— Я успокою ее.
Опечаленная Анна взяла Стефана за руку и увела его в другую комнату. Завесив окно, она зажгла свечу.
— У нас только одна лампа и так мало керосина, — извинилась она и разрыдалась. — Простите меня. Но я никогда еще не говорила с Казимиром. Мы даже ни разу не поздоровались за руку. И все же я так с ним связана, будто ношу его ребенка под сердцем. Я знала, что он жив, чувствовала, но боялась верить. Мне кажется, что, если бы он умер, я умерла бы в ту же самую минуту.
— Он в Освенциме, но хочет бежать и вернуться к вам.
— В Освенциме? — Она задрожала. — Правда ли все то, что рассказывают об этом лагере?
— Он готовится к побегу, — уклонился от ответа Стефан. — У него там есть три друга. Хорошие ребята. Они задумали бежать вместе. Я помогаю им. Но потребуются фальшивые документы, а для этого нужно иметь фотографии. Казимир сказал, что единственная его карточка у вас.
— Больше у меня нет ничего в память о нем, — прошептала Анна.
— Но она поможет вам вернуть живого Казимира, — настаивал Стефан.
— Хорошо! — сказала Анна, вытерла слезы, но вдруг снова разрыдалась.
— Невероятно, что я так люблю его, — смеясь и плача, говорила она. — Ведь я даже не знаю, как звучит его голос.
Она подала ему карточку, которая всегда была при ней.
— Вам, наверное, смешно, что я носила фотографию у сердца? — спросила Анна.
— Вы такая хорошая, — ответил ей Стефан, у которого комок подступил к горлу.
Он был растроган тем, что есть еще на свете такие женщины…
— Разрешите поцеловать вам-руку.
— Ну что вы, — смутилась Анна и спрятала руки за спину.
— Я скажу Казимиру, что у него очень красивая невеста, — сказал Стефан.
— Что она верна ему и с нетерпением ждет его возвращения.
— Скажите, что я люблю его. Люблю всем сердцем. Всегда думаю о нем. Пусть возвращается как можно скорее.
— Побег намечен на первое мая следующего года.
— Как еще долго! — побледнела Анна. — Сейчас только июль.
— Я должен побывать в семьях других товарищей. Нужны карточки. Ведь в лагере не сфотографируешься. К маю вы и ваша матушка должны скрыться. Иначе, если немцы пронюхали о вашей помолвке, могут схватить и вас.
— На площади, когда убили моего отца, я крикнула Казимиру, что люблю его. Все слыхали…
— У вас есть где укрыться?
— Скажите ему, что мы уйдем в лес, к партизанам. Казимир найдет. Он хорошо знает лес. Я предупрежу партизан, и его встретят. Скажите ему, что я люблю и жду его.
Они вернулись в большую комнату. Больная горячо молилась. Ксендз сидел у ее кровати.
— Господи, прости мне грехи мои! И прокляни меня, господи, если я буду ненавидеть людей, — услыхал Стефан и, пораженный, посмотрел на ксендза.
Тот улыбнулся.
— Это моя профессия, — шепнул он. — Ты готов?
— Да.
— Тогда пошли. Переночуешь у меня. .
— Может, он переночует здесь? — вмешалась Анна. — Я лягу с мамой.
— Нет! Сюда я пришел со служкой, со служкой и вернусь, — сказал ксендз.
— Крепись, Анна, на днях зайду к твоей матушке еще раз.
— Скажите ему, что я думаю о нем постоянно, скажите, что я буду считать дни… Скажите…
— Прости мне грехи мои, господи, — молилась больная. — Пусть я буду гореть в вечном огне, если позволю ненависти овладеть моим сердцем.
Собака не тявкнула, когда двое мужчин в белых рясах прошли мимо. Может быть, и она чувствовала, что они принесли в этот печальный дом надежду.
Глава 7. ШТРАФНИКИ
Генеку Гжесло пришлось познакомиться с одиннадцатым блоком, одиночным бункером и штрафной командой. Всего лишь раз не справился он со своим горячим характером и ударил немца. Только чудо спасло его от расправы на месте. Это случилось в карьере. В тот день Генек работал без друзей. Тадеуш и Казимир были направлены в другую команду. Иначе они удержали бы его от опрометчивого поступка.
Скучающий капо решил поразвлечься. Его выбор пал на самого слабого заключенного. Генек обратил внимание на беднягу, когда тот, наверное, уже в десятый раз тащил наверх мешок, наполненный камнями. Человек карабкался по крутому склону, падал под тяжестью ноши, вставал и снова падал. Каждый шаг стоил ему колоссального напряжения. А наверху поджидал капо. Он брал у пленника мешок и спокойно вытряхивал его содержимое в карьер. Камни с шумом катились вниз, а заключенный угасшим взором следил за их падением.
— Ах ты вонючая тварь, ты что натворил?! — гримасничая завопил капо. — Ты вытряхнул мешок. Смотри, в нем ничего не осталось! — И швырнул мешок в лицо бедняге. — Пулей вниз и немедленно тащи полный мешок!
Несчастный напрасно с немой мольбой смотрел на своего мучителя. На жирной тупой физиономии не было сострадания. Измученный человек, не проронив ни звука, поплелся вниз.
— Бегом, чертова дохлятина!
Тяжелый, как молот, кулак обрушился на голову беззащитной жертвы. Пленник пошатнулся, споткнулся о край насыпи и присел, чтобы не слететь кувырком вниз. Так, на корточках, он и съехал на дно карьера, затем встал и начал наполнять камнями мешок.
— Шнель, мерзавец!
Генек наблюдал за этой сценой, задыхаясь от ярости, крепко сжав зубы. Он видел, с какой тоской скелетоподобный человек посмотрел на крутой склон, видел, как, собрав последние силы, вскинул мешок на спину и медленно побрел вверх.
Деревянные башмаки скользили по щебню. Он щел согнувшись, то и дело опираясь о землю руками. Падал, пошатываясь вставал, снова падал.
А капо метался как одержимый. Он ждал свою жертву, вытянув руки, выхватил мешок и… сцена повторилась.
— О, тупоголовый осел! Ты опять за свое? Посмотри, мешок снова пустой! Марш бегом вниз, тащи новый!
А внизу, прямо напротив капо, стоял Генек. Стоял и смотрел. Казалось, происходящее его совсем не трогало.
Друзья приучили себя не проявлять своих чувств. Они могли не дрогнув смотреть, как убивают заключенных или ведут на виселицу очередную жертву. Вся жизнь их была подчинена подготовке к побегу. Подобные картины заставляли их энергично готовиться. Вмешиваться они не имели права даже тогда, когда видели, как расправляются с самыми слабыми и беззащитными. Вмешательство было бы равносильно самоубийству.
Но на этот раз Генек не смог сдержаться: в голове ни одной мысли. Он просто стоял и ждал, когда бедняга спустился вниз. Генек молча взял у него из рук мешок и стал наполнять камнями.
— Эй! Ты там! Проклятая христианская собака! Тебе чего надо?
— Я помогаю своему товарищу. Он устал, поэтому роняет мешок, а я сильней его.
С наполненным до краев мешком Генек пошел наверх. В лагере он очень похудел, но был еще довольно сильным. Рослая фигура выглядела внушительно, а рассерженное лицо вызывающе. Он шел широко расставляя ноги, стараясь не упасть. Генек не хотел, чтобы этот бандит наверху видел его упавшим. Он перешагнул через край карьера и, тяжело дыша, остановился перед капо, возвышаясь на целую голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Опечаленная Анна взяла Стефана за руку и увела его в другую комнату. Завесив окно, она зажгла свечу.
— У нас только одна лампа и так мало керосина, — извинилась она и разрыдалась. — Простите меня. Но я никогда еще не говорила с Казимиром. Мы даже ни разу не поздоровались за руку. И все же я так с ним связана, будто ношу его ребенка под сердцем. Я знала, что он жив, чувствовала, но боялась верить. Мне кажется, что, если бы он умер, я умерла бы в ту же самую минуту.
— Он в Освенциме, но хочет бежать и вернуться к вам.
— В Освенциме? — Она задрожала. — Правда ли все то, что рассказывают об этом лагере?
— Он готовится к побегу, — уклонился от ответа Стефан. — У него там есть три друга. Хорошие ребята. Они задумали бежать вместе. Я помогаю им. Но потребуются фальшивые документы, а для этого нужно иметь фотографии. Казимир сказал, что единственная его карточка у вас.
— Больше у меня нет ничего в память о нем, — прошептала Анна.
— Но она поможет вам вернуть живого Казимира, — настаивал Стефан.
— Хорошо! — сказала Анна, вытерла слезы, но вдруг снова разрыдалась.
— Невероятно, что я так люблю его, — смеясь и плача, говорила она. — Ведь я даже не знаю, как звучит его голос.
Она подала ему карточку, которая всегда была при ней.
— Вам, наверное, смешно, что я носила фотографию у сердца? — спросила Анна.
— Вы такая хорошая, — ответил ей Стефан, у которого комок подступил к горлу.
Он был растроган тем, что есть еще на свете такие женщины…
— Разрешите поцеловать вам-руку.
— Ну что вы, — смутилась Анна и спрятала руки за спину.
— Я скажу Казимиру, что у него очень красивая невеста, — сказал Стефан.
— Что она верна ему и с нетерпением ждет его возвращения.
— Скажите, что я люблю его. Люблю всем сердцем. Всегда думаю о нем. Пусть возвращается как можно скорее.
— Побег намечен на первое мая следующего года.
— Как еще долго! — побледнела Анна. — Сейчас только июль.
— Я должен побывать в семьях других товарищей. Нужны карточки. Ведь в лагере не сфотографируешься. К маю вы и ваша матушка должны скрыться. Иначе, если немцы пронюхали о вашей помолвке, могут схватить и вас.
— На площади, когда убили моего отца, я крикнула Казимиру, что люблю его. Все слыхали…
— У вас есть где укрыться?
— Скажите ему, что мы уйдем в лес, к партизанам. Казимир найдет. Он хорошо знает лес. Я предупрежу партизан, и его встретят. Скажите ему, что я люблю и жду его.
Они вернулись в большую комнату. Больная горячо молилась. Ксендз сидел у ее кровати.
— Господи, прости мне грехи мои! И прокляни меня, господи, если я буду ненавидеть людей, — услыхал Стефан и, пораженный, посмотрел на ксендза.
Тот улыбнулся.
— Это моя профессия, — шепнул он. — Ты готов?
— Да.
— Тогда пошли. Переночуешь у меня. .
— Может, он переночует здесь? — вмешалась Анна. — Я лягу с мамой.
— Нет! Сюда я пришел со служкой, со служкой и вернусь, — сказал ксендз.
— Крепись, Анна, на днях зайду к твоей матушке еще раз.
— Скажите ему, что я думаю о нем постоянно, скажите, что я буду считать дни… Скажите…
— Прости мне грехи мои, господи, — молилась больная. — Пусть я буду гореть в вечном огне, если позволю ненависти овладеть моим сердцем.
Собака не тявкнула, когда двое мужчин в белых рясах прошли мимо. Может быть, и она чувствовала, что они принесли в этот печальный дом надежду.
Глава 7. ШТРАФНИКИ
Генеку Гжесло пришлось познакомиться с одиннадцатым блоком, одиночным бункером и штрафной командой. Всего лишь раз не справился он со своим горячим характером и ударил немца. Только чудо спасло его от расправы на месте. Это случилось в карьере. В тот день Генек работал без друзей. Тадеуш и Казимир были направлены в другую команду. Иначе они удержали бы его от опрометчивого поступка.
Скучающий капо решил поразвлечься. Его выбор пал на самого слабого заключенного. Генек обратил внимание на беднягу, когда тот, наверное, уже в десятый раз тащил наверх мешок, наполненный камнями. Человек карабкался по крутому склону, падал под тяжестью ноши, вставал и снова падал. Каждый шаг стоил ему колоссального напряжения. А наверху поджидал капо. Он брал у пленника мешок и спокойно вытряхивал его содержимое в карьер. Камни с шумом катились вниз, а заключенный угасшим взором следил за их падением.
— Ах ты вонючая тварь, ты что натворил?! — гримасничая завопил капо. — Ты вытряхнул мешок. Смотри, в нем ничего не осталось! — И швырнул мешок в лицо бедняге. — Пулей вниз и немедленно тащи полный мешок!
Несчастный напрасно с немой мольбой смотрел на своего мучителя. На жирной тупой физиономии не было сострадания. Измученный человек, не проронив ни звука, поплелся вниз.
— Бегом, чертова дохлятина!
Тяжелый, как молот, кулак обрушился на голову беззащитной жертвы. Пленник пошатнулся, споткнулся о край насыпи и присел, чтобы не слететь кувырком вниз. Так, на корточках, он и съехал на дно карьера, затем встал и начал наполнять камнями мешок.
— Шнель, мерзавец!
Генек наблюдал за этой сценой, задыхаясь от ярости, крепко сжав зубы. Он видел, с какой тоской скелетоподобный человек посмотрел на крутой склон, видел, как, собрав последние силы, вскинул мешок на спину и медленно побрел вверх.
Деревянные башмаки скользили по щебню. Он щел согнувшись, то и дело опираясь о землю руками. Падал, пошатываясь вставал, снова падал.
А капо метался как одержимый. Он ждал свою жертву, вытянув руки, выхватил мешок и… сцена повторилась.
— О, тупоголовый осел! Ты опять за свое? Посмотри, мешок снова пустой! Марш бегом вниз, тащи новый!
А внизу, прямо напротив капо, стоял Генек. Стоял и смотрел. Казалось, происходящее его совсем не трогало.
Друзья приучили себя не проявлять своих чувств. Они могли не дрогнув смотреть, как убивают заключенных или ведут на виселицу очередную жертву. Вся жизнь их была подчинена подготовке к побегу. Подобные картины заставляли их энергично готовиться. Вмешиваться они не имели права даже тогда, когда видели, как расправляются с самыми слабыми и беззащитными. Вмешательство было бы равносильно самоубийству.
Но на этот раз Генек не смог сдержаться: в голове ни одной мысли. Он просто стоял и ждал, когда бедняга спустился вниз. Генек молча взял у него из рук мешок и стал наполнять камнями.
— Эй! Ты там! Проклятая христианская собака! Тебе чего надо?
— Я помогаю своему товарищу. Он устал, поэтому роняет мешок, а я сильней его.
С наполненным до краев мешком Генек пошел наверх. В лагере он очень похудел, но был еще довольно сильным. Рослая фигура выглядела внушительно, а рассерженное лицо вызывающе. Он шел широко расставляя ноги, стараясь не упасть. Генек не хотел, чтобы этот бандит наверху видел его упавшим. Он перешагнул через край карьера и, тяжело дыша, остановился перед капо, возвышаясь на целую голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70