Затем ногтями она принялась копать открывшуюся могилу.
Путники глядели на нее: Аполлоний — с любопытством, Исаак — с нетерпением. Между тем она невозмутимо продолжала свое дьявольское дело.
Наконец под ногтями Канидии забелели кости скелета. Когда труп был отрыт по грудь, возвратилась Сагана, сжимая в руках пук трав, и Микале, неся на плечах черного ягненка.
Между костями груди, в которую надо было вдохнуть жизнь, Канидия разложила рысьи кишки, сердце гиены, костный мозг оленя, глаза василиска, печень рогатой гадюки и окропила все это слюной бешеной собаки и пеной, падающей с луны, притянутой заклинаниями с небес на землю.
Взяв ягненка у Микале, она зубами вскрыла жилу ему на шее и наполнила кровью высохшие вены трупа.
Затем, приняв травы из рук Саганы, она сложила их кучкой в том месте, где вытекла кровь, и подожгла.
Тут все три колдуньи, взявшись за руки, завертелись вокруг огня, затянув магические песнопения, и кружились до тех пор, пока две из них не рухнули от усталости на землю — сначала Сагана, потом — Микале. Лишь Канидия удержалась на ногах.
Но почти тотчас она встала на колени, уперлась ладонями в землю и, припав к ней ртом, зарычала, завопила, подражая заунывному крику орлана, свисту аспида, рокоту волны, бьющейся о скалы, стенанию леса в грозу, грохоту грома — всем ужасным крикам и звукам творения, от которых может содрогнуться смерть под могильным камнем.
Затем, почти с угрозой уставясь в землю, она поднялась, тыча прутом в сторону последних языков пламени над волшебным очагом, и крикнула:
— Плутон, повелитель ада! Ты, уставший от бессмертия и жалующийся, что никак не можешь умереть! Прозерпина! Ты, возненавидевшая свет дня! Ты, Геката, во всех твоих трех ипостасях, погляди на нас с побледневшего лунного диска! Вы, эвмениды-мстительницы, помогающие мне общаться с манами! Зову и тебя, старый стиксский лодочник, к которому я отправила столько теней! Ко всем вам, мрачным божествам ночи, к вам взываю оскверненным кровью ртом: исполните мое желание и объединитесь, добейтесь, чтобы парки вновь связали на миг нить той, что спит в этой могиле!
После этого она трижды громко возгласила:
— Заклинаю тебя, возвратись к жизни и объявись мне… Поднимись! Поднимись! Поднимись!..
И тут земля содрогнулась, разверзлась и высвободила призрак женщины лет пятидесяти, сохранившей остатки чудовищной и угрожающей красоты, который придал ей долгий могильный сон.
Она была закутана в саван, а под ним угадывалась скованная трупной окоченелостью плоть.
— Кто звал меня? — спросило привидение голосом, в котором не было ничего человеческого.
Аполлоний протянул руку, чтобы подтолкнуть Исаака, но тот уже шагнул вперед и отозвался.
— Я!
— Кто ты? — спросил призрак.
— А кто ты сама?
— Я та, что предсказала Фарсал Помпею, Филиппы — Бруту, Акций — Антонию.
— Так ты — Эрихто, — сказал иудей. — Ну что ж, Эрихто, я хочу узнать, где обитают парки, как добраться до них и какое заклинание поможет получить у них нить смертного, который уже отжил и которого хотят оживить.
Эрихто покачала головой, на которой могильные черви, как живые слезы, проложили свои дорожки.
— Самому проницательному взгляду, — сказала она, — положен предел, самой обширной премудрости есть преграды… Обрати свои вопросы к другой, я не знаю ответов.
— Кого же я должен спросить?
— Нашу прародительницу, нашу повелительницу и божество, ту, что омолодила старого Эсона, — всемогущую Медею.
— Ну, а ты?
— Я ничего тебе сказать не могу. Позволь мне снова улечься в могилу: смертный сон благотворен для тех, кто жаждет забыть, что некогда жил.
— Что ж, — промолвил иудей, — ложись и спи.
Медленно, как меч в ножны, призрак погрузился в могилу, потом Сагана и Микале уложили камень на место, а сам Исаак обратился к Канидии:
— Ты слышала? Я хочу спросить у Медеи. Та обернулась к югу.
— О Медея! — прокричала она, — властительная чародейка! Ты, чья премудрость превзошла все таинства жизни и смерти! Самое имя твое напоминает о магической силе, о страсти и красоте, девической грации и жажде крови! Медея, заклинаю братом твоим Абсиртом, разорванным твоими собственными руками! Именем соперницы твоей Главки, отравленной тобою! Твоими сыновьями Мермером и Фером, зарезанными матерью! Явись!
Едва она произнесла последнее слово, как двойной пламенный след прочертил небо и издалека, с юга, невероятно быстро стал приближаться к пределам Фессалии. Вскоре сквозь красноватые испарения, словно бы вырвавшиеся из раскаленной печи, можно было различить женщину, стоявшую на колеснице, запряженной парой крылатых драконов.
А двойная борозда на небе оказалась следом пламени, вырывающегося из их пастей.
Колесница спустилась к тому месту, где стояли три колдуньи, Аполлоний и Исаак.
Женщина, явившаяся с неба, была волшебно-прекрасна; особенно бросалось в глаза царственное, несколько высокомерное благородство черт. Ее чело осенял кипарисовый венец. На ней была длинная белая тога, пурпурный пеплум, а в руке — позолоченная трость в форме жезла.
Единственное, что указывало на ее причастность царству мертвых, а не живых, — это могильная бледность, разлитая по всему лицу.
Так же как, по словам очевидцев, лев узнает из многих охотников того, кто его ранил, и оборачивается против него, Медея, не обманувшись, сразу признала ту, чей голос пробудил ее, и, нахмурив чело, сдвинув брови, вопросила Канидию:
— Чего ты хочешь? Зачем ты вызвала меня из глубины Финикии, где мне так сладко спалось в моей царской усыпальнице?
— Звала тебя она, это правда, — сказал Исаак, — но спрашивать буду я. Он отделился от остальных и приблизился к волшебнице.
— Говори! — сказала она.
— У меня к тебе три вопроса. На них еще никто не ответил до сих пор. Вот они: где обитают парки, как до них добраться, какое заклинание поможет вытянуть из их рук оборванную нить человека, который уже отжил и которого хотели бы оживить?
Медея покачала головой.
— Незачем было будить меня, уснувшую вечным сном, — сказала она. — Знай я, где обретаются парки, как до них дойти и каким заклинанием добиться того, чего ты желаешь, я бы отыскала их, где бы они ни были, чтобы связать нити жизни моих драгоценных детей, нити, которые я в миг отчаяния, бешенства и безумия разорвала собственными руками!
— А разве не ты смогла в волшебном котле с помощью магических трав, собранных в полнолуние, омолодить старого Эсона, отца твоего возлюбленного?
— Омолодить не значит оживить, — заметила Медея. — Лишь богам иногда удавалось победить смерть, а я не богиня.
— И все-таки однажды я видел человека, который совершал подобные чудеса.
— Ты ошибся: тот, кого ты принимал за человека, был богом…
Исаак яростно топнул ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217