— Мне нужен любой человек, тем более такой, как ты. Скажу без обиняков: теперь, когда Итан сбежал, ты у меня лучший. Отдохни немного, но не очень расслабляйся — скоро ты мне понадобишься. Поди-ка сюда. — Капитан склонился над картой. — Надо обсудить кое-какие детали предстоящей операции.
Но Адам почему-то не торопился подходить к капитану. Лицо его приняло вдруг спокойное выражение, лишь глаза оставались по-прежнему напряженными.
— Знаешь что, Лон? — решительно произнес вдруг он. — Лучше будет, если об индейцах будешь заботиться ты, а я позабочусь об Итане.
Фигура капитана над картой вдруг резко выпрямилась:
— Ничего не понимаю! О чем ты?
— Я сам найду Итана, чтобы он предстал перед судом. В конце концов, не в этом ли заключается моя работа?
В глазах капитана отразилось нечто похожее на тревогу:
— Ты с ума сошел! Да твоего Итана, поди, уже след простыл!
Адам усмехнулся.
— Не волнуйся, я найду его, не будь я Адам Вуд! Не зря же он сам когда-то обучил меня всему. — Адам решительно направился к выходу.
— Адам, вернись! Ты находишься на службе, в конце концов!
Но тот даже не обернулся.
— Адам, это приказ!
Адам вышел. Капитан в бешенстве выскочил за ним, но Адам уже был далеко.
Лон вернулся в палатку. Ему хотелось швырнуть Адаму вслед чем-то тяжелым, но, разумеется, это было бы бесполезно. Капитан лишь бессильно опустился на стул, рассеянно ероша волосы руками. Теперь оставалось лишь надеяться, что Итан Кантрелл, как и всегда, сам сумеет позаботиться о себе.
Ранчо Каса-Верде представляло собой пышный оазис зелени в гористой и пустынной местности. Оно казалось пятном зеленых чернил, оставленным кем-то на скучной серой странице. Широко раскинувшиеся луга вольно простирались на тысячи акров никто в точности не знал, где границы ранчо, а уж оспаривать эти границы решился бы разве что безумец, исключая, разумеется, Диего, но тот был единственным человеком в окрестности, могущество которого вполне могло бы поспорить с могуществом Кэмпа Мередита. С севера ранчо было защищено высоким горным хребтом, расположенным полукругом, острые вершины его день и ночь были бдительно нацелены на возможного врага. Зато внизу, словно на гигантской ладони, мирно паслись неисчислимые, множимые с каждым годом стада коров и табуны овец. Что же до числа работников, занятых на ранчо, то оно превышало сотню. Среди них были такие одиозные личности, как Билл Пистолет, разыскиваемый за убийства в Нью-Мексико, Аризоне и Вайоминге, Бриг Мансон — организатор ограбления поезда в Саутфилде и двое его подельников, один из которых во время этого ограбления совершил убийство. Что касается остальных, то в основном это были дезертиры с Гражданской войны — причем с обеих сторон, — бывшие конокрады и тому подобный сброд. Все это были вспыльчивые, агрессивные люди, с которыми Кэмпу приходилось постоянно быть начеку.
В середине ранчо возвышался хозяйский дом, в окружении небольших по сравнению с ним сарайчиков и амбаров казавшийся огромным замком. Его неприступные стены надежно защищали хозяина, его близких и его сокровища.
Дом был огромным, и его никак нельзя было назвать изящным. Площадь его насчитывала почти пол-акра, бревенчатые стены были как минимум в два фута толщиной. Огромные комнаты с высокими потолками были всегда холодными. Парадная лестница казалась перенесенной сюда из какого-нибудь дворца. Камины были такими огромными, что в них легко мог войти человек. Различные предметы крепкой, добротной мебели из дуба, обитые кожей домашней выделки, плохо сочетались друг с другом. Полы были покрыты простыми индейскими коврами. Вместо штор окна закрывали массивные деревянные жалюзи. В каждой комнате имелось по бойнице, из которой в сторону улицы торчало ружье. Все в доме носило суровый отпечаток, во всем виделось отсутствие женской руки. Чувствовалось, что хозяин дома привык жить в постоянном страхе, хотя вряд ли Кэмп признался бы в этом даже самому себе.
Сейчас Кэмп сидел на крыльце своего огромного дома, как и обычно в последние дни. Взгляд его был выжидающе устремлен вдаль.
Выйдя на крыльцо с подносом, Консуэло задержалась на миг, глядя на Кэмпа — точнее, на то, что сейчас от него осталось.
За несколько дней Кэмп очень изменился. Консуэло привыкла видеть его сильным, уверенным в себе, но сейчас лицо его было осунувшимся, волосы приобрели какой-то неопределенный цвет, словно их посыпали пеплом, а глаза… В глазах читалось что-то похожее на признание своего поражения.
