Весь прилавок перед женщиной был уставлен квадратными, круглыми, прямоугольными коробочками.
Старичок, наконец, прочел послание и, закончив читать, чуть ли не обнюхал его со всех сторон. По-прежнему брезгливо морщась, вяло махнул рукой – приказчик, почти спиной стоявший к ним, в мгновение ока возник около ювелира и почтительно склонился над плечом хозяина. По его знаку он принес изящную коробочку, в которой лежали искусно отремонтированные серьги Жанны.
– Скажешь госпоже, – прошелестел ювелир, – пусть заглянет, как вернется из Нанта. Я отложу для нее прекрасное кольцо, как раз в пару к серьгам.
На пороге лавки неожиданно возникла грязная фигура в вонючем рванье, резко диссонирующая с неброским, но солидным и опрятным убранством ювелирной лавки.
– Подайте Христа ради! – загнусила фигура, стреляя по сторонам бесоватыми глазами, поблескивающими из-под сальных сосулек волос, закрывающих половину лица.
– А ну пошел вон, разбойник! – взвился над прилавком приказчик, и нищего как ветром сдуло.
Получив сережки госпожи, Жаккетта благопристойно отошла в уголок и стала прятать футляр в мешочек, подвешенный к поясу под юбками на голое тело. (Надежней места она и представить не могла.)
Когда Жаккетта стала поднимать подол платья, ее плечо, казалось, просверлил чей-то любопытный взгляд. Скосив глаза, она увидела, что покупательница наконец выбрала понравившееся ей украшение и теперь расплачивается с приказчиком, доставая монеты из кошелька, чем-то смутно знакомого Жаккетте. А приказчик, машинально принимая плату, просто приклеился взором к ее, Жаккеттиным, ногам и жадно пожирает глазами как весь процесс помещения сережек в матерчатый тайничок, так и открывающиеся при этом детали, обычно скрытые от посторонних глаз.
Жаккетта мысленно выругалась совсем не теми словами, которые пристало знать воспитанной девице, и постаралась побыстрее вернуть подол на место. Женщина уже выходила, и Жаккетта чуть не бегом поспешила к выходу вслед за ней, смерив напоследок нахала убийственным взглядом.
Улица встретила их настороженной темнотой:
Жаккетта старалась держаться как можно ближе к идущей впереди женщине. Настолько, насколько это было возможно, не нарушая приличий. Ей было страшно.
«Странно… – думала она, непроизвольно приноравливаясь к шагам женщины. – Эта-то чего одна идет? Богатая небось, вон сколько в побрякушках ковырялась! Надо было все-таки хоть Шарло взять… Ничего, не облезла бы за дорогу… Зато не так страшно…» Внезапно перед выходом из тупичка на камнях мостовой опять возникла та же фигура нищего, загораживая узкий проход.
Жаккетта машинально принялась нашаривать мелкую монетку для милостыни в поясном кошельке и почти врезалась в спину резко остановившейся женщины. Еще не сообразив, в чем дело, она тоже остановилась и даже при тусклом свете тонюсенького месяца увидела, как из лохмотьев оборванца чуть поблескивает нацеленное на них лезвие ножа.
– Давайте, телки, все, что вы унесли из лавочки этого золотого паука! – полусвистящим голосом сказал нищий. – И ваши денежки вместе с кошельками, кисоньки. Быстро! Странное дело: Жаккетта боялась, но руки так и чесались кинуться в драку. Темнота и нищий грабитель были партнерами. Но темнота с ее воображаемыми ужасами показалась Жаккетте страшнее, чем реальный нож в руке оборванца. Пока голова безнадежно думала: «Ну вот, серьги отберет, снасильничает в подворотне и прирежет прямо тут же!» – правая рука осторожно сняла с пояса висящий рядом с кошельком кнут, подаренный Ришаром.
– Быстрее копошитесь! – потерял терпение нищий и шагнул к женщинам.
Поначалу он ничего не понял, когда резкая боль пронзила руку и выбитый нож без видимых причин отлетел на мостовую. Недоумевающий оборванец кинулся за своим оружием и получил второй удар хлыстом, заставивший его отшатнуться. А стоящая рядом с Жаккеттой женщина неожиданно ловким движением ноги отправила нож в сточную канаву.
Моментально уразумев, что расстановка сил переменилась не в его пользу и беззащитные женщины смогут постоять за себя, нищий зло выплюнул:
– Ну берегитесь, телки! Кишки выпущу! – и исчез за углом.
– Бежим! – Сильная рука схватила Жаккетту за запястье, не дав даже убрать на место хлыст. – Он сейчас дружков приведет!
Поддерживая левой рукой подол и ничего толком не видя из-за сразу наползшего на глаза большого капюшона, Жаккетта во всю прыть неслась, увлекаемая женщиной, мимо уже спящих домов.
Они недолго бежали в одиночестве. Минуту спустя позади стали слышаться пересвистывание и шарканье бегущих ног. Отчаянно вывернув голову в закрывшем лицо капюшоне, Жаккетта на бегу увидела, что их постепенно нагоняют три оборванца, лохмотьями похожие друг на друга как орехи. Дыхания уже не хватало, и вечерний воздух обжигал высохшее горло. Грудь резала острая боль, а ноги все труднее поднимались, с каждым шагом наливаясь свинцовой тяжестью.
На их счастье, из открытой настежь двери какого-то дома лилась дорожка теплого света. Запахло жареным мясом с луком, и стали слышны веселые голоса. Из последних сил Жаккетта и женщина вбежали в спасительный кабачок.
«Это же „Жирная Хавронья“! – вяло удивилась Жаккетта, пытаясь отдышаться и прогнать режущую боль из груди, – из Жирного Тупика попали в „Жирную Хавронью“! Дела… А может, тут нас еще быстрее обдерут, чем в тупике… А! Больше не побегу, пусть грабят!» Она скинула замучивший ее во время бега капюшон и левой рукой с наслаждением принялась убирать с потного лба прилипшие прядки волос. Правую все еще держала женщина, которая привалилась к стене и, полусогнувшись, заходилась свистящими вздохами.
– Лопни мои глаза! Жаккетта! Ты что здесь делаешь?! – раздался над головами сидящих голос Большого Пьера.
Теперь уже Жаккетта поволокла еле переставляющую ноги женщину к столу, где в гордом одиночестве сидел Большой Пьер.
– Здрасьте пожалуйста! Ты чего это с кнутом в руке по улицам в такую пору носишься? В лошадку и кучера играли?
За веселым тоном Большой Пьер скрывал свою встревоженность загнанным видом Жаккетты. Понимая ее состояние, он взял со стола и протянул ей кувшин.
Женщина наконец отпустила запястье Жаккетты. И Жаккетта принялась тушить полыхающий в горле пожар. В кувшине оказалось совсем неплохое вино, явно не из той бочки дрянного пойла, что глушили остальные посетители кабачка.
Честно отпив только половину, Жаккетта отдала кувшин женщине, рухнула на табурет рядом с Большим Пьером и, не сводя тревожного взгляда с входа, принялась рассказывать:
– Меня госпожа Жанна за своими сережками к ювелиру в Жирный Тупик послала. Я сдуру одна и пошла. А как только из лавки вышла, так какой-то оборванец чуть не прирезал за здорово живешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Старичок, наконец, прочел послание и, закончив читать, чуть ли не обнюхал его со всех сторон. По-прежнему брезгливо морщась, вяло махнул рукой – приказчик, почти спиной стоявший к ним, в мгновение ока возник около ювелира и почтительно склонился над плечом хозяина. По его знаку он принес изящную коробочку, в которой лежали искусно отремонтированные серьги Жанны.
– Скажешь госпоже, – прошелестел ювелир, – пусть заглянет, как вернется из Нанта. Я отложу для нее прекрасное кольцо, как раз в пару к серьгам.
На пороге лавки неожиданно возникла грязная фигура в вонючем рванье, резко диссонирующая с неброским, но солидным и опрятным убранством ювелирной лавки.
– Подайте Христа ради! – загнусила фигура, стреляя по сторонам бесоватыми глазами, поблескивающими из-под сальных сосулек волос, закрывающих половину лица.
– А ну пошел вон, разбойник! – взвился над прилавком приказчик, и нищего как ветром сдуло.
Получив сережки госпожи, Жаккетта благопристойно отошла в уголок и стала прятать футляр в мешочек, подвешенный к поясу под юбками на голое тело. (Надежней места она и представить не могла.)
Когда Жаккетта стала поднимать подол платья, ее плечо, казалось, просверлил чей-то любопытный взгляд. Скосив глаза, она увидела, что покупательница наконец выбрала понравившееся ей украшение и теперь расплачивается с приказчиком, доставая монеты из кошелька, чем-то смутно знакомого Жаккетте. А приказчик, машинально принимая плату, просто приклеился взором к ее, Жаккеттиным, ногам и жадно пожирает глазами как весь процесс помещения сережек в матерчатый тайничок, так и открывающиеся при этом детали, обычно скрытые от посторонних глаз.
Жаккетта мысленно выругалась совсем не теми словами, которые пристало знать воспитанной девице, и постаралась побыстрее вернуть подол на место. Женщина уже выходила, и Жаккетта чуть не бегом поспешила к выходу вслед за ней, смерив напоследок нахала убийственным взглядом.
Улица встретила их настороженной темнотой:
Жаккетта старалась держаться как можно ближе к идущей впереди женщине. Настолько, насколько это было возможно, не нарушая приличий. Ей было страшно.
