Бежать не только потому, что мы не выживем здесь, в царстве этого полосатого бандита, но и для того, чтобы рассказать людям, что тут творится.
— Это Биркенау — Освенцим, — сказал Януш. — Говорят, что сам Освенцим расположен недалеко. Пламя, которое мы видели, — это крематорий Освенцима.
— Крематорий? — удивился Тадеуш. — Бог мой! Сколько же людей надо сжигать сразу, чтобы вспыхнул такой факел?!
— Я бывал в партизанских отрядах в разных концах страны, — продолжал Януш. — Бывал в местах, где скрываются евреи, и кое-что слышал. Своей смертью здесь не умирают. Немцы ведут систематическое, продуманное истребление народов. Идут слухи и об отравлении газом. Причем «работа» поставлена на широкую ногу.
— Бежать! Бежать во что бы то ни стало, — повторил Генек. — С завтрашнего же дня начнем подготовку. Надо расспросить о побегах, которые были, и разобраться в причинах провалов и неудач. Ошибок допускать нельзя.
— А сейчас спать, — сказал Януш. — В последний раз мы спали в среду. Если хотим бежать, надо экономить силы. Я согласен с Генеком: вырваться отсюда следует даже ценою жизни.
— И я с вами, — заявил Тадеуш.
«Бедная моя Ядвига, побег-это путь к тебе», — думал он.
— Мне тоже нечего здесь делать, — сердито проворчал Казимир.
Ему нужно было отомстить за расстрелянных односельчан и вернуться к Анне. Ведь Анна Ливерская крикнула ему: «Я люблю тебя, Казимир Полчанский!»
— Черт вас побери, да замолчите вы там наверху! Дайте наконец заснуть!
— Спокойной ночи, друзья, — сказал Януш, — будьте мужественными. Думайте о побеге, иначе быстро превратитесь в животных. Мне кажется, здесь выработана целая система, по которой через несколько недель им удается сломить самых твердых. Но сильного человека, который во что-то верит, не сломить. Надо верить! Давайте верить в освобождение!
Он говорил, а перед глазами вставали картины: Геня! Ребенок у ее груди. Сморщенные, сосущие губки. Смоленск. Солдатский бордель. Нет! Нет! Не думать!
— Надо верить в счастье, — произнес он вслух.
— Я верю в ненависть, — сурово ответил Генек. — Ненависть и месть — этих двух мотивов достаточно, чтобы я вырвался отсюда.
— Проклятые брехуны, убирайтесь чесать язык на улицу, к эсэсовцам.
— Дайте людям уснуть!
— Ну ты, зануда, не тявкай. Как же! Уснешь в такой вонище! — огрызнулся Генек.
На следующее утро невыспавшихся пленников выгнали из блока в пять часов. И это сделали заключенные, которые пришли вместе со старшим по лагерю. Все они были одеты в брюки и куртки в голубую и белую полоску. На куртке с левой стороны нашиты зеленые треугольники. Позже новички узнали, что бело-голубые были немцы-уголовники, посаженные за грабежи, убийство, насилие. В лагере их называли «зеленые». Бандиты лупили беззащитных людей кнутами, кулаками, палками. Поодаль стояли несколько тепло одетых эсэсовцев. Они подталкивали друг друга и смеялись. Присутствие начальства удваивало энергию бандитов с зелеными треугольниками.
Пленников построили по десять в ряд. Началась перекличка. Называлась фамилия — подлинная или вымышленная. Так как у многих при задержании не оказалось документов, они скрыли свою настоящую фамилию.
— У кого есть золотые зубы, выйти из строя! Но предупреждаю! Сейчас сам осмотрю ваши вонючие пасти и, если обнаружу золото, просто-напросто вышибу его оттуда молотком.
Эсэсовцы заулыбались. И тут заключенные поняли, что нацисты явились сюда не для того, чтобы их охранять. Нет! Для охраны хватало лагерного персонала и непрерывно вращающихся прожекторов. Эти звери покинули теплые постели в надежде удовлетворить свой извращенный садистский юмор.
— Ну! — прорычал старший по лагерю. Говорить он не умел, он только орал. И охрип, по-видимому, не столько от водки, сколько от крика. Несколько человек нерешительно вышли из строя.
— А?! Нашлись-таки! Команду здесь выполняют немедленно! За каждый золотой зуб пять ударов палкой! Понятно? Здесь вы и без зубов обойдетесь! Разжевывать не придется! Проскочит и так!
Всех вышедших из строя переписали. Позже, когда на волю стали просачиваться слухи о том, что творится в Освенциме, у пленных почти перестали находить золотые зубы. Говорили, что ни один владелец золотых зубов не вышел живым из карантина. И пленные стали сами вырывать себе зубы во время транспортировки.
— Ну, а теперь сдайте часы и кольца, — с усмешкой сказал старший по лагерю. — Я хочу посмотреть, который час. Да побыстрей! Если вам не удастся снять кольцо с лапы, не страшно. Поможем! Я просто отрежу палец и швырну его свиньям!
