Поля шляпы закрывают лицо. Солнце падает вертикально.
В купоросном небе над Bad Land видны медленные точки орлов. Завидя фигуру на холме, "X" от неожиданности спотыкается и, закашлявшись от пыли, кричит, показывая рукой на фигуру - "Motherfucker! Oh, shit, I know what a hell it is! This is Death!" С этими словами он тащит из-за спины свой карабин и стреляет по фигуре. На выстрелы и на дикий крик своего приятеля из-за холма выбегают остальные члены съемочной группы. "X" продолжает стрелять. Спустя полчаса, в кемпинге он пытается рассказать что-то рейнджерам. Он просит пить. Ему дают воды. Он просит еще. Из слов почти невменяемого от текилы и марихуаны человека (куда делся приятель - неведомо, канва сюжета начинает расползаться), окружающие узнают, что буквально в двух шагах этот измученный пылью и жаждой человек почти в упор расстрелял смерть. Однако теологический оттенок случившегося оказывается очень нестойким и вопреки ожиданию не перерастает в отдельную тему, чему отчасти виной изнуряющая жара и неподготовленность окружающих. И так далее. Милая Елена, я подхожу к окончанию описания твоего изумительного английского платья, но прежде, чем завершить его, я хочу спросить - не столько, быть может, тебя... неужто изумление единым, восхищенье целокупностью, которые пророчит нам в молодости мир, оказывается гримасой в захватанном зеркале бритвы, в жале своем хранящей мед разделенности, блаженного бреда, в тигле которого так и не обретают окончательных очертаний ни воспоминания, ни упования? Но я спрашиваю об этом лишь для того, чтобы еще раз услышать, как быстро тает в моих ушах эхо этой фразы, чей смысл мне уже не вполне понятен.

1 2 3 4