противники были слишком опытными всадниками и удержались в седлах. Однако граф Дерби одной ногой потерял стремя, и копье выпало у него из рук; Эдуард твердо сидел в седле, но нанесенный им удар был так силен, что его копье разломилось на три куска (два обломка отлетели в сторону, а третий остался у него в руке). Оруженосец графа Дерби подобрал копье и подал своему господину, тогда как Эдуарду принесли новое; оба бойца, вновь оказавшись с оружием, опять выехали на арену и в третий раз помчались друг на друга.
И в этот раз граф Дерби снова направил копье в щит противника, тогда как Эдуард, вспомнив о первом обмене ударами, избрал мишенью шлем графа; противники вновь доказали свою ловкость и свою силу: конь Эдуарда остановился и присел на задние ноги, так мощен был удар, полученный его хозяином; копье же короля попало точно в середину гребня шлема и, порвав застежки, крепившие его под подбородком, сорвало шлем с головы графа Дерби.
Оба сражались как подобает храбрым и искусным рыцарям, но граф — от усталости или из учтивости — не пожелал продолжать борьбу и, поклонившись королю, признал себя побежденным, покинув ристалище под громкие рукоплескания, удостоившись их заодно со своим противником.
Эдуард вернулся в шатер, но вот опять зазвенели фанфары, возвещая новый вызов; как и в первый, раз им эхом ответили фанфары с другого конца поля; потом, когда все стихло, зрители увидели второго рыцаря, в ком тут же узнали царственную особу по короне, увенчивающей шлем: новым бойцом был Вильгельм Геннегауский, зять короля.
Этот поединок, как и первый, скорее напоминал честную, куртуазную борьбу, нежели истинную схватку; кстати, от этого, наверное, она не была менее интересной для опытных турнирных бойцов, которые были не только участниками, но и зрителями этой сцены, ведь Эдуард и Вильгельм творили чудеса ловкости. Однако за наносимыми ударами слишком явно просматривалось намерение противников предаваться игре, а не поединку, что в наши дни почувствовали бы зрители, если они увидели бы, как разыгрывается комедия с запутанной интригой вместо ожидаемой ими страшной трагедии. В результате, хотя этот спектакль и доставил удовольствие толпе, приветствовавшей его рукоплесканиями, когда он закончился, стало очевидно, что она надеется увидеть в будущем кое-что посерьезнее.
После того как участники поединка сломали по три копья, граф Вильгельм, признав себя побежденным, подобно графу Дерби, покинул ристалище, тогда как Эдуард, недовольный этими легкими победами, удалился в свой шатер, начиная сожалеть, что не включился под псевдонимом в среду участников турнира, а объявил себя одним из главных рыцарей, принимающих вызов.
Едва он вошел в шатер, вновь послышались вызывающие звуки фанфар, и все сначала подумали, что никто не ответит, ибо за ними последовало несколько минут молчания; зрителей уже стал беспокоить этот перерыв, как вдруг в ответ заиграла одна труба, зазвучала французская мелодия, указывавшая, что на поединок явился рыцарь этого народа.
Все взгляды тотчас обратились к раскрывшейся калитке: из нее выехал рыцарь среднего роста; его манера держать копье и управлять конем свидетельствовала и о силе и о ловкости. Зрители сразу принялись рассматривать его щит, чтобы увидеть, нет ли на нем какого-либо девиза, чтобы можно было бы опознать рыцаря; но на щите был только герб: по красному полю три золотых орла с распростертыми крыльями, два наверху, а внизу один, у которого вместо головы была вышита королевская лилия Франции. Однако по одному этому признаку — в наши дни он позволил бы рыцарю сохранить инкогнито — Солсбери узнал в нем молодого воина, того, что на другой день после стычки в Бюиронфосе по приказу Филиппа де Валуа перешел болото, разделявшее обе армии, и, никого не встретив, обследовал лес, растущий на склоне горы, на вершине которой он, как нам уже известно, воткнул свое копье. Перед уходом на разведку Филипп, позволим себе напомнить читателю, собственноручно посвятил его в рыцари, а после его возвращения, будучи довольным проявленной молодым рыцарем отвагой, разрешил прибавить к его гербу королевскую лилию — в терминах геральдики это называется «кудр-о-шеф».
Выехавший на ристалище молодой рыцарь вызвал самое живое любопытство зрителей, потому что при нем было боевое оружие. Тем не менее, он двигался вперед со всей учтивостью, уже в ту эпоху свойственной дворянству Франции. Прежде всего остановившись перед королевой, он приветствовал ее копьем и кивком головы (острие копья рыцарь опустил в землю, а голову склонил к холке коня); потом он сразу поднял коня на дыбы, заставил его повернуться и, сделав полукруг, оказался перед графиней Солсбери и отдал те же приветствия; после чего он, пустив коня размеренным шагом, вероятно, для того чтобы изъявить величайшее почтение своему противнику, направился к шатру, в который удалился Эдуард, и дерзко ударил острием копья в тарч войны; затем он снова выехал на ристалище, заставляя своего коня проделывать самые замысловатые фигуры верховой езды.
Король вышел из шатра и повелел подвести к нему другого коня в полном боевом облачении; но сколь бы он ни надеялся на своих оруженосцев, сам все-таки с особым вниманием проверил, хороша ли упряжь; потом, вынув из ножен меч, король проверил также, остро ли лезвие и крепка ли рукоять; далее, приказав повесить ему на шею другой тарч, он так ловко вскочил на коня, насколько мог сделать это человек в тяжелых доспехах.
Внимание зрителей было сильно возбуждено, потому что мессир Эсташ де Рибомон, хотя и вызвал короля на поединок со всей возможной учтивостью, на сей раз был явно настроен на настоящую схватку, и, хотя она не была порождена личной ненавистью, соперничество двух народов должно было придать ей серьезный характер, чего не могли иметь предыдущие поединки, вот почему Эдуард занял свое место на ристалище среди глубочайшей тишины. Мессир Эсташ, увидев короля, взял копье наперевес, Эдуард сделал то же самое; судьи громко прокричали: «Сходитесь»! — и оба бойца устремились вперед.
Рыцарь направил свое копье в забрало шлема, а король — в тарч противника, и оба соперника достигли цели: шлем слетел с головы Эдуарда; удар короля был нанесен с такой силой, что копье сломалось почти у самой рукоятки, а обломок его остался торчать в щите рыцаря. На миг зрителям показалось, что мессир Эсташ ранен; но острие копья, пронзив щит, застряло в петлях кольчужного нашейника, поэтому, поняв по пробежавшему по трибунам ропоту опасение зрителей, Эсташ де Рибомон сам вырвал обломок копья и вторично приветствовал обеих королев в знак того, что с ним ничего не случилось. Король взял новый шлем и другое копье, и соперники, развернув коней, вернулись на свои места;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
И в этот раз граф Дерби снова направил копье в щит противника, тогда как Эдуард, вспомнив о первом обмене ударами, избрал мишенью шлем графа; противники вновь доказали свою ловкость и свою силу: конь Эдуарда остановился и присел на задние ноги, так мощен был удар, полученный его хозяином; копье же короля попало точно в середину гребня шлема и, порвав застежки, крепившие его под подбородком, сорвало шлем с головы графа Дерби.
Оба сражались как подобает храбрым и искусным рыцарям, но граф — от усталости или из учтивости — не пожелал продолжать борьбу и, поклонившись королю, признал себя побежденным, покинув ристалище под громкие рукоплескания, удостоившись их заодно со своим противником.
Эдуард вернулся в шатер, но вот опять зазвенели фанфары, возвещая новый вызов; как и в первый, раз им эхом ответили фанфары с другого конца поля; потом, когда все стихло, зрители увидели второго рыцаря, в ком тут же узнали царственную особу по короне, увенчивающей шлем: новым бойцом был Вильгельм Геннегауский, зять короля.
Этот поединок, как и первый, скорее напоминал честную, куртуазную борьбу, нежели истинную схватку; кстати, от этого, наверное, она не была менее интересной для опытных турнирных бойцов, которые были не только участниками, но и зрителями этой сцены, ведь Эдуард и Вильгельм творили чудеса ловкости. Однако за наносимыми ударами слишком явно просматривалось намерение противников предаваться игре, а не поединку, что в наши дни почувствовали бы зрители, если они увидели бы, как разыгрывается комедия с запутанной интригой вместо ожидаемой ими страшной трагедии. В результате, хотя этот спектакль и доставил удовольствие толпе, приветствовавшей его рукоплесканиями, когда он закончился, стало очевидно, что она надеется увидеть в будущем кое-что посерьезнее.
После того как участники поединка сломали по три копья, граф Вильгельм, признав себя побежденным, подобно графу Дерби, покинул ристалище, тогда как Эдуард, недовольный этими легкими победами, удалился в свой шатер, начиная сожалеть, что не включился под псевдонимом в среду участников турнира, а объявил себя одним из главных рыцарей, принимающих вызов.
Едва он вошел в шатер, вновь послышались вызывающие звуки фанфар, и все сначала подумали, что никто не ответит, ибо за ними последовало несколько минут молчания; зрителей уже стал беспокоить этот перерыв, как вдруг в ответ заиграла одна труба, зазвучала французская мелодия, указывавшая, что на поединок явился рыцарь этого народа.
Все взгляды тотчас обратились к раскрывшейся калитке: из нее выехал рыцарь среднего роста; его манера держать копье и управлять конем свидетельствовала и о силе и о ловкости. Зрители сразу принялись рассматривать его щит, чтобы увидеть, нет ли на нем какого-либо девиза, чтобы можно было бы опознать рыцаря; но на щите был только герб: по красному полю три золотых орла с распростертыми крыльями, два наверху, а внизу один, у которого вместо головы была вышита королевская лилия Франции. Однако по одному этому признаку — в наши дни он позволил бы рыцарю сохранить инкогнито — Солсбери узнал в нем молодого воина, того, что на другой день после стычки в Бюиронфосе по приказу Филиппа де Валуа перешел болото, разделявшее обе армии, и, никого не встретив, обследовал лес, растущий на склоне горы, на вершине которой он, как нам уже известно, воткнул свое копье. Перед уходом на разведку Филипп, позволим себе напомнить читателю, собственноручно посвятил его в рыцари, а после его возвращения, будучи довольным проявленной молодым рыцарем отвагой, разрешил прибавить к его гербу королевскую лилию — в терминах геральдики это называется «кудр-о-шеф».
Выехавший на ристалище молодой рыцарь вызвал самое живое любопытство зрителей, потому что при нем было боевое оружие. Тем не менее, он двигался вперед со всей учтивостью, уже в ту эпоху свойственной дворянству Франции. Прежде всего остановившись перед королевой, он приветствовал ее копьем и кивком головы (острие копья рыцарь опустил в землю, а голову склонил к холке коня); потом он сразу поднял коня на дыбы, заставил его повернуться и, сделав полукруг, оказался перед графиней Солсбери и отдал те же приветствия; после чего он, пустив коня размеренным шагом, вероятно, для того чтобы изъявить величайшее почтение своему противнику, направился к шатру, в который удалился Эдуард, и дерзко ударил острием копья в тарч войны; затем он снова выехал на ристалище, заставляя своего коня проделывать самые замысловатые фигуры верховой езды.
Король вышел из шатра и повелел подвести к нему другого коня в полном боевом облачении; но сколь бы он ни надеялся на своих оруженосцев, сам все-таки с особым вниманием проверил, хороша ли упряжь; потом, вынув из ножен меч, король проверил также, остро ли лезвие и крепка ли рукоять; далее, приказав повесить ему на шею другой тарч, он так ловко вскочил на коня, насколько мог сделать это человек в тяжелых доспехах.
Внимание зрителей было сильно возбуждено, потому что мессир Эсташ де Рибомон, хотя и вызвал короля на поединок со всей возможной учтивостью, на сей раз был явно настроен на настоящую схватку, и, хотя она не была порождена личной ненавистью, соперничество двух народов должно было придать ей серьезный характер, чего не могли иметь предыдущие поединки, вот почему Эдуард занял свое место на ристалище среди глубочайшей тишины. Мессир Эсташ, увидев короля, взял копье наперевес, Эдуард сделал то же самое; судьи громко прокричали: «Сходитесь»! — и оба бойца устремились вперед.
Рыцарь направил свое копье в забрало шлема, а король — в тарч противника, и оба соперника достигли цели: шлем слетел с головы Эдуарда; удар короля был нанесен с такой силой, что копье сломалось почти у самой рукоятки, а обломок его остался торчать в щите рыцаря. На миг зрителям показалось, что мессир Эсташ ранен; но острие копья, пронзив щит, застряло в петлях кольчужного нашейника, поэтому, поняв по пробежавшему по трибунам ропоту опасение зрителей, Эсташ де Рибомон сам вырвал обломок копья и вторично приветствовал обеих королев в знак того, что с ним ничего не случилось. Король взял новый шлем и другое копье, и соперники, развернув коней, вернулись на свои места;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81