Его по-прежнему регулярно трепала лихорадка, и молодая женщина не хотела, чтобы он делал над собой лишние усилия.
Хотя средства были на исходе, Элиана старалась получше накормить Бернара; ей нравилось заботиться о нем, нравилось видеть, как он с молчаливой благодарностью следит за ее хлопотами.
Поскольку у Элианы не было служанки, она сама делала покупки. Молодая женщина любила ходить на рынок в рассветные часы, когда вдохновенное, величавое спокойствие Парижа начинает нарушаться скрипом колес крестьянских повозок, ударами кузнечного молота, выкриками разносчиков, когда нежные краски неба словно растворяются в воздухе, и купающийся в свете зари город кажется монолитом из золотисто-розового камня, и его отражение тонет в прозрачной глубине Сены. Ей нравилась прохлада и свежесть раннего утра, нравилось пробираться между заваленных товарами рядов крытого рынка, над которыми витали запахи кож, масел, сукна и знаменитых гонесских булок.
Элиана отправлялась за покупками в своем неизменном сером капоре с завязанными под подбородком розовыми лентами, в сером шерстяном платье с закрытым воротом, высокой талией, рукавами фонариком, суживающимися книзу, и с плотно обхватывающими запястья манжетами, а поверх надевала старый спенсер. Небольшая легкая корзинка висела на сгибе руки.
Несмотря на то, что она снова была бедна, все делала своими руками и мысли ее занимали вещи бесхитростные и простые, она не чувствовала себя сломленной и униженной – ведь она знавала и худшие времена.
Как-то раз, придя домой, молодая женщина увидела, что Бернар проснулся и сидит на кровати. На нем были форменные брюки и рубашка из грубого, но белоснежного полотна, оттенявшего золотистую смуглоту кожи. Бернар выглядел куда лучше, чем пару недель назад, только казался очень худым. Впрочем, ему шла худоба – она придавала его облику какую-то особую юношескую легкость.
Элиана попыталась вспомнить, сколько ему лет. Должно быть, чуть более тридцати… Не так уж много для того, чтобы начать новую жизнь.
Поздоровавшись, она положила покупки на стол и сняла шляпу. Потом спросила:
– Как самочувствие, Бернар? Вам, кажется, лучше?
– Да, – отвечал он, – настолько лучше, что я наконец решил поговорить с вами, Элиана.
Молодая женщина заметила, что в глубине его взгляда прячется настороженность, и поняла, что разговор будет серьезным.
– Хорошо, – просто сказала она, опускаясь на стул, – я слушаю вас, Бернар.
Он сделал паузу, очевидно, собираясь с мыслями, потом медленно произнес:
– Я даже не знаю, как благодарить вас, Элиана, за то, что вы для меня сделали! Я же вижу, вы отнимаете от себя последнее, вы ютитесь в каморке…
Она сделала протестующий жест, но Бернар мотнул головой.
– Не спорьте. Я знаю, что вам и прежде приходилось нелегко. Признаться, я не подумал о том, что тогда, в девяносто третьем, вы можете остаться с ребенком.
Он впервые коснулся прошлого, и Элиана невольно затаила дыхание.
– Я не жалею, – сказала она, – я очень люблю этого мальчика и не представляю своей жизни без него.
Молодая женщина хотела добавить «он всегда напоминал мне о вас», но, будучи не в силах предугадать его реакцию, не осмелилась произнести столь важные слова.
– За это я вам признателен вдвойне, – промолвил Бернар, – и мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Ведь я нищий, Элиана. Мой отец оставил семье большое состояние, но все пропало во время Революции. А в Итальянскую кампанию нам почти ничего не платили – армия была разута, раздета и голодна. Конечно, я обращусь в военное ведомство и попытаюсь что-либо получить за Египет, но не уверен, сумею ли добиться своего в этой неразберихе.
– Это не имеет значения, Бернар. Все, что у нас есть, – ваше. Не нужно ни о чем волноваться. Сейчас главное, чтобы вы поправились.
Он смотрел на нее долгим влекущим взглядом, в котором тем не менее не было ничего опасного, и молодая женщина подумала: это все равно, что пить вино, не думая о том, что можешь опьянеть.
– Разумеется, вы можете не отвечать мне, Элиана, и все-таки я бы хотел знать, что случилось с вами после нашей разлуки. Вероятно, вы встретили человека, которого полюбили еще раньше, в юности, и сошлись с ним?
– Да, – спокойно отвечала она, – все правильно.
– Почему вы не вышли за него замуж? Неужели из-за нашей клятвы? Но ведь об этом не знал никто, кроме нас с вами, того безвестного священника, да Господа Бога. И вряд ли этот брак можно было считать действительным. – А потом, слегка улыбнувшись, прибавил: – Неужели вы не верили, что я умер?
