Но вот Малкольм одним движением вышел из нее, а затем, осторожно приподнявшись, скатился с нее и лег рядом.
Что было дальше? Доброта, мягкость, может быть, даже нежность. Но не любовь. Страсть, бросившая их в объятия друг друга, испарилась, исчезла бесследно, как сон.
Не говоря ни слова, Малкольм обнял ее – ласково, словно обиженного ребенка. Джейми, потрясенная и сбитая с толку всем происшедшим, несколько минут неподвижно лежала в его объятиях. Наконец она выскользнула из его рук и встала. Она ушла – и Малкольм не остановил ее. Не позвал. Не назвал по имени. Не сказал, что ее любит.
Слезы снова потекли по щекам; Джейми всхлипнула, устремив взор в черную пустоту.
Он ее не любит! Она ему безразлична! Как она ошибалась!
Глава 23
Склонившись в низком поклоне, паж возвестил о приходе Эдварда. Герцог Норфолк отложил неоконченное письмо и кивнул писцу, приказывая выйти. Он догадывался, зачем пришел сын. Внезапная немилость короля тревожила герцога ничуть не меньше, чем самого Эдварда: он уже пытался окольными путями хоть что-нибудь разузнать у придворных, приближенных к трону, но они молчали, словно воды набрали в рот. А герцог, наученный горьким опытом, не привык действовать опрометчиво: прежде чем принять решение, он должен был точно знать, что произошло.
– Ваша светлость! – проговорил Эдвард, кланяясь.
За дверью Норфолк разглядел двоих стражников: очевидно, они сопровождали сына. Приказав пажу запереть дверь, герцог озабоченно повернулся к Эдварду.
– Что произошло, Эдвард? – начал он без предисловий, тяжело поднявшись с кресла и опираясь о стол. – Что ты натворил?
– Черт побери, отец, да ровно ничего!
– Ничего? – презрительно скривился Норфолк. – Оставь эти отговорки для королевских палачей! За тобой немало грехов, и меня интересует, какой именно так разозлил короля!
– Отец, я…
– У тебя, несомненно, есть враги, – продолжал отец. – Кто они? Чем ты им насолил? Кто мог оговорить тебя перед королем?
Молчание было ему ответом. Герцог перебирал в памяти своих собственных врагов: их было предостаточно, и многие из них не пожалели бы жизни, чтобы уничтожить его самого или кого-то из его семьи; но никто из них, насколько было известно герцогу, не обладал для этого достаточной властью.
– Эдвард, очевидно, что произошло что-то очень серьезное, если отношение короля к тебе так внезапно и резко изменилось. Вспомни хорошенько. Кого ты обидел? С кем поступил несправедливо? Кому досадил так, что он готов рискнуть собственным положением, чтобы навредить тебе?
Эдвард молчал.
– Думай, Эдвард! – рявкнул герцог. – Что ты сделал?
– Ничего, отец, – ответил Эдвард. – Я обвинен ложно и несправедливо.
– О, ради всех святых!!
– И если только найду негодяя, осмелившегося так дерзко чернить мою честь…
– Честь? – развел руками герцог. – Боже мой, да время ли сейчас беспокоиться о чести?
– Да, отец, чернить мою честь перед лицом короля – клянусь дедовским мечом, зубами вырву глотку этому ублюдку!
Норфолк вгляделся в лицо сына. Нет, не похоже, чтобы Эдвард что-то скрывал от него. Дай-то бог!
– До сих пор никто не осмеливался распускать слухи о Говардах, – заговорил герцог, снова садясь в кресло. – Но вот это случилось. Надо действовать решительно – иначе слух пойдет дальше. Ты знаешь, как бывает при дворе: пустая болтовня превращается в сплетню, сплетня – во всеобщую уверенность, всеобщая уверенность – в официальное обвинение.
– Да меня уже обвинили! И осудили без суда! – в отчаянии воскликнул Эдвард. – За мной следят, куда бы я ни направился! У дверей в мою спальню дежурят королевские солдаты! Я словно зверь в клетке – чем так жить, лучше умереть!
– Прекрати, Эдвард. Могло быть гораздо хуже.
– Куда уж хуже! Только что я был героем, почетным гостем при дворе; меня осыпали похвалами, вокруг меня вились льстецы – и в следующий миг мои права на каперство переходят какому-то лизоблюду, никогда не нюхавшему моря, а сам я оказываюсь под стражей, словно преступник!
– Эдвард, жалобы бесполезны. Надо думать, а не ныть.
– А сегодня я узнаю, что лорд-канцлер допрашивает моих людей! Задает вопросы обо мне! – Сжав – кулаки, Эдвард мерил комнату шагами. – И вы, ваша светлость, говорите: «Могло быть хуже!»
– Вот именно, – вздохнул герцог. – К сожалению, не только могло, но еще вполне может быть гораздо хуже. Помнишь казнь Кромвеля, члена Совета? Это случилось всего несколько недель назад. Старика арестовали прямо на заседании, обвинили в ереси и предательстве, и несколько дней спустя голова его уже лежала в корзине палача. – Норфолк коротко и зло усмехнулся. – Он уже давно мне надоедал, но я человек терпеливый. Если бы вздорный старик не вздумал встать на сторону королевы в вопросе о разводе – может быть, и успел бы умереть в своей постели!
Эдвард с трудом сглотнул; кровь отхлынула от его лица.
– Они этого не сделают! Я невиновен! У них нет никаких доказательств!
«Кромвель тоже был невиновен», – подумал герцог. Против него не было никаких улик. Единственная его вина в том, что он боролся с влиянием Тайного Совета – иными словами, с влиянием самого Норфолка. А неразумным выступлением в защиту несчастной Анны Клевской старик предрешил свою судьбу.
– Нет, Эдвард. Ты, конечно, не кончишь, как Кромвель, – успокоил сына герцог, стараясь вложить в свои слова как можно больше искренности. Эдвард должен держаться спокойно, как человек, уверенный в собственной невиновности. Если он начнет дрожать за свою жизнь, то погубит все дело. – Но мы должны быть уверены, что обвинения против тебя не будут подкреплены ложными уликами.
Эдвард вздохнул с облегчением и плюхнулся в кресло, раскинув длинные ноги. Он безоговорочно доверял отцу: если герцог говорит, что сыну не грозит казнь, значит, так и будет.
– Хорошо, что я должен делать?
– Ничего. Живи так, как будто ничего не происходит. Тебе приказано оставаться при дворе – оставайся. Я прослежу, чтобы твои люди на допросах говорили только то, что мы хотим от них услышать. А о тех, кому нельзя доверять, позаботятся твои слуги в Норвиче. – Герцог понимающе улыбнулся сыну – он знал и одобрял его методы. – Некоторые исчезнут навсегда – остальные будут делать то, что им сказано.
– Да, отец.
Герцог бросил на сына пристальный взгляд.
– Наш небосвод омрачился, – заметил он задумчиво, – и пока я вижу лишь одну звезду, сияющую среди туч.
Эдвард удивленно поднял брови, затем лицо его осветилось пониманием.
– Кэтрин, – произнес он уверенно, совсем забыв о том, какому унижению он подверг недавно мстительную кузину.
Эдвард не был глуп, но эту ситуацию он явно недооценил.
Герцог медленно кивнул, словно раздумывая над ответом.
– Да, ее, пожалуй, можно назвать звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Что было дальше? Доброта, мягкость, может быть, даже нежность. Но не любовь. Страсть, бросившая их в объятия друг друга, испарилась, исчезла бесследно, как сон.
Не говоря ни слова, Малкольм обнял ее – ласково, словно обиженного ребенка. Джейми, потрясенная и сбитая с толку всем происшедшим, несколько минут неподвижно лежала в его объятиях. Наконец она выскользнула из его рук и встала. Она ушла – и Малкольм не остановил ее. Не позвал. Не назвал по имени. Не сказал, что ее любит.
Слезы снова потекли по щекам; Джейми всхлипнула, устремив взор в черную пустоту.
Он ее не любит! Она ему безразлична! Как она ошибалась!
Глава 23
Склонившись в низком поклоне, паж возвестил о приходе Эдварда. Герцог Норфолк отложил неоконченное письмо и кивнул писцу, приказывая выйти. Он догадывался, зачем пришел сын. Внезапная немилость короля тревожила герцога ничуть не меньше, чем самого Эдварда: он уже пытался окольными путями хоть что-нибудь разузнать у придворных, приближенных к трону, но они молчали, словно воды набрали в рот. А герцог, наученный горьким опытом, не привык действовать опрометчиво: прежде чем принять решение, он должен был точно знать, что произошло.
– Ваша светлость! – проговорил Эдвард, кланяясь.
За дверью Норфолк разглядел двоих стражников: очевидно, они сопровождали сына. Приказав пажу запереть дверь, герцог озабоченно повернулся к Эдварду.
– Что произошло, Эдвард? – начал он без предисловий, тяжело поднявшись с кресла и опираясь о стол. – Что ты натворил?
– Черт побери, отец, да ровно ничего!
– Ничего? – презрительно скривился Норфолк. – Оставь эти отговорки для королевских палачей! За тобой немало грехов, и меня интересует, какой именно так разозлил короля!
– Отец, я…
– У тебя, несомненно, есть враги, – продолжал отец. – Кто они? Чем ты им насолил? Кто мог оговорить тебя перед королем?
Молчание было ему ответом. Герцог перебирал в памяти своих собственных врагов: их было предостаточно, и многие из них не пожалели бы жизни, чтобы уничтожить его самого или кого-то из его семьи; но никто из них, насколько было известно герцогу, не обладал для этого достаточной властью.
– Эдвард, очевидно, что произошло что-то очень серьезное, если отношение короля к тебе так внезапно и резко изменилось. Вспомни хорошенько. Кого ты обидел? С кем поступил несправедливо? Кому досадил так, что он готов рискнуть собственным положением, чтобы навредить тебе?
Эдвард молчал.
– Думай, Эдвард! – рявкнул герцог. – Что ты сделал?
– Ничего, отец, – ответил Эдвард. – Я обвинен ложно и несправедливо.
– О, ради всех святых!!
– И если только найду негодяя, осмелившегося так дерзко чернить мою честь…
– Честь? – развел руками герцог. – Боже мой, да время ли сейчас беспокоиться о чести?
– Да, отец, чернить мою честь перед лицом короля – клянусь дедовским мечом, зубами вырву глотку этому ублюдку!
Норфолк вгляделся в лицо сына. Нет, не похоже, чтобы Эдвард что-то скрывал от него. Дай-то бог!
– До сих пор никто не осмеливался распускать слухи о Говардах, – заговорил герцог, снова садясь в кресло. – Но вот это случилось. Надо действовать решительно – иначе слух пойдет дальше. Ты знаешь, как бывает при дворе: пустая болтовня превращается в сплетню, сплетня – во всеобщую уверенность, всеобщая уверенность – в официальное обвинение.
– Да меня уже обвинили! И осудили без суда! – в отчаянии воскликнул Эдвард. – За мной следят, куда бы я ни направился! У дверей в мою спальню дежурят королевские солдаты! Я словно зверь в клетке – чем так жить, лучше умереть!
– Прекрати, Эдвард. Могло быть гораздо хуже.
– Куда уж хуже! Только что я был героем, почетным гостем при дворе; меня осыпали похвалами, вокруг меня вились льстецы – и в следующий миг мои права на каперство переходят какому-то лизоблюду, никогда не нюхавшему моря, а сам я оказываюсь под стражей, словно преступник!
– Эдвард, жалобы бесполезны. Надо думать, а не ныть.
– А сегодня я узнаю, что лорд-канцлер допрашивает моих людей! Задает вопросы обо мне! – Сжав – кулаки, Эдвард мерил комнату шагами. – И вы, ваша светлость, говорите: «Могло быть хуже!»
– Вот именно, – вздохнул герцог. – К сожалению, не только могло, но еще вполне может быть гораздо хуже. Помнишь казнь Кромвеля, члена Совета? Это случилось всего несколько недель назад. Старика арестовали прямо на заседании, обвинили в ереси и предательстве, и несколько дней спустя голова его уже лежала в корзине палача. – Норфолк коротко и зло усмехнулся. – Он уже давно мне надоедал, но я человек терпеливый. Если бы вздорный старик не вздумал встать на сторону королевы в вопросе о разводе – может быть, и успел бы умереть в своей постели!
Эдвард с трудом сглотнул; кровь отхлынула от его лица.
– Они этого не сделают! Я невиновен! У них нет никаких доказательств!
«Кромвель тоже был невиновен», – подумал герцог. Против него не было никаких улик. Единственная его вина в том, что он боролся с влиянием Тайного Совета – иными словами, с влиянием самого Норфолка. А неразумным выступлением в защиту несчастной Анны Клевской старик предрешил свою судьбу.
– Нет, Эдвард. Ты, конечно, не кончишь, как Кромвель, – успокоил сына герцог, стараясь вложить в свои слова как можно больше искренности. Эдвард должен держаться спокойно, как человек, уверенный в собственной невиновности. Если он начнет дрожать за свою жизнь, то погубит все дело. – Но мы должны быть уверены, что обвинения против тебя не будут подкреплены ложными уликами.
Эдвард вздохнул с облегчением и плюхнулся в кресло, раскинув длинные ноги. Он безоговорочно доверял отцу: если герцог говорит, что сыну не грозит казнь, значит, так и будет.
– Хорошо, что я должен делать?
– Ничего. Живи так, как будто ничего не происходит. Тебе приказано оставаться при дворе – оставайся. Я прослежу, чтобы твои люди на допросах говорили только то, что мы хотим от них услышать. А о тех, кому нельзя доверять, позаботятся твои слуги в Норвиче. – Герцог понимающе улыбнулся сыну – он знал и одобрял его методы. – Некоторые исчезнут навсегда – остальные будут делать то, что им сказано.
– Да, отец.
Герцог бросил на сына пристальный взгляд.
– Наш небосвод омрачился, – заметил он задумчиво, – и пока я вижу лишь одну звезду, сияющую среди туч.
Эдвард удивленно поднял брови, затем лицо его осветилось пониманием.
– Кэтрин, – произнес он уверенно, совсем забыв о том, какому унижению он подверг недавно мстительную кузину.
Эдвард не был глуп, но эту ситуацию он явно недооценил.
Герцог медленно кивнул, словно раздумывая над ответом.
– Да, ее, пожалуй, можно назвать звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79