За последние годы Кэмпу пришлось многое пережить, однако он всегда мужественно встречал неудачи. Но потеря дочери, по-видимому, оказалась последней каплей. Человек, в сущности, способен пережить многое — потерю имущества, чести, здоровья, надежд, — но не потерю самого близкого человека. Пока у тебя есть сын или дочь, у тебя всегда есть надежда. А ведь надежда умирает последней.
Консуэло нарочно погремела посудой, чтобы дать Кэмпу знать о своем присутствии и хоть немного вывести его из тяжелой задумчивости. Когда она поставила поднос на квадратный деревянный столик перед ним, Кэмп, очевидно, немного пришел в себя, ибо, как обычно, проворчал:
— Это еще что за пойло?
— Чай, — спокойно ответила она. — Выпей, он тебя взбодрит.
— Что я, баба, что ли, — чаи гонять? — снова фыркнул он. — Пей сама, коли тебе охота.
Консуэло тем не менее налила ему чашку и опустилась в кресло-качалку, глядя на закат. Она уже почти забыла, как выглядит закат с крыльца этого дома. Времена, когда она еще надеялась назвать этот дом своим, а его хозяина — мужем, были ею уже почти забыты.
Консуэло давно не появлялась здесь и сейчас бы не пришла, если бы не исчезновение Виктории. Дело было не только в том, что избалованная дочь Кэмпа недолюбливала ее — не это останавливало Консуэло, в чем-то она даже понимала девушку. Просто жизнь слишком сложна. Так сложна, что иной раз Консуэло впадала в отчаяние и ей казалось, что она больше не выдержит.
В последние дни Кэмпу все сложнее стало выбираться в город, но Консуэло чувствовала, что она нужна ему по-прежнему, даже больше прежнего. Поэтому-то она и перебралась к нему.
Глаза Консуэло, за минуту до того рассеянно смотревшие в пространство, вдруг стали напряженно вглядываться в даль.
— Кто-то сюда скачет.
Кэмп, взяв чашку, посмотрел туда, куда показывала Консуэло. Тревоги он не испытывал — никто не мог проникнуть на ранчо без тщательной проверки со стороны его людей, но не испытывал и радости или даже особого интереса — скорее всего это просто кто-нибудь из работников с вопросом по работе.
Всадник приближался. Это действительно был один из работников, но, судя по всему, новости, которые он привез, были важными. Не доехав до крыльца, всадник уже начал что-то кричать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Но Адам почему-то не торопился подходить к капитану. Лицо его приняло вдруг спокойное выражение, лишь глаза оставались по-прежнему напряженными.
— Знаешь что, Лон? — решительно произнес вдруг он. — Лучше будет, если об индейцах будешь заботиться ты, а я позабочусь об Итане.
Фигура капитана над картой вдруг резко выпрямилась:
— Ничего не понимаю! О чем ты?
— Я сам найду Итана, чтобы он предстал перед судом. В конце концов, не в этом ли заключается моя работа?
В глазах капитана отразилось нечто похожее на тревогу:
— Ты с ума сошел! Да твоего Итана, поди, уже след простыл!
Адам усмехнулся.
— Не волнуйся, я найду его, не будь я Адам Вуд! Не зря же он сам когда-то обучил меня всему. — Адам решительно направился к выходу.
— Адам, вернись! Ты находишься на службе, в конце концов!
Но тот даже не обернулся.
— Адам, это приказ!
Адам вышел. Капитан в бешенстве выскочил за ним, но Адам уже был далеко.
Лон вернулся в палатку. Ему хотелось швырнуть Адаму вслед чем-то тяжелым, но, разумеется, это было бы бесполезно. Капитан лишь бессильно опустился на стул, рассеянно ероша волосы руками. Теперь оставалось лишь надеяться, что Итан Кантрелл, как и всегда, сам сумеет позаботиться о себе.
Ранчо Каса-Верде представляло собой пышный оазис зелени в гористой и пустынной местности. Оно казалось пятном зеленых чернил, оставленным кем-то на скучной серой странице. Широко раскинувшиеся луга вольно простирались на тысячи акров никто в точности не знал, где границы ранчо, а уж оспаривать эти границы решился бы разве что безумец, исключая, разумеется, Диего, но тот был единственным человеком в окрестности, могущество которого вполне могло бы поспорить с могуществом Кэмпа Мередита. С севера ранчо было защищено высоким горным хребтом, расположенным полукругом, острые вершины его день и ночь были бдительно нацелены на возможного врага. Зато внизу, словно на гигантской ладони, мирно паслись неисчислимые, множимые с каждым годом стада коров и табуны овец. Что же до числа работников, занятых на ранчо, то оно превышало сотню. Среди них были такие одиозные личности, как Билл Пистолет, разыскиваемый за убийства в Нью-Мексико, Аризоне и Вайоминге, Бриг Мансон — организатор ограбления поезда в Саутфилде и двое его подельников, один из которых во время этого ограбления совершил убийство. Что касается остальных, то в основном это были дезертиры с Гражданской войны — причем с обеих сторон, — бывшие конокрады и тому подобный сброд. Все это были вспыльчивые, агрессивные люди, с которыми Кэмпу приходилось постоянно быть начеку.