Его взгляд оставался испытующим, серьезным. Скорее всего, Бернара интересовало, какие чувства она испытывала к нему – и тогда, и теперь. И Элиана ответила:
– Я не хотела верить. Слишком уж много было потерь! Что касается того человека… Не стану лгать, Бернар, я не вышла за него не из-за вас, а из-за сына. И потом… этот человек не очень-то стремился жениться на мне. Возможно, все было бы по-другому, если б я дала Ролану фамилию моего первого мужа, Этьена де Талуэ, но мне не хотелось этого делать. Наверное, я все же надеялась, что когда-нибудь хоть что-то о вас узнаю. Да, я поставила себя в двусмысленное положение и рисковала будущим сына и все-таки не могла поступить иначе. Я признаю свою слабость, Бернар. Я не сумела отказаться от Максимилиана просто потому, что хотела ласки, любви и тепла. Стала его любовницей, и мы прожили вместе три года, а потом он уехал в Австрию и не пожелал взять меня с собой. Спустя семь месяцев после его отъезда у меня родилась дочь, о которой он даже не знает.
– Я понимаю, что вам пришлось пережить, – сказал Бернар, а потом попросил: – Принесите девочку.
Элиана встала, прошла за перегородку и взяла из колыбели еще сонную Адель. Малышка была прехорошенькая: пухлые щечки, рыжеватые кудряшки и васильковые глаза.
– Девочка… – задумчиво произнес Бернар. – Глядя на нее, я поневоле вспоминаю своих сестер. Иногда мне кажется, что все это было в другой жизни. Неужели счастье навсегда покинуло нас?
Элиана молчала. На ее ресницах дрожали слезы.
– Конечно, вы вправе меня осуждать… – тихо промолвила она.
– А любить вас я могу? – спросил он, и его глаза улыбнулись.
– Этого права у человека никто не может отнять, – ответила Элиана, и ей показалось, что она тонет в его пылающем взоре.
Внезапно Бернар протянул руку и сжал пальцы молодой женщины в своей горячей ладони.
– Послушайте, Элиана, видите ли, я почти здоров и в состоянии сам позаботиться о себе. Я больше не хочу вас стеснять и потому должен уйти. Но я могу… остаться. Все зависит от вашего слова.
– А вы… – растерянно пролепетала она, почти физически ощущая власть его желания, – вы этого хотите?
Он чуть заметно усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Хотя средства были на исходе, Элиана старалась получше накормить Бернара; ей нравилось заботиться о нем, нравилось видеть, как он с молчаливой благодарностью следит за ее хлопотами.
Поскольку у Элианы не было служанки, она сама делала покупки. Молодая женщина любила ходить на рынок в рассветные часы, когда вдохновенное, величавое спокойствие Парижа начинает нарушаться скрипом колес крестьянских повозок, ударами кузнечного молота, выкриками разносчиков, когда нежные краски неба словно растворяются в воздухе, и купающийся в свете зари город кажется монолитом из золотисто-розового камня, и его отражение тонет в прозрачной глубине Сены. Ей нравилась прохлада и свежесть раннего утра, нравилось пробираться между заваленных товарами рядов крытого рынка, над которыми витали запахи кож, масел, сукна и знаменитых гонесских булок.
Элиана отправлялась за покупками в своем неизменном сером капоре с завязанными под подбородком розовыми лентами, в сером шерстяном платье с закрытым воротом, высокой талией, рукавами фонариком, суживающимися книзу, и с плотно обхватывающими запястья манжетами, а поверх надевала старый спенсер. Небольшая легкая корзинка висела на сгибе руки.
Несмотря на то, что она снова была бедна, все делала своими руками и мысли ее занимали вещи бесхитростные и простые, она не чувствовала себя сломленной и униженной – ведь она знавала и худшие времена.
Как-то раз, придя домой, молодая женщина увидела, что Бернар проснулся и сидит на кровати. На нем были форменные брюки и рубашка из грубого, но белоснежного полотна, оттенявшего золотистую смуглоту кожи. Бернар выглядел куда лучше, чем пару недель назад, только казался очень худым. Впрочем, ему шла худоба – она придавала его облику какую-то особую юношескую легкость.
Элиана попыталась вспомнить, сколько ему лет. Должно быть, чуть более тридцати… Не так уж много для того, чтобы начать новую жизнь.
Поздоровавшись, она положила покупки на стол и сняла шляпу. Потом спросила:
– Как самочувствие, Бернар? Вам, кажется, лучше?
– Да, – отвечал он, – настолько лучше, что я наконец решил поговорить с вами, Элиана.
Молодая женщина заметила, что в глубине его взгляда прячется настороженность, и поняла, что разговор будет серьезным.
