К тому же невеста была не первой молодости и в свои 34 года успела потерять многое из той привлекательности, которой в юности обладают даже некрасивые девушки.
Не мудрено, что Браун, как осторожный царедворец, скрыл свое смущение, воздержался от каких-либо восторгов и сообщил Генриху, что его ожидают. При встрече с немкой Генрих не поверил своим глазам и почти открыто выразил свое «недовольство и неприятное впечатление от ее личности», как сообщал наблюдавший эту сцену придворный. Пробормотав несколько фраз, Генрих удалился, позабыв даже передать Анне подготовленный для нее новогодний подарок. Вернувшись на корабль, он мрачно заметил: «Я не вижу в этой женщине ничего похожего на то, что сообщили мне о ней, и я удивлен, как столь мудрые люди могли писать подобные отчеты». Эта фраза, приобретавшая зловещий смысл в устах такого тирана, как Генрих, не на шутку перепугала Энтони Брауна: одним из участников переговоров о браке был его кузен Саутгемптон.
Но Генрих думал не о нем. Свое неудовольствие король не скрыл от приближенных, а Кромвелю прямо объявил: «Знай я обо всем этом раньше, она не прибыла бы сюда. Как же теперь выпутаться из игры?» Кромвель ответил, что он очень огорчен. После того как министр сам получил возможность взглянуть на невесту, он поспешил согласиться с мнением разочарованного жениха, заметив, что Анна все же обладает королевскими манерами. Этого было явно недостаточно. Отныне Генрих только и думал, как бы отделаться от «фламандской кобылы», как он окрестил свою нареченную. Политические причины, побудившие английского короля искать руки дочери герцога Клевского, сводились к тому, чтобы взять в кольцо Фландрию — одну из наиболее богатых земель империи Карла V. Окруженная со всех сторон противниками императора — Англией, Францией, герцогом Клевским и протестантскими князьями Северной Германии, Фландрия стала бы уязвимым местом империи Карла V, что побуждало бы его искать примирения с Генрихом. Кроме того, возможность подобного окружения Фландрии могла побудить Франциска I отказаться от мысли о соглашении со своим старым соперником — германским императором.
Хотя эти соображения сохраняли свою силу, Генрих дал указание помочь ему «выпутаться». Кромвель принялся за дело. Анну, оказывается, намеревались выдать за герцога Лотарингского, и документ, содержащий официальное освобождение невесты от данного ею обещания, остался в Германии. Это была как будто спасительная лазейка: Генрих попытался принять роль оскорбленного и обманутого человека. Но бумагу рано или поздно доставили бы в Лондон. А просто отослать Анну домой Генрих опасался, так как уязвленный герцог Клевский легко мог перейти на сторону Карла V. С проклятиями, мрачный, как туча, король решил жениться.
На другой день после свадьбы Генрих VIII объявил, что новобрачная ему в тягость. Однако он ещё некоторое время воздерживался от открытого разрыва. Оставалось определить: так ли уж опасен этот разрыв? В феврале 1540 года герцог Норфолк, противник «германского брака» и теперь враг Кромвеля, отправился во Францию. Он убедился, что франко-испанское сближение не зашло далеко. Во всяком случае ни Карл, ни Франциск не предполагали нападать на Англию. А ведь именно ссылкой на эту угрозу Кромвель мотивировал необходимость германского брака. Норфолк привез свои радостные для Генриха известия и взамен узнал не менее приятную новость для себя: на королевские обеды и ужины, куда допускались самые близкие люди, была приглашена племянница герцога юная Екатерина Говард.
Кромвель пытался нанести контрудар: его разведка постаралась скомпрометировать епископа Гардинера, который, подобно Норфолку, стремился к примирению с Римом. Министр произвел также конфискацию имущества ордена иоаннитов: золото, притекавшее в королевское казначейство, всегда успокаивающе действовало на Генриха.
7 июня к Кромвелю зашел его бывший сторонник, а ныне тайный недруг Райотсли, приближенный Генриха. Он намекнул, что короля надо освободить от новой жены. На другой день, 8 июня, Райотсли снова посетил министра и опять настойчиво повторил свою мысль. Стало ясно, что это был королевский прикаа Кромвель кивнул головой, но заметил, что дело сложное. Министру предлагали освободить короля от Анны Клевской, чтобы расчистить дорогу для Екатерины Говард — племянницы его врага.