«Странно… – думала она, непроизвольно приноравливаясь к шагам женщины. – Эта-то чего одна идет? Богатая небось, вон сколько в побрякушках ковырялась! Надо было все-таки хоть Шарло взять… Ничего, не облезла бы за дорогу… Зато не так страшно…» Внезапно перед выходом из тупичка на камнях мостовой опять возникла та же фигура нищего, загораживая узкий проход.
Жаккетта машинально принялась нашаривать мелкую монетку для милостыни в поясном кошельке и почти врезалась в спину резко остановившейся женщины. Еще не сообразив, в чем дело, она тоже остановилась и даже при тусклом свете тонюсенького месяца увидела, как из лохмотьев оборванца чуть поблескивает нацеленное на них лезвие ножа.
– Давайте, телки, все, что вы унесли из лавочки этого золотого паука! – полусвистящим голосом сказал нищий. – И ваши денежки вместе с кошельками, кисоньки. Быстро! Странное дело: Жаккетта боялась, но руки так и чесались кинуться в драку. Темнота и нищий грабитель были партнерами. Но темнота с ее воображаемыми ужасами показалась Жаккетте страшнее, чем реальный нож в руке оборванца. Пока голова безнадежно думала: «Ну вот, серьги отберет, снасильничает в подворотне и прирежет прямо тут же!» – правая рука осторожно сняла с пояса висящий рядом с кошельком кнут, подаренный Ришаром.
– Быстрее копошитесь! – потерял терпение нищий и шагнул к женщинам.
Поначалу он ничего не понял, когда резкая боль пронзила руку и выбитый нож без видимых причин отлетел на мостовую. Недоумевающий оборванец кинулся за своим оружием и получил второй удар хлыстом, заставивший его отшатнуться. А стоящая рядом с Жаккеттой женщина неожиданно ловким движением ноги отправила нож в сточную канаву.
Моментально уразумев, что расстановка сил переменилась не в его пользу и беззащитные женщины смогут постоять за себя, нищий зло выплюнул:
– Ну берегитесь, телки! Кишки выпущу! – и исчез за углом.
– Бежим! – Сильная рука схватила Жаккетту за запястье, не дав даже убрать на место хлыст. – Он сейчас дружков приведет!
Поддерживая левой рукой подол и ничего толком не видя из-за сразу наползшего на глаза большого капюшона, Жаккетта во всю прыть неслась, увлекаемая женщиной, мимо уже спящих домов.
Они недолго бежали в одиночестве. Минуту спустя позади стали слышаться пересвистывание и шарканье бегущих ног. Отчаянно вывернув голову в закрывшем лицо капюшоне, Жаккетта на бегу увидела, что их постепенно нагоняют три оборванца, лохмотьями похожие друг на друга как орехи. Дыхания уже не хватало, и вечерний воздух обжигал высохшее горло. Грудь резала острая боль, а ноги все труднее поднимались, с каждым шагом наливаясь свинцовой тяжестью.
На их счастье, из открытой настежь двери какого-то дома лилась дорожка теплого света. Запахло жареным мясом с луком, и стали слышны веселые голоса. Из последних сил Жаккетта и женщина вбежали в спасительный кабачок.
«Это же „Жирная Хавронья“! – вяло удивилась Жаккетта, пытаясь отдышаться и прогнать режущую боль из груди, – из Жирного Тупика попали в „Жирную Хавронью“! Дела… А может, тут нас еще быстрее обдерут, чем в тупике… А! Больше не побегу, пусть грабят!» Она скинула замучивший ее во время бега капюшон и левой рукой с наслаждением принялась убирать с потного лба прилипшие прядки волос. Правую все еще держала женщина, которая привалилась к стене и, полусогнувшись, заходилась свистящими вздохами.
– Лопни мои глаза! Жаккетта! Ты что здесь делаешь?! – раздался над головами сидящих голос Большого Пьера.
Теперь уже Жаккетта поволокла еле переставляющую ноги женщину к столу, где в гордом одиночестве сидел Большой Пьер.
– Здрасьте пожалуйста! Ты чего это с кнутом в руке по улицам в такую пору носишься? В лошадку и кучера играли?
За веселым тоном Большой Пьер скрывал свою встревоженность загнанным видом Жаккетты. Понимая ее состояние, он взял со стола и протянул ей кувшин.
Женщина наконец отпустила запястье Жаккетты. И Жаккетта принялась тушить полыхающий в горле пожар. В кувшине оказалось совсем неплохое вино, явно не из той бочки дрянного пойла, что глушили остальные посетители кабачка.
Честно отпив только половину, Жаккетта отдала кувшин женщине, рухнула на табурет рядом с Большим Пьером и, не сводя тревожного взгляда с входа, принялась рассказывать:
– Меня госпожа Жанна за своими сережками к ювелиру в Жирный Тупик послала. Я сдуру одна и пошла. А как только из лавки вышла, так какой-то оборванец чуть не прирезал за здорово живешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80