– Хорошо, – просто сказала она, опускаясь на стул, – я слушаю вас, Бернар.
Он сделал паузу, очевидно, собираясь с мыслями, потом медленно произнес:
– Я даже не знаю, как благодарить вас, Элиана, за то, что вы для меня сделали! Я же вижу, вы отнимаете от себя последнее, вы ютитесь в каморке…
Она сделала протестующий жест, но Бернар мотнул головой.
– Не спорьте. Я знаю, что вам и прежде приходилось нелегко. Признаться, я не подумал о том, что тогда, в девяносто третьем, вы можете остаться с ребенком.
Он впервые коснулся прошлого, и Элиана невольно затаила дыхание.
– Я не жалею, – сказала она, – я очень люблю этого мальчика и не представляю своей жизни без него.
Молодая женщина хотела добавить «он всегда напоминал мне о вас», но, будучи не в силах предугадать его реакцию, не осмелилась произнести столь важные слова.
– За это я вам признателен вдвойне, – промолвил Бернар, – и мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Ведь я нищий, Элиана. Мой отец оставил семье большое состояние, но все пропало во время Революции. А в Итальянскую кампанию нам почти ничего не платили – армия была разута, раздета и голодна. Конечно, я обращусь в военное ведомство и попытаюсь что-либо получить за Египет, но не уверен, сумею ли добиться своего в этой неразберихе.
– Это не имеет значения, Бернар. Все, что у нас есть, – ваше. Не нужно ни о чем волноваться. Сейчас главное, чтобы вы поправились.
Он смотрел на нее долгим влекущим взглядом, в котором тем не менее не было ничего опасного, и молодая женщина подумала: это все равно, что пить вино, не думая о том, что можешь опьянеть.
– Разумеется, вы можете не отвечать мне, Элиана, и все-таки я бы хотел знать, что случилось с вами после нашей разлуки. Вероятно, вы встретили человека, которого полюбили еще раньше, в юности, и сошлись с ним?
– Да, – спокойно отвечала она, – все правильно.
– Почему вы не вышли за него замуж? Неужели из-за нашей клятвы? Но ведь об этом не знал никто, кроме нас с вами, того безвестного священника, да Господа Бога. И вряд ли этот брак можно было считать действительным. – А потом, слегка улыбнувшись, прибавил: – Неужели вы не верили, что я умер?
Его взгляд оставался испытующим, серьезным. Скорее всего, Бернара интересовало, какие чувства она испытывала к нему – и тогда, и теперь. И Элиана ответила:
– Я не хотела верить. Слишком уж много было потерь! Что касается того человека… Не стану лгать, Бернар, я не вышла за него не из-за вас, а из-за сына. И потом… этот человек не очень-то стремился жениться на мне. Возможно, все было бы по-другому, если б я дала Ролану фамилию моего первого мужа, Этьена де Талуэ, но мне не хотелось этого делать. Наверное, я все же надеялась, что когда-нибудь хоть что-то о вас узнаю. Да, я поставила себя в двусмысленное положение и рисковала будущим сына и все-таки не могла поступить иначе. Я признаю свою слабость, Бернар. Я не сумела отказаться от Максимилиана просто потому, что хотела ласки, любви и тепла. Стала его любовницей, и мы прожили вместе три года, а потом он уехал в Австрию и не пожелал взять меня с собой. Спустя семь месяцев после его отъезда у меня родилась дочь, о которой он даже не знает.
– Я понимаю, что вам пришлось пережить, – сказал Бернар, а потом попросил: – Принесите девочку.
Элиана встала, прошла за перегородку и взяла из колыбели еще сонную Адель. Малышка была прехорошенькая: пухлые щечки, рыжеватые кудряшки и васильковые глаза.
– Девочка… – задумчиво произнес Бернар. – Глядя на нее, я поневоле вспоминаю своих сестер. Иногда мне кажется, что все это было в другой жизни. Неужели счастье навсегда покинуло нас?
Элиана молчала. На ее ресницах дрожали слезы.
– Конечно, вы вправе меня осуждать… – тихо промолвила она.
– А любить вас я могу? – спросил он, и его глаза улыбнулись.
– Этого права у человека никто не может отнять, – ответила Элиана, и ей показалось, что она тонет в его пылающем взоре.
Внезапно Бернар протянул руку и сжал пальцы молодой женщины в своей горячей ладони.
– Послушайте, Элиана, видите ли, я почти здоров и в состоянии сам позаботиться о себе. Я больше не хочу вас стеснять и потому должен уйти. Но я могу… остаться. Все зависит от вашего слова.
– А вы… – растерянно пролепетала она, почти физически ощущая власть его желания, – вы этого хотите?
Он чуть заметно усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130