Пока Кромвель с горечью размышлял над полученным приказом, Генрих уже принял решение: прежде чем освободиться от новой жены, необходимо отделаться от надоевшего министра. Райотсли по приказу короля в тот же день, 8 июня, составил королевские письма, обвинявшие Кромвеля в том, что он нарушил составленный Генрихом план нового церковного устройства.
Вчера еще всемогущий министр стал обреченным человеком, отверженным, отмеченным печатью королевской немилости. Об этом знали уже другие царедворцы и советники — почти все, кроме него самого, руководителя секретной службы. 10 июня 1540 года, когда члены тайного совета шли из Вестминстера, где заседал парламент, во дворец, порыв ветра сорвал шапку с головы Кромвеля. Вопреки обычной вежливости, требовавшей, чтобы и остальные советники также сняли шапки, все остались в головных уборах. Кромвель понял. Он имел еще мужество усмехнуться: «Сильный ветер сорвал мою шапку и сохранил все ваши!»
Во время традиционного обеда во дворце Кромвеля избегали, как зачумленного. С ним никто не разговаривал. Пока министр выслушивал пришедших к нему посетителей, его коллеги поспешили уйти в зал совещаний. С запозданием он вошел в зал и намеревался сесть на свое место, заметив: «Джентльмены, вы очень поторопились начать». Его прервал окрик Норфолка: «Кромвель, не смей здесь садиться! Изменники не сидят с дворянами!» При слове «изменники» отворилась дверь и вошел капитан с шестью солдатами. Начальник стражи подошел к министру и жестом показал ему, что он арестован. Вскочив на ноги, бросив шпагу на пол, Кромвель с горящими глазами, задыхающимся голосом закричал: «Такова награда за мои труды! Я изменник? Скажите по совести, я изменник? Я никогда не имел в мыслях оскорбить его величество, но раз так обращаются со мной, я отказываюсь от надежды на пощаду. Я только прошу короля, чтобы мне недолго томиться в тюрьме».
Со всех сторон голос Кромвеля заглушали крики: «Изменник! Изменник!», «Тебя будут судить по законам, которые ты сочинил!», «Каждое твое слово — государственная измена!» Среди потока ругани и поношений, обрушившихся на голову низвергнутого министра, Норфолк сорвал у него с шеи орден Св. Георгия, а Саутгемптон — Орден подвязки. Солдатам пришлось чуть ли не спасать Кромвеля от разъяренных членов совета. Кромвеля увели через заднюю дверь прямо к ожидавшей его лодке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Не мудрено, что Браун, как осторожный царедворец, скрыл свое смущение, воздержался от каких-либо восторгов и сообщил Генриху, что его ожидают. При встрече с немкой Генрих не поверил своим глазам и почти открыто выразил свое «недовольство и неприятное впечатление от ее личности», как сообщал наблюдавший эту сцену придворный. Пробормотав несколько фраз, Генрих удалился, позабыв даже передать Анне подготовленный для нее новогодний подарок. Вернувшись на корабль, он мрачно заметил: «Я не вижу в этой женщине ничего похожего на то, что сообщили мне о ней, и я удивлен, как столь мудрые люди могли писать подобные отчеты». Эта фраза, приобретавшая зловещий смысл в устах такого тирана, как Генрих, не на шутку перепугала Энтони Брауна: одним из участников переговоров о браке был его кузен Саутгемптон.
Но Генрих думал не о нем. Свое неудовольствие король не скрыл от приближенных, а Кромвелю прямо объявил: «Знай я обо всем этом раньше, она не прибыла бы сюда. Как же теперь выпутаться из игры?» Кромвель ответил, что он очень огорчен. После того как министр сам получил возможность взглянуть на невесту, он поспешил согласиться с мнением разочарованного жениха, заметив, что Анна все же обладает королевскими манерами. Этого было явно недостаточно. Отныне Генрих только и думал, как бы отделаться от «фламандской кобылы», как он окрестил свою нареченную. Политические причины, побудившие английского короля искать руки дочери герцога Клевского, сводились к тому, чтобы взять в кольцо Фландрию — одну из наиболее богатых земель империи Карла V. Окруженная со всех сторон противниками императора — Англией, Францией, герцогом Клевским и протестантскими князьями Северной Германии, Фландрия стала бы уязвимым местом империи Карла V, что побуждало бы его искать примирения с Генрихом. Кроме того, возможность подобного окружения Фландрии могла побудить Франциска I отказаться от мысли о соглашении со своим старым соперником — германским императором.
