великое множество слуг окружали десятки зданий, разместившихся вокруг дворца.
И все равно Птолемей был недоволен и требовал надстроить дворец…
— А вот и алтарь Зевса! — торжественно сообщил носильщик, выкатывая тележку на просторную площадь.
Луций нехотя проследовал за ним и ахнул, так же, как и часом назад, в пергамской гавани. Но теперь все эти корабли с гербами и значками казались песчинками по сравнению с тем, что открывалось его глазам.
Небольшие статуи и колонна с носами захваченных в морских битвах кораблей были не в счет. Огромный, но несмотря на это удивительно легкий, почти невесомый мраморный квадрат с вдавленной серединой, заполненной стремящимися к жертвеннику ступенями, высился перед ним. Ионические колонны, образующие порталы… легкокрылые площадки… и снова — ступени, ступени…
Всю северную сторону двора занимали многочисленные статуи из бронзы и мрамора, каждая из которых была столь великолепна и знаменита, что удостоила бы чести как афинский Парфенон, так и римский Форум.
Но Луций даже не взглянул на них — так захватили его внимание фризы с изображением смертельной битвы богов и гигантов.
Они выступали отовсюду — из углов, карнизов, и были так могучи, что им уже не хватало отведенного волей архитекторов пространства, в ход шли море, земля, небо… Обрушивающий молнии на восставших гигантов Зевс, казалось, достает взметнувшейся рукой до самого солнца.
Афина, как и ее отец, повернутая к Луцию лицом, порывистым движением указывала на горную вершину, где хорошо было видно ее святилище. За грозной фигурой Посейдона переливалось всеми красками море.
Радость победы, ликование сквозило в фигурах и лицах Аполлона, Диониса, Океана…
Растерянностью и смертельным ужасом веяло от чудовищ со змеиными телами и головами быков и львов…
Луций никогда не видел более совершенного и впечатляющего сооружения, созданного руками человека. И дело было не в размерах — египетские пирамиды были куда выше алтаря, но они вызывали лишь уважение, страх перед ничтожеством человека, а не священный трепет. Не в мастерстве: одно из семи чудес света — статуя Зевса работы Фидия в греческой Олимпии была пределом совершенства по сравнению с этими небрежными, а кое-где даже наспех сделанными скульптурными картