Несмотря ни па что, она его жена, и ей только семнадцать, и он отвечает за пес.
Через полчаса, когда и он и Кинг были одинаково взмылены, Бретт увидел, как они медленно едут вдоль берега, в сторону тропинки через дюны, с которых он вглядывался в линию берега. Еще не различая Сторм, он увидел большого черного жеребца, в котором невозможно было ошибиться, и на нем сидел всадник. Две лошади, два всадника… Его захлестнула волна облегчения.
Он не поехал им навстречу, потому что и так уже загнал Кинга. Но он подъехал к тропинке, чтобы их встретить, и когда они приблизились, увидел, что со Сторм действительно все в порядке. Она сидела свободно, словно родилась на спине этого большого черного жеребца. Рядом с ней ехал Сайен, явно слишком большой для своего гнедого мерина.
Чувство облегчения сразу исчезло. Лицо Сторм раскраснелось и пылало. Ее волосы рассыпались, длинные золотистые пряди спадали на грудь. Жакет для верховой езды был полностью расстегнут, и рубашка распахнулась на добрых три дюйма ниже ключиц. Они с Сайеном не заметили его и болтали друг с другом оживленно, весело, смеясь, сияя… Он не верил своим глазам. Его захлестнула горячая, свирепая, невыразимая ярость.
Никто не катается верхом целый день.
Он убьет Сайена. А потом убьет Сторм.
Они его заметили. Сторм мгновенно перестала улыбаться, и на ее лице мелькнуло выражение, похожее на чувство вины. Бретт двинул Кинга вперед, между ними:
— Где, черт возьми, вы пробыли весь день? Сторм оскорбленно взглянула на него, потом ее лицо приняло бунтарское выражение.
— А вы сами как думаете, Бретт? Где, по-вашему, я могла быть весь день? — Последние слова она произнесла гневно, сквозь зубы.
Под расстегнутым жакетом сквозь тонкую рубашку просвечивала зрелая грудь. Бретт заметил на ее груди и лице легкий налет пота. Он взглянул на ее рот: синяков не было, а лицо могло пылать от многочасового катания по берегу… но ведь никто не катается верхом целый день.
— Поезжай вперед без нас, Сайен, — сдержанно и угрожающе произнес он. Он не смотрел на парня, а сидел совершенно прямо, не сводя глаз с жены, дожидаясь, пока Сайен отъедет. Сторм вздернула подбородок, готовясь отразить нападение.
Он задал вопрос по-другому:
— Что вы делали весь день?
— Заехала к Марси, а потом каталась.
Он снова уставился на ее рот, пытаясь отыскать припухлость, потом на ее роскошную грудь:
— Весь день? Она нахмурилась:
— Вы что, глухой?
Ему захотелось ударить ее.
— Ваш жакет расстегнут. И рубашка тоже. Почему? Она уставилась на него, наморщив лоб:
— Что?
— Почему?
— Бретт, мне жарко.
— У вас распущены волосы.
Начиная понимать, она не сводила с него глаз.
— Вы с Сайеном неплохо поладили, — сказал он. — Я и понятия не имел.
Она оскорбленно вспыхнула. Яркий алый румянец — цвет вины, подумал он — залил ее лицо.
— Он вас трогал? — злобно прорычал Бретт.
— Вы отвратительный развратник! — закричала она, понукая своего коня вперед.
Решив, что она хочет объехать его, чтобы удрать, Бретт двинулся, чтобы загородить тропинку. Но она направила жеребца прямо на него, тела коней столкнулись, и он, не ожидая такой реакции, не успел опомниться, как она с полуженским, полуиндейским воплем прыгнула со своего коня на него.
Она прыгнула злобно, по-дикарски, с исказившимся от ярости лицом, и они оба грохнулись с лошади в песок — Бретт на спину, а Сторм на него. Видя, что она готова его ударить, он обхватил ее запястья, отводя маленькие сжатые кулачки от своего лица. Одновременно он резко согнул ноги, защищая пах от удара коленом, и одним ловким, отработанным движением перевернул се и прижал своим телом к земле, так что она не могла шевельнуться. Она задыхалась, злобно глядя на пего, подобно дикой шипящей, кошке, полными ярости сапфировыми глазами. Он остро чувствовал мягкость ее тела под собой, ее полную грудь, прижатую его телом, нежное, порывистое дыхание, смешивающееся с его дыханием.
— Никто не катается верхом целый день! — сказал он.
— Целый день? — взвизгнула она. — Целый день? Вовсе не целый день — а я вот катаюсь! Ублюдок! Свинья!
— Никто не катается целый день, — повторил он, обезумев от ревности. Именно ревности. Она не хочет пускать ею в свою постель, но готова позволить какому-то конюху овладеть собой?
— Меня от вас тошнит, — сказала она, закрывая глаза.
Он понял, что есть только один способ узнать правду. Все еще держа ее запястья, он перехватил их в одну руку, коленом раздвинул ей бедра и вздернул юбки наверх. Глаза ее округлились.
— Что вы делаете? — воскликнула она.
Он засунул руку в ее просторные панталоны, холодно глядя ей в глаза. По внутренней стороне бедер от колена до паха штанишки были влажными.
— Бретт, прошу вас, не надо, — выдохнула она.
Он увидел явный страх в ее глазах и на мгновение возненавидел себя. Но он не позволит ни одной женщине наставить себе рога. С рукой в таком интимном месте, он почувствовал, как возбуждается, как учащается его пульс. Он скользнул ладонью в потайные уголки ее тела, и его охватила неодолимая дрожь, когда пальцы легкими ласкающими движениями коснулись волос на бугорке. Она ахнула, широко распахнув глаза, и начала вырываться.
— Нет!
— Лежите спокойно, — пробормотал он, уже пульсируя и потому крепче сжимая ее. Она замерла. Бретт скользнул ладонью ниже, не в силах удержаться от того, чтобы не приласкать ее самые интимные места, и ощутил, как она содрогнулась. Он ввел в нее палец и потрясение замер. Он совершил ошибку, ужасную ошибку. Здесь никогда не было мужского семени. Она невинна. Боже, что он наделал? Он убрал руку, чувствуя себя последним мерзавцем, одним ловким движением поправил ее одежду и встал, поднимая ее.
— Простите меня, — хрипло проговорил он. Ее глаза стали яркими и блестящими, и из них выкатилась слеза, потом еще и еще.
— Проклятие, — покаянно пробормотал он. — Мне очень жаль, но что, черт побери, я мог подумать? Она отерла влажное лицо:
— Вы не имели права, никакого права… делать это! Я никогда не лгу, Бретт!
Он только смотрел на нее. Он чувствовал себя ужасно, потому что мерзко думал о ней, а его тело в это время бушевало и требовало, стесняя движения, — он хотел свою жену.
— Ваше первое письмо было ложью, — сказал он, думая, что она все же не столь невинна, какой притворялась, и снова рассердился. Он обрадовался этому чувству.
— Я ненавижу вас, — сказала она, повернулась и вскочила на Демона. Рост жеребца был не меньше шестнадцати ладоней, но Сторм ухватилась за гриву, взлетела на него, словно он был пони, а она — мальчишка, и рысью поскакала прочь.
С минуту Бретт просто стоял глядя на нее, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами: желанием, раскаянием и, что самое странное, покорностью. Потом желание одержало верх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Через полчаса, когда и он и Кинг были одинаково взмылены, Бретт увидел, как они медленно едут вдоль берега, в сторону тропинки через дюны, с которых он вглядывался в линию берега. Еще не различая Сторм, он увидел большого черного жеребца, в котором невозможно было ошибиться, и на нем сидел всадник. Две лошади, два всадника… Его захлестнула волна облегчения.
Он не поехал им навстречу, потому что и так уже загнал Кинга. Но он подъехал к тропинке, чтобы их встретить, и когда они приблизились, увидел, что со Сторм действительно все в порядке. Она сидела свободно, словно родилась на спине этого большого черного жеребца. Рядом с ней ехал Сайен, явно слишком большой для своего гнедого мерина.
Чувство облегчения сразу исчезло. Лицо Сторм раскраснелось и пылало. Ее волосы рассыпались, длинные золотистые пряди спадали на грудь. Жакет для верховой езды был полностью расстегнут, и рубашка распахнулась на добрых три дюйма ниже ключиц. Они с Сайеном не заметили его и болтали друг с другом оживленно, весело, смеясь, сияя… Он не верил своим глазам. Его захлестнула горячая, свирепая, невыразимая ярость.
Никто не катается верхом целый день.
Он убьет Сайена. А потом убьет Сторм.
Они его заметили. Сторм мгновенно перестала улыбаться, и на ее лице мелькнуло выражение, похожее на чувство вины. Бретт двинул Кинга вперед, между ними:
— Где, черт возьми, вы пробыли весь день? Сторм оскорбленно взглянула на него, потом ее лицо приняло бунтарское выражение.
— А вы сами как думаете, Бретт? Где, по-вашему, я могла быть весь день? — Последние слова она произнесла гневно, сквозь зубы.
Под расстегнутым жакетом сквозь тонкую рубашку просвечивала зрелая грудь. Бретт заметил на ее груди и лице легкий налет пота. Он взглянул на ее рот: синяков не было, а лицо могло пылать от многочасового катания по берегу… но ведь никто не катается верхом целый день.
— Поезжай вперед без нас, Сайен, — сдержанно и угрожающе произнес он. Он не смотрел на парня, а сидел совершенно прямо, не сводя глаз с жены, дожидаясь, пока Сайен отъедет. Сторм вздернула подбородок, готовясь отразить нападение.
Он задал вопрос по-другому:
— Что вы делали весь день?
— Заехала к Марси, а потом каталась.
Он снова уставился на ее рот, пытаясь отыскать припухлость, потом на ее роскошную грудь:
— Весь день? Она нахмурилась:
— Вы что, глухой?
Ему захотелось ударить ее.
— Ваш жакет расстегнут. И рубашка тоже. Почему? Она уставилась на него, наморщив лоб:
— Что?
— Почему?
— Бретт, мне жарко.
— У вас распущены волосы.
Начиная понимать, она не сводила с него глаз.
— Вы с Сайеном неплохо поладили, — сказал он. — Я и понятия не имел.
Она оскорбленно вспыхнула. Яркий алый румянец — цвет вины, подумал он — залил ее лицо.
— Он вас трогал? — злобно прорычал Бретт.
— Вы отвратительный развратник! — закричала она, понукая своего коня вперед.
Решив, что она хочет объехать его, чтобы удрать, Бретт двинулся, чтобы загородить тропинку. Но она направила жеребца прямо на него, тела коней столкнулись, и он, не ожидая такой реакции, не успел опомниться, как она с полуженским, полуиндейским воплем прыгнула со своего коня на него.
Она прыгнула злобно, по-дикарски, с исказившимся от ярости лицом, и они оба грохнулись с лошади в песок — Бретт на спину, а Сторм на него. Видя, что она готова его ударить, он обхватил ее запястья, отводя маленькие сжатые кулачки от своего лица. Одновременно он резко согнул ноги, защищая пах от удара коленом, и одним ловким, отработанным движением перевернул се и прижал своим телом к земле, так что она не могла шевельнуться. Она задыхалась, злобно глядя на пего, подобно дикой шипящей, кошке, полными ярости сапфировыми глазами. Он остро чувствовал мягкость ее тела под собой, ее полную грудь, прижатую его телом, нежное, порывистое дыхание, смешивающееся с его дыханием.
— Никто не катается верхом целый день! — сказал он.
— Целый день? — взвизгнула она. — Целый день? Вовсе не целый день — а я вот катаюсь! Ублюдок! Свинья!
— Никто не катается целый день, — повторил он, обезумев от ревности. Именно ревности. Она не хочет пускать ею в свою постель, но готова позволить какому-то конюху овладеть собой?
— Меня от вас тошнит, — сказала она, закрывая глаза.
Он понял, что есть только один способ узнать правду. Все еще держа ее запястья, он перехватил их в одну руку, коленом раздвинул ей бедра и вздернул юбки наверх. Глаза ее округлились.
— Что вы делаете? — воскликнула она.
Он засунул руку в ее просторные панталоны, холодно глядя ей в глаза. По внутренней стороне бедер от колена до паха штанишки были влажными.
— Бретт, прошу вас, не надо, — выдохнула она.
Он увидел явный страх в ее глазах и на мгновение возненавидел себя. Но он не позволит ни одной женщине наставить себе рога. С рукой в таком интимном месте, он почувствовал, как возбуждается, как учащается его пульс. Он скользнул ладонью в потайные уголки ее тела, и его охватила неодолимая дрожь, когда пальцы легкими ласкающими движениями коснулись волос на бугорке. Она ахнула, широко распахнув глаза, и начала вырываться.
— Нет!
— Лежите спокойно, — пробормотал он, уже пульсируя и потому крепче сжимая ее. Она замерла. Бретт скользнул ладонью ниже, не в силах удержаться от того, чтобы не приласкать ее самые интимные места, и ощутил, как она содрогнулась. Он ввел в нее палец и потрясение замер. Он совершил ошибку, ужасную ошибку. Здесь никогда не было мужского семени. Она невинна. Боже, что он наделал? Он убрал руку, чувствуя себя последним мерзавцем, одним ловким движением поправил ее одежду и встал, поднимая ее.
— Простите меня, — хрипло проговорил он. Ее глаза стали яркими и блестящими, и из них выкатилась слеза, потом еще и еще.
— Проклятие, — покаянно пробормотал он. — Мне очень жаль, но что, черт побери, я мог подумать? Она отерла влажное лицо:
— Вы не имели права, никакого права… делать это! Я никогда не лгу, Бретт!
Он только смотрел на нее. Он чувствовал себя ужасно, потому что мерзко думал о ней, а его тело в это время бушевало и требовало, стесняя движения, — он хотел свою жену.
— Ваше первое письмо было ложью, — сказал он, думая, что она все же не столь невинна, какой притворялась, и снова рассердился. Он обрадовался этому чувству.
— Я ненавижу вас, — сказала она, повернулась и вскочила на Демона. Рост жеребца был не меньше шестнадцати ладоней, но Сторм ухватилась за гриву, взлетела на него, словно он был пони, а она — мальчишка, и рысью поскакала прочь.
С минуту Бретт просто стоял глядя на нее, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами: желанием, раскаянием и, что самое странное, покорностью. Потом желание одержало верх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89