Хотя эти соображения сохраняли свою силу, Генрих дал указание помочь ему «выпутаться». Кромвель принялся за дело. Анну, оказывается, намеревались выдать за герцога Лотарингского, и документ, содержащий официальное освобождение невесты от данного ею обещания, остался в Германии. Это была как будто спасительная лазейка: Генрих попытался принять роль оскорбленного и обманутого человека. Но бумагу рано или поздно доставили бы в Лондон. А просто отослать Анну домой Генрих опасался, так как уязвленный герцог Клевский легко мог перейти на сторону Карла V. С проклятиями, мрачный, как туча, король решил жениться.
На другой день после свадьбы Генрих VIII объявил, что новобрачная ему в тягость. Однако он ещё некоторое время воздерживался от открытого разрыва. Оставалось определить: так ли уж опасен этот разрыв? В феврале 1540 года герцог Норфолк, противник «германского брака» и теперь враг Кромвеля, отправился во Францию. Он убедился, что франко-испанское сближение не зашло далеко. Во всяком случае ни Карл, ни Франциск не предполагали нападать на Англию. А ведь именно ссылкой на эту угрозу Кромвель мотивировал необходимость германского брака. Норфолк привез свои радостные для Генриха известия и взамен узнал не менее приятную новость для себя: на королевские обеды и ужины, куда допускались самые близкие люди, была приглашена племянница герцога юная Екатерина Говард.
Кромвель пытался нанести контрудар: его разведка постаралась скомпрометировать епископа Гардинера, который, подобно Норфолку, стремился к примирению с Римом. Министр произвел также конфискацию имущества ордена иоаннитов: золото, притекавшее в королевское казначейство, всегда успокаивающе действовало на Генриха.
7 июня к Кромвелю зашел его бывший сторонник, а ныне тайный недруг Райотсли, приближенный Генриха. Он намекнул, что короля надо освободить от новой жены. На другой день, 8 июня, Райотсли снова посетил министра и опять настойчиво повторил свою мысль. Стало ясно, что это был королевский прикаа Кромвель кивнул головой, но заметил, что дело сложное. Министру предлагали освободить короля от Анны Клевской, чтобы расчистить дорогу для Екатерины Говард — племянницы его врага.
Пока Кромвель с горечью размышлял над полученным приказом, Генрих уже принял решение: прежде чем освободиться от новой жены, необходимо отделаться от надоевшего министра. Райотсли по приказу короля в тот же день, 8 июня, составил королевские письма, обвинявшие Кромвеля в том, что он нарушил составленный Генрихом план нового церковного устройства.
Вчера еще всемогущий министр стал обреченным человеком, отверженным, отмеченным печатью королевской немилости. Об этом знали уже другие царедворцы и советники — почти все, кроме него самого, руководителя секретной службы. 10 июня 1540 года, когда члены тайного совета шли из Вестминстера, где заседал парламент, во дворец, порыв ветра сорвал шапку с головы Кромвеля. Вопреки обычной вежливости, требовавшей, чтобы и остальные советники также сняли шапки, все остались в головных уборах. Кромвель понял. Он имел еще мужество усмехнуться: «Сильный ветер сорвал мою шапку и сохранил все ваши!»
Во время традиционного обеда во дворце Кромвеля избегали, как зачумленного. С ним никто не разговаривал. Пока министр выслушивал пришедших к нему посетителей, его коллеги поспешили уйти в зал совещаний. С запозданием он вошел в зал и намеревался сесть на свое место, заметив: «Джентльмены, вы очень поторопились начать». Его прервал окрик Норфолка: «Кромвель, не смей здесь садиться! Изменники не сидят с дворянами!» При слове «изменники» отворилась дверь и вошел капитан с шестью солдатами. Начальник стражи подошел к министру и жестом показал ему, что он арестован. Вскочив на ноги, бросив шпагу на пол, Кромвель с горящими глазами, задыхающимся голосом закричал: «Такова награда за мои труды! Я изменник? Скажите по совести, я изменник? Я никогда не имел в мыслях оскорбить его величество, но раз так обращаются со мной, я отказываюсь от надежды на пощаду. Я только прошу короля, чтобы мне недолго томиться в тюрьме».
Со всех сторон голос Кромвеля заглушали крики: «Изменник! Изменник!», «Тебя будут судить по законам, которые ты сочинил!», «Каждое твое слово — государственная измена!» Среди потока ругани и поношений, обрушившихся на голову низвергнутого министра, Норфолк сорвал у него с шеи орден Св. Георгия, а Саутгемптон — Орден подвязки. Солдатам пришлось чуть ли не спасать Кромвеля от разъяренных членов совета. Кромвеля увели через заднюю дверь прямо к ожидавшей его лодке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137