Все четыре дамы, сторонясь толпы, остановились перед витриной, где они могли бы разговаривать свободнее. Впрочем, Алатея держалась в стороне, стоя спиной к мостовой, запруженной экипажами.
— Сегодня утром мы встретили вашу мать и сестер, — сообщила Сирина.
— В парке, — добавила Мэри. — Мы так весело прогулялись.
— Там было много неразумных джентльменов, — заметила Элис, — в чудовищных галстуках. Ничего похожего на те, что носите вы и Люцифер.
Габриэль отвечал без тени смущения и без раздумий. Сирина, Мэри и Элис входили в особый список людей, с которыми следовало быть любезным, однако с Алатеей он должен был держаться настороже, и ему приходилось исподтишка следить за ней.
Хотя при этом он ощущал себя задетым и обиженным, тем не менее ему хватило одного взгляда, чтобы заметить ее нарядное платье цвета лаванды и соломенную шляпку, прикрывавшую прическу. Габриэль не сомневался, что под этой шляпкой она носит кружево, которое он находил столь вызывающим. Конечно, Габриэль не мог рассуждать об этом вслух, особенно в присутствии Сирины, но если бы ему довелось встретиться взглядом с Алатеей, они бы без слов поняли друг друга, и она знала бы, о чем он подумал.
Неожиданно лошадь позади них взбрыкнула и, встав на дыбы, начала бить по воздуху передними ногами.
Габриэль стремительно схватил Алатею и потянул к себе. Повернувшись, он оказался между копытами и ею, инстинктивно стараясь защитить ее. Лошадь заржала, рванулась вперед, увлекая за собой коляску, потом взбрыкнула задними ногами и по касательной угодила копытом ему в спину. Однако Габриэль устоял на ногах.
И тут начался сущий ад. Люди кругом кричали, со всех сторон сбегались мужчины. Некоторые не торопились оказать помощь, зато охотно давали советы. Одна из дам забилась в истерике, другая упала в обморок; через несколько секунд их окружила шумная толпа. В центре же внимания оказался кучер злополучной коляски со взбунтовавшейся лошадью.
Габриэль неподвижно стоял на краю тротуара, держа в объятиях Алатею.
Взгляд ее был устремлен куда-то через его плечо, но по неровному дыханию он догадывался, что она ничего не видит. Легкий аромат цветов поднимался от ее груди, вплотную прижатой к нему, и по телу ее пробегала едва заметная дрожь. Мягкие локоны выбились из-под шляпки всего в дюйме от его лица.
Габриэль услышал, как она глубоко вздохнула, и снова легкая дрожь пробежала по ее телу. Однако Алатея сумела овладеть собой — она повернула голову и посмотрела ему в лицо.
Их взгляды встретились, и некоторое время они смотрели друг на друга — две пары светло-карих, орехового цвета, глаз. Ее глаза были затуманены чувствами, мгновенно сменявшими друг друга, и потому он не мог определить ни одного из них. Потом внезапно эти сменявшие друг друга чувства, как облака, разошлись и осталась только тревога.
— Ты в порядке? — спросила она. Ее руки, плотно прижатые к его груди, лежали на отворотах его плаща.
— Надеюсь, лошадь не сильно тебя задела?
Она все еще оставалась в его объятиях, и в ее глазах он читал неподдельное беспокойство.
— Тебе, должно быть, больно?
Все его тело было в огне, и возбуждение продолжало нарастать.
Заставить свои руки разомкнуться и выпустить ее на этот раз оказалось едва ли не самым тяжким физическим усилием в его жизни. Алатея, не глядя на него, тотчас же принялась оправлять помятые юбки.
Габриэль чувствовал смятение, смущение, неловкость… Он повернулся посмотреть, что происходит на дороге, моля всевышнего, чтобы она не заметила румянца на его щеках.
Алатея тотчас же почувствовала, что он больше не смотрит на нее. Неловко склонив голову, джентльмен, владелец норовистой лошади, подошел к ней и принялся рассыпаться в пространных извинениях.
Она же мысленно повторяла только одну фразу: «Габриэль не понял, он не догадался. Пока еще не догадался».
Тут к ним подлетела Сирина.
— Вы уверены, что с вами все в порядке? — Она схватила Габриэля за руку и вертела его, заставляя показать спину и бока, которые могли пострадать от копыт злополучной лошади.
Пока Сирина отряхивала плащ Габриэля, Алатея осторожно взглянула в сторону.
— Да нет же, я не пострадал! — Высвободившись из объятий Сирины, Габриэль, поколебавшись, спросил ее:
— Где ваш экипаж?
— Джейкобс ждет нас за углом. — Сирина махнула рукой, указывая направление.
В первый раз после того, как он выпустил ее из объятий, Габриэль посмотрел в лицо Алатеи. Она тотчас же замахала Мэри и Элис, потом повернулась туда, где их должна была ожидать коляска.
Габриэль предложил руку Сирине, и та с готовностью оперлась на нее, благодарно ощущая его силу. Расстояние до их коляски она прошла, расточая ему вполне искренние похвалы за его находчивость и ловкость. Разумеется, Алатея тоже чувствовала благодарность к Габриэлю, но не хотела никакого сближения с ним. Спеша скорее добраться до экипажа, она ускорила шаги и первой взобралась на свое место, не ожидая помощи.
Габриэль подсадил в экипаж остальных дам, потом отступил в сторону и поклонился.
Джейкобс натянул вожжи, и экипаж двинулся вдоль улицы, а Габриэль побрел среди толпы гуляющих, глядя вперед невидящим взглядом. Позволить себе так взволноваться от прикосновения к Алатее! Он не мог понять, отчего это произошло, и чувствовал себя обескураженным, сбитым с толку. Это ему ужасно не нравилось. Она никогда не вызывала у него подобных чувств — они всегда оставались близкими друзьями, и только.
Габриэль продолжал свой путь, и постепенно чувства его успокаивались, а голова прояснялась.
Ответ напрашивался сам собой, и это принесло ему огромное облегчение.
Дело было не в Алатее, а в графине. Всю прошедшую ночь он провел, строя планы, как в конце концов соблазнить ее, тешил и дразнил свою фантазию всевозможными деталями этого совращения, а утром принялся за осуществление этого плана.
Потом судьба бросила Алатею в его объятия. Теперь все встало на свои места.
Едва ли можно было удивляться тому, что его тело приняло Алатею за вожделенную графиню, одну женщину за другую. Они обе высоки ростом, обе обладают гибкими, как ивы, и безукоризненно стройными телами. Любая женщина, столь высокая и стройная, произвела бы на него такое же действие.
Однако для Габриэля были очевидны и черты их несходства. Если бы он осмелился поцеловать Алатею, на него излился бы поток негодования, и, уж конечно, она не лежала бы, покорно тая в его объятиях, даря ему откровенно чувственные и щедрые поцелуи.
Эта мысль вызвала у него улыбку. Интересно, что подумала о нем Алатея, когда оправилась от страха? Должно быть, она просто выбросила из головы все игривые мысли. Потом он вспомнил, что ей, несомненно, давно известен его легкомысленный образ жизни, и снова улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81