– Ты сам ее потерял. Превратился в разбойника, стал изгоем!
– Таким меня сделали, – спокойно промолвил Амир.
– Кто?
Молодой человек низко поклонился и ответил:
– Да простит меня всемогущий правитель! Это сделал твой отец. Его высочество должен помнить ту давнюю историю…
Аль-Мамун нахмурился.
– Да, я помню. Безрассудство, да еще любовь, в которую я не верю. Разве у тебя не было другого выхода, кроме как стать грабителем?
Амир сверкнул глазами.
– Какого, всемогущий? У меня отобрали все, мне запретили появляться в Багдаде.
– Не важно. Человек чести не станет разбойничать на дорогах. Ты являешься ко мне, правителю Хорасана, и заявляешь, что готов отдать сокровища, которые у меня украл! Да еще требуешь, чтобы я вернул тебе имя и честь! Ты непростительно дерзок!
– Таким меня сделала вольная жизнь.
– От которой ты готов отказаться?
– Потому что мне дорого другое. – Голос Амира изменился, в нем появились теплые, человеческие нотки. – Дорого прошлое, хотя я готов признать, что многое в нем было неправильным. Дорого мое имя. В Багдаде остались люди, которые, я надеюсь, любят и помнят меня.
Правитель Хорасана поморщился.
– Оставим это. Лучше скажи, что станут делать твои люди?
– Я приведу их к тебе. Они будут служить великому аль-Мамуну верой и правдой, как и я. У них нет ни семей, ни дома – ничего, и они не боятся смерти.
– Зачем мне разбойники?
– Это воины. Я сделал их такими. Разве его высочеству не нужны преданные люди? Полагаю, – осторожно произнес Амир, – новый халиф велит отозвать войска Хорасана в Багдад?
Аль-Мамун сжал пальцы так, что они побелели. Его волевое лицо исказилось.
– Это ты сорвал печати с грамоты, подписанной великим визирем?!
Возмущенный возглас правителя Хорасана походил на рык льва.
– Да, достойный. Клянусь. – Амир встал на одно колено и, приложив руку к сердцу, торжественно произнес: – Все, что мне довелось прочитать в том документе, я сохраню в строжайшей и священной тайне!
Абдаллах аль-Мамун покачал головой.
– Если бы ты знал, как мне хочется тебя убить!
Амир покорно склонил голову.
– Моя судьба в твоей власти: казни и милуй так, как тебе заблагорассудится. Я с тобой и поддержу тебя во всем. В борьбе персов за независимость, в отделении Хорасана от халифата.
– Какое тебе дело до персов?
– Моя мать – персиянка знатного рода. Так же, как и твоя, – промолвил Амир, хотя прекрасно знал, что старшего сына халифа произвела на свет рабыня.
– Я заключаю тебя в тюрьму, – сказал аль-Мамун, – тебя будут пытать, а потом казнят.
– Это твое последнее слово?
Правитель Хорасана промолчал. Он склонился над курси и сделал вид, что занят бумагами.
Когда Амира уводили, он повернулся и сказал:
– Я погубил немало жизней, но если и впредь мне придется убивать, моими жертвами, повелитель, станут только твои враги!
Глава V
809 год, Багдад
Зюлейку поразили размеры и убранство дома, принадлежавшего семейству аль-Бархи. Она впервые оказалась в одном из тех загадочных особняков, крыши которых едва виднелись за высокими кирпичными стенами.
В дороге Алим рассказывал жене о разных диковинках, и Зюлейка с трудом могла в них поверить. О том, что в одном из залов халифского дворца стоит искусственное дерево из золота и серебра, в ветвях которого прячутся механические птицы, умеющие чирикать и щебетать. Или о том, что по дворцовому парку бродит сотня ручных львов.
– Ты все это видел? – изумлялась Зюлейка.
Супруг как ни в чем не бывало отвечал:
– Да.
– И самого халифа?
– Вот как тебя сейчас.
Одно дело – слышать о подобных чудесах, и совсем другое – самой прикоснуться к богатству. Когда Алим привел Зюлейку в дом, молодая женщина с трудом сдержала возглас изумления: она никогда не бывала в столь роскошных покоях. Между тем для чиновника его ранга Хасан ибн Акбар аль-Бархи жил достаточно скромно. После смерти отца Алим не стал ничего менять ни в обстановке особняка, ни в заведенных в доме порядках.
На женской половине было сумрачно и прохладно, оттого что дом стояк в окружении густого сада. Зюлейка увидела ухоженные дорожки, пышные клумбы, удобные скамейки, уютную беседку, большие качели. Во внутренних покоях было чисто и тихо; казалось, дорогая, изящная мебель никогда не переставлялась с места на место, никто не ходил по пушистым коврам, не трогал струящиеся шелковые занавеси. Здесь не было слышно ни лукавых перешептываний, ни веселого смеха, ни тем более детских голосов.
Алим не стал предупреждать домочадцев о своем приезде, потому его появление стало большой неожиданностью.
К счастью, первой навстречу вышла Джамиля.
– Алим! Ты вернулся! Я сходила с ума от волнения, думала, с тобой что-то случилось!
Зюлейка ощутила укол ревности. Девушка была безупречно красива, и молодая женщина невольно сравнила себя с этой ухоженной обитательницей богатого гарема. Взволнованная, уставшая с дороги, в запыленной одежде, не умеющая ухаживать за собой, не знающая, как следует вести себя в столь изысканном доме, с такими людьми…
Джамиля словно не заметила незнакомку. Она смотрела только на Алима и обращалась к нему как к старому, верному другу. Не смутилась, не сделала попытки прикрыть лицо.
«Ах да, – подумала Зюлейка, – ведь она была женой его отца! Алим – хозяин дома и может спокойно входить на женскую половину».
– На мою долю выпало небольшое приключение, но все обошлось благополучно. Джамиля, познакомься, это… моя жена. Ее зовут Зюлейка. Надеюсь, вы подружитесь.
Джамиля повернулась – заколыхались волны шелковых тканей, облекавших ее фигуру яркой радужной пеленой, – и широко раскрыла глаза. К счастью, Зюлейка не увидела в ее взоре ничего, кроме радостного, немного наивного удивления, и почувствовала невольную симпатию к этой девушке, чьи движения были естественны и благородны, а душа казалась чистой и светлой.
Джамиля не знала, что сказать. Она никогда не видела такого выражения глаз. Взгляд Зюлейки был до странности обнаженным, но вместе с тем в ней ощущалась сдержанность, скрытность.
– Я… я очень рада, Алим.
Тот кивнул.
– Я знал, что ты обрадуешься. Покажи Зюлейке гарем. Я хочу, чтобы моя жена поселилась в одной из лучших комнат и чтобы у нее было все необходимое. – Он говорил твердо и властно, как и положено хозяину дома, единственному и главному мужчине в семье, и Джамиля согласно кивала в ответ. – У меня накопилось немало дел, я вынужден вас оставить. Где Зухра?
– Ушла за покупками.
– Скажи ей… – Алим нахмурился. – Впрочем, я сам с ней поговорю, когда приду вечером.
И, нежно улыбнувшись Зюлейке, покинул гарем. Девушки остались одни.
Обладающая большим тактом Джамиля заговорила первой – приветливо и просто.
– Я не знаю, какая комната может тебе понравиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62