В середине ранчо возвышался хозяйский дом, в окружении небольших по сравнению с ним сарайчиков и амбаров казавшийся огромным замком. Его неприступные стены надежно защищали хозяина, его близких и его сокровища.
Дом был огромным, и его никак нельзя было назвать изящным. Площадь его насчитывала почти пол-акра, бревенчатые стены были как минимум в два фута толщиной. Огромные комнаты с высокими потолками были всегда холодными. Парадная лестница казалась перенесенной сюда из какого-нибудь дворца. Камины были такими огромными, что в них легко мог войти человек. Различные предметы крепкой, добротной мебели из дуба, обитые кожей домашней выделки, плохо сочетались друг с другом. Полы были покрыты простыми индейскими коврами. Вместо штор окна закрывали массивные деревянные жалюзи. В каждой комнате имелось по бойнице, из которой в сторону улицы торчало ружье. Все в доме носило суровый отпечаток, во всем виделось отсутствие женской руки. Чувствовалось, что хозяин дома привык жить в постоянном страхе, хотя вряд ли Кэмп признался бы в этом даже самому себе.
Сейчас Кэмп сидел на крыльце своего огромного дома, как и обычно в последние дни. Взгляд его был выжидающе устремлен вдаль.
Выйдя на крыльцо с подносом, Консуэло задержалась на миг, глядя на Кэмпа — точнее, на то, что сейчас от него осталось.
За несколько дней Кэмп очень изменился. Консуэло привыкла видеть его сильным, уверенным в себе, но сейчас лицо его было осунувшимся, волосы приобрели какой-то неопределенный цвет, словно их посыпали пеплом, а глаза… В глазах читалось что-то похожее на признание своего поражения.
За последние годы Кэмпу пришлось многое пережить, однако он всегда мужественно встречал неудачи. Но потеря дочери, по-видимому, оказалась последней каплей. Человек, в сущности, способен пережить многое — потерю имущества, чести, здоровья, надежд, — но не потерю самого близкого человека. Пока у тебя есть сын или дочь, у тебя всегда есть надежда. А ведь надежда умирает последней.
Консуэло нарочно погремела посудой, чтобы дать Кэмпу знать о своем присутствии и хоть немного вывести его из тяжелой задумчивости. Когда она поставила поднос на квадратный деревянный столик перед ним, Кэмп, очевидно, немного пришел в себя, ибо, как обычно, проворчал:
— Это еще что за пойло?
— Чай, — спокойно ответила она. — Выпей, он тебя взбодрит.
— Что я, баба, что ли, — чаи гонять? — снова фыркнул он. — Пей сама, коли тебе охота.
Консуэло тем не менее налила ему чашку и опустилась в кресло-качалку, глядя на закат. Она уже почти забыла, как выглядит закат с крыльца этого дома. Времена, когда она еще надеялась назвать этот дом своим, а его хозяина — мужем, были ею уже почти забыты.
Консуэло давно не появлялась здесь и сейчас бы не пришла, если бы не исчезновение Виктории. Дело было не только в том, что избалованная дочь Кэмпа недолюбливала ее — не это останавливало Консуэло, в чем-то она даже понимала девушку. Просто жизнь слишком сложна. Так сложна, что иной раз Консуэло впадала в отчаяние и ей казалось, что она больше не выдержит.
В последние дни Кэмпу все сложнее стало выбираться в город, но Консуэло чувствовала, что она нужна ему по-прежнему, даже больше прежнего. Поэтому-то она и перебралась к нему.
Глаза Консуэло, за минуту до того рассеянно смотревшие в пространство, вдруг стали напряженно вглядываться в даль.
— Кто-то сюда скачет.
Кэмп, взяв чашку, посмотрел туда, куда показывала Консуэло. Тревоги он не испытывал — никто не мог проникнуть на ранчо без тщательной проверки со стороны его людей, но не испытывал и радости или даже особого интереса — скорее всего это просто кто-нибудь из работников с вопросом по работе.
Всадник приближался. Это действительно был один из работников, но, судя по всему, новости, которые он привез, были важными. Не доехав до крыльца, всадник уже начал что-то кричать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64