Эсэсовцы смеялись. Они уже стали мерзнуть, но не уходили, с любопытством рассматривая пленных.
— Евреи и священники есть?
Молчание.
— Найду — приколочу мерзавца гвоздями к стене! Вы, бешеные собаки, слушайте внимательно! Здесь концлагерь, а не туристская база! Сейчас вам наколют номера, и с этой минуты забудьте свои имена! Такая роскошь полякам ни к чему! Потом пойдете в душ, блох и вшей небось наплодили тучи. После бани получите номер и элегантную одежду! С шести до восьми будете работать здесь, в карантине. Карантин служит для того. чтобы проверить, годны ли вы для лагеря! Хватит ли у вас сил. Но не надо стараться прожить подольше! Вы должны подохнуть как можно скорее! Еврей может рассчитывать прожить здесь неделю, ханжа-ксендз — месяц, а остальные — не больше трех. Тех, кто не уложится в срок, содержат на особом режиме. Раз выдержал больше — значит, вор. Воровал пищу. В карантине вам будут давать половину лагерного рациона, ведь здесь вы не очень перегружены работой — значит, и жрать вам не положено! С лодырями я разделываюсь быстро. Понятие болезнь здесь не существует! Вы или живы, или сдохли. Болеть может только лодырь, бездельник! А таких я расстреливаю на месте! Понятно?!
Он сделал паузу и. хрипло дыша. взглянул в сторону эсэсовцев, ища одобрения. Ведь одобрение могло принести пачку сигарет или полбутылки водки.
— В карантине вас ожидает много развлечений: спорт, пение, маршировка. Время от времени вы будете получать по двадцать пять ударов палкой или трепку кнутом! Ибо дисциплина должна быть на высоте, а я знаю только один способ поддерживать ее! — Он показал заключенным палку и засмеялся.
— А сейчас раздеваться и в душ!
Светало. В остальных блоках еще спали. Неужели там тоже битком набито несчастными?
Вокруг все покрыто снегом. Сплошное снежное поле, а на нем грязные пятна блоков, тянущихся вдоль полотна дороги. Недостроенные помещения. Огромный лагерь, даже не видно, где он кончается. Чем-то необычайно безотрадным и трагическим веяло от этой бесконечной белизны. Они попали в беду, выхода из которой нет, впереди только смерть.
— Вы что, не слыхали? Я сказал — раздеваться!
Пленники в недоумении переглядывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Это Биркенау — Освенцим, — сказал Януш. — Говорят, что сам Освенцим расположен недалеко. Пламя, которое мы видели, — это крематорий Освенцима.
— Крематорий? — удивился Тадеуш. — Бог мой! Сколько же людей надо сжигать сразу, чтобы вспыхнул такой факел?!
— Я бывал в партизанских отрядах в разных концах страны, — продолжал Януш. — Бывал в местах, где скрываются евреи, и кое-что слышал. Своей смертью здесь не умирают. Немцы ведут систематическое, продуманное истребление народов. Идут слухи и об отравлении газом. Причем «работа» поставлена на широкую ногу.
— Бежать! Бежать во что бы то ни стало, — повторил Генек. — С завтрашнего же дня начнем подготовку. Надо расспросить о побегах, которые были, и разобраться в причинах провалов и неудач. Ошибок допускать нельзя.
— А сейчас спать, — сказал Януш. — В последний раз мы спали в среду. Если хотим бежать, надо экономить силы. Я согласен с Генеком: вырваться отсюда следует даже ценою жизни.
— И я с вами, — заявил Тадеуш.
«Бедная моя Ядвига, побег-это путь к тебе», — думал он.
— Мне тоже нечего здесь делать, — сердито проворчал Казимир.
Ему нужно было отомстить за расстрелянных односельчан и вернуться к Анне. Ведь Анна Ливерская крикнула ему: «Я люблю тебя, Казимир Полчанский!»
— Черт вас побери, да замолчите вы там наверху! Дайте наконец заснуть!
— Спокойной ночи, друзья, — сказал Януш, — будьте мужественными. Думайте о побеге, иначе быстро превратитесь в животных. Мне кажется, здесь выработана целая система, по которой через несколько недель им удается сломить самых твердых. Но сильного человека, который во что-то верит, не сломить. Надо верить! Давайте верить в освобождение!
Он говорил, а перед глазами вставали картины: Геня! Ребенок у ее груди. Сморщенные, сосущие губки. Смоленск. Солдатский бордель. Нет! Нет! Не думать!
— Надо верить в счастье, — произнес он вслух.
— Я верю в ненависть, — сурово ответил Генек. — Ненависть и месть — этих двух мотивов достаточно, чтобы я вырвался отсюда.
— Проклятые брехуны, убирайтесь чесать язык на улицу, к эсэсовцам.
— Дайте людям уснуть!
— Ну ты, зануда, не тявкай. Как же! Уснешь в такой вонище! — огрызнулся Генек.
На следующее утро невыспавшихся пленников выгнали из блока в пять часов. И это сделали заключенные, которые пришли вместе со старшим по лагерю. Все они были одеты в брюки и куртки в голубую и белую полоску. На куртке с левой стороны нашиты зеленые треугольники. Позже новички узнали, что бело-голубые были немцы-уголовники, посаженные за грабежи, убийство, насилие. В лагере их называли «зеленые». Бандиты лупили беззащитных людей кнутами, кулаками, палками. Поодаль стояли несколько тепло одетых эсэсовцев. Они подталкивали друг друга и смеялись. Присутствие начальства удваивало энергию бандитов с зелеными треугольниками.
Пленников построили по десять в ряд. Началась перекличка. Называлась фамилия — подлинная или вымышленная. Так как у многих при задержании не оказалось документов, они скрыли свою настоящую фамилию.
— У кого есть золотые зубы, выйти из строя! Но предупреждаю! Сейчас сам осмотрю ваши вонючие пасти и, если обнаружу золото, просто-напросто вышибу его оттуда молотком.
Эсэсовцы заулыбались. И тут заключенные поняли, что нацисты явились сюда не для того, чтобы их охранять. Нет! Для охраны хватало лагерного персонала и непрерывно вращающихся прожекторов. Эти звери покинули теплые постели в надежде удовлетворить свой извращенный садистский юмор.
— Ну! — прорычал старший по лагерю. Говорить он не умел, он только орал. И охрип, по-видимому, не столько от водки, сколько от крика. Несколько человек нерешительно вышли из строя.
— А?! Нашлись-таки! Команду здесь выполняют немедленно! За каждый золотой зуб пять ударов палкой! Понятно? Здесь вы и без зубов обойдетесь! Разжевывать не придется! Проскочит и так!
Всех вышедших из строя переписали. Позже, когда на волю стали просачиваться слухи о том, что творится в Освенциме, у пленных почти перестали находить золотые зубы. Говорили, что ни один владелец золотых зубов не вышел живым из карантина. И пленные стали сами вырывать себе зубы во время транспортировки.
— Ну, а теперь сдайте часы и кольца, — с усмешкой сказал старший по лагерю. — Я хочу посмотреть, который час. Да побыстрей! Если вам не удастся снять кольцо с лапы, не страшно. Поможем! Я просто отрежу палец и швырну его свиньям!
Эсэсовцы смеялись. Они уже стали мерзнуть, но не уходили, с любопытством рассматривая пленных.
— Евреи и священники есть?
Молчание.
— Найду — приколочу мерзавца гвоздями к стене! Вы, бешеные собаки, слушайте внимательно! Здесь концлагерь, а не туристская база! Сейчас вам наколют номера, и с этой минуты забудьте свои имена! Такая роскошь полякам ни к чему! Потом пойдете в душ, блох и вшей небось наплодили тучи. После бани получите номер и элегантную одежду! С шести до восьми будете работать здесь, в карантине. Карантин служит для того. чтобы проверить, годны ли вы для лагеря! Хватит ли у вас сил. Но не надо стараться прожить подольше! Вы должны подохнуть как можно скорее! Еврей может рассчитывать прожить здесь неделю, ханжа-ксендз — месяц, а остальные — не больше трех. Тех, кто не уложится в срок, содержат на особом режиме. Раз выдержал больше — значит, вор. Воровал пищу. В карантине вам будут давать половину лагерного рациона, ведь здесь вы не очень перегружены работой — значит, и жрать вам не положено! С лодырями я разделываюсь быстро. Понятие болезнь здесь не существует! Вы или живы, или сдохли. Болеть может только лодырь, бездельник! А таких я расстреливаю на месте! Понятно?!
Он сделал паузу и. хрипло дыша. взглянул в сторону эсэсовцев, ища одобрения. Ведь одобрение могло принести пачку сигарет или полбутылки водки.
— В карантине вас ожидает много развлечений: спорт, пение, маршировка. Время от времени вы будете получать по двадцать пять ударов палкой или трепку кнутом! Ибо дисциплина должна быть на высоте, а я знаю только один способ поддерживать ее! — Он показал заключенным палку и засмеялся.
— А сейчас раздеваться и в душ!
Светало. В остальных блоках еще спали. Неужели там тоже битком набито несчастными?
Вокруг все покрыто снегом. Сплошное снежное поле, а на нем грязные пятна блоков, тянущихся вдоль полотна дороги. Недостроенные помещения. Огромный лагерь, даже не видно, где он кончается. Чем-то необычайно безотрадным и трагическим веяло от этой бесконечной белизны. Они попали в беду, выхода из которой нет, впереди только смерть.
— Вы что, не слыхали? Я сказал — раздеваться!
Пленники в недоумении переглядывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70