободить от тугих повязок затекшую грудь.
Трубачи подняли сверкающие золотом трубы. По туманному воздуху разнеслись резкие звуки.
Зевнув, Холли почесала голову, предвкушая скорый послеобеденный сон.
В дальнем конце арены возник словно из воздуха одинокий всадник. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Холли вскочила на ноги, стиснув внезапно вспотевшими ладонями перила ложи.
Валлийский рыцарь уверенно провел рослого гнедого жеребца мимо зрителей, и граф де Шастл, не удержавшись, пробормотал:
— О вкусах этого парня относительно стихов и женщин ничего хорошего не скажешь, но в лошадях он толк знает.
Если бы Холли смогла выдавить хоть слово, возможно, она и согласилась бы. Несомненно, красивое и вместе с тем устрашающее зрелище представлял этот рыцарь, молодцевато сидевший на коне. Его доспехи под стеганым камзолом были очень скромные: простая кольчуга, локти и голени были защищены железными пластинами. Шлем с забралом скрывал черты его лица, придавая ему еще более внушительный и угрожающий вид.
Моля бога о том, чтобы рыцарь не заметил, как она вскочила с места, Холли рухнула на трон, пытаясь побороть охватившее ее возбуждение.
— Не знаю, к чему он утруждал себя тем, что надел шлем. Мне кажется, его голова настолько крепкая, что выдержит любые удары.
Жеребец, покрытый попоной, тусклые зеленые и алые цвета которой повторяли цвета камзола всадника, приблизился к трибуне, и обрывки взволнованных восклицаний тетушек и кузин Холли стали настолько громкими, что просто нельзя было не услышать их.
— Да, Гавенмор… дерзкий и самоуверенный…
— …он привел на ристалище лишь одного оруженосца, но, по слухам, в лесу прячется тысяча валлийцев, готовых по одному его слову броситься в битву.
Холли почувствовала, как при этих словах напрягся отец.
— …неотесанный дикарь…
— …когда-то несметно богатый…
— …лишены графского титула после того, как его отец убил свою жену.
— Убил? Я слышала, он съел ее!
Приглушенный ответ, слишком тихий, чтобы Холли смогла уловить его, вызвал отвратительное хихиканье сплетниц.
В груди у Холли росла и твердела ледяная глыба страха. Боже милосердный, над кем же она подшутила? Но времени горевать о своем безрассудстве у нее не было: конь и всадник подъехали к самой ложе.
Гавенмор остановил беспокойное животное, сжав ему бока могучими ногами, потом поднял руку в стальной перчатке, показывая королеве турнира длинное копье, которым ему предстояло сражаться за ее честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Холли совершенно не хотелось раскрывать, что произошло между нею и валлийским рыцарем, поэтому она заставила себя небрежно рассмеяться.
— Он очень милый. Валлийский дикарь с отвратительным поэтическим вкусом.
Закинув голову, отец приблизился к ней вплотную.
— Сэр Остин Гавенмор — один из самых отважных и опасных рыцарей во всем Уэльсе. И самый непредсказуемый. Если я чем-либо задену его честь или возбужу в нем ярость, это, весьма вероятно, выльется в возобновление военных действий между Англией и Уэльсом. И тогда, если мою голову не потребует Гавенмор, ее потребует наш король. — Граф в тревоге стал расхаживать по тесной комнате. — Я должен был стащить тебя с помоста, как только ты появилась на нем в таком нелепом виде. Но мне и в голову не могло прийти, что у какого-то сумасшедшего хватит ума все же просить твоей руки. А теперь уже слишком поздно.
Отцовский гнев Холли переносила гораздо лучше, чем отчаяние.
— Может быть, мне следует сознаться в обмане? — тихо произнесла она. — Принести публично извинения?
— И обесчестить себя перед всей Англией? Какой порядочный дворянин захочет взять в жены бесстыжую лгунью? Тогда тебе уж лучше просто сбрить до конца остатки волос и уйти в монастырь. — Граф взъерошил волосы, став похожим на дочь, и пробормотал: — Полагаю, лучше иметь мужем такого дикаря, как Гавенмор, чем вообще не иметь никакого.
Не в силах выразить свое несогласие, Холли просто пригладила растрепанные волосы отца.
— Не беспокойся, папа. Самонадеянный нахал скорее всего уже давно на пути в Уэльс. Лишь минутное затмение ума заставило его просить моей руки.
Отмахнувшись от ее ласк, граф пронзил дочь ледяным взглядом, заставившим ее похолодеть.
— Моли бога о том, чтобы ты оказалась права, девочка моя, ибо Гавенмор за последние пять лет завоевал все до одного призы на всех без исключения состязаниях, в которых принимал участие. И если ты ошиблась, то, скорее всего тебе придется стать самой необычной его наградой.
Королева любви и красоты, царица турнира восседала в тронной ложе, предоставляя возможность всем вдоволь насладиться язвительными шутками по поводу ее титулов.
Холли ерзала на жестком стуле, мучимая скатанными полосами ткани, которые засунула ей под платье Элспет. Туго стянутая грудь начинала болеть, а желание почесать оболваненную голову становилось просто невыносимым. Полуденное солнце нещадно палило ее нежную кожу. Девушка слизнула пот с верхней губы, набрав при этом полный рот сажи, с помощью которой едва заметный нежный пушок превратился в черную полоску усов.
Половина претендентов уже скрылась в неизвестном направлении. Остались только те рыцари, кто присягнул на верность ее отцу, а также горстка упрямцев, не желающих запятнать свою честь пересудами о трусости. Они толпились возле арены, неохотно облачаясь в доспехи и готовя коней к турниру, который, как все были уверены, не состоится.
К рыцарям присоединилась толпа любопытных: крестьяне из окрестных деревень, непоседливые мальчишки, слуги из замка, красотки из лагеря на склоне холма, со спутанными волосами и глазами, слипающимися от бессонных ночей, проведенных в объятиях случайных кавалеров.
Их пронзительному хохоту вторили более пристойные, но такие же злобные смешки дам, собравшихся на галерее. Тетки и кузины, рассевшиеся по деревянным скамьям, старались отодвинуться от Холли как можно дальше, словно она была больна заразным недугом, и они боялись, проснувшись как-нибудь поутру, обнаружить, что волосы и ресницы их выпали, а то, что осталось на голове, торчит в разные стороны.
Девушка украдкой бросила взгляд на отца. Граф с каменным лицом восседал на троне рядом с дочерью. Ноги его не доставали добрых шести дюймов до пола ложи. Отец резко обрывал все попытки Холли заговорить с ним. Охваченная отчаянием, девушка вынуждена была молча сидеть под всеобщими насмешливыми взглядами, желая только одного: чтобы все это как можно скорее закончилось.
Когда на турнирном поле появились герольды, Холли решила, что ее желание близко к осуществлению. Вот сейчас никто из рыцарей не выйдет на поединок, и она вернется к себе в комнату. Конечно, ее ждет заслуженный нагоняй от отца, но потом счастливая спокойная жизнь пойдет своим чередом. Холли заерзала на троне, испытывая острое желание освободить от тугих повязок затекшую грудь.
Трубачи подняли сверкающие золотом трубы. По туманному воздуху разнеслись резкие звуки.
Зевнув, Холли почесала голову, предвкушая скорый послеобеденный сон.
В дальнем конце арены возник словно из воздуха одинокий всадник. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Холли вскочила на ноги, стиснув внезапно вспотевшими ладонями перила ложи.
Валлийский рыцарь уверенно провел рослого гнедого жеребца мимо зрителей, и граф де Шастл, не удержавшись, пробормотал:
— О вкусах этого парня относительно стихов и женщин ничего хорошего не скажешь, но в лошадях он толк знает.
Если бы Холли смогла выдавить хоть слово, возможно, она и согласилась бы. Несомненно, красивое и вместе с тем устрашающее зрелище представлял этот рыцарь, молодцевато сидевший на коне. Его доспехи под стеганым камзолом были очень скромные: простая кольчуга, локти и голени были защищены железными пластинами. Шлем с забралом скрывал черты его лица, придавая ему еще более внушительный и угрожающий вид.
Моля бога о том, чтобы рыцарь не заметил, как она вскочила с места, Холли рухнула на трон, пытаясь побороть охватившее ее возбуждение.
— Не знаю, к чему он утруждал себя тем, что надел шлем. Мне кажется, его голова настолько крепкая, что выдержит любые удары.
Жеребец, покрытый попоной, тусклые зеленые и алые цвета которой повторяли цвета камзола всадника, приблизился к трибуне, и обрывки взволнованных восклицаний тетушек и кузин Холли стали настолько громкими, что просто нельзя было не услышать их.
— Да, Гавенмор… дерзкий и самоуверенный…
— …он привел на ристалище лишь одного оруженосца, но, по слухам, в лесу прячется тысяча валлийцев, готовых по одному его слову броситься в битву.
Холли почувствовала, как при этих словах напрягся отец.
— …неотесанный дикарь…
— …когда-то несметно богатый…
— …лишены графского титула после того, как его отец убил свою жену.
— Убил? Я слышала, он съел ее!
Приглушенный ответ, слишком тихий, чтобы Холли смогла уловить его, вызвал отвратительное хихиканье сплетниц.
В груди у Холли росла и твердела ледяная глыба страха. Боже милосердный, над кем же она подшутила? Но времени горевать о своем безрассудстве у нее не было: конь и всадник подъехали к самой ложе.
Гавенмор остановил беспокойное животное, сжав ему бока могучими ногами, потом поднял руку в стальной перчатке, показывая королеве турнира длинное копье, которым ему предстояло сражаться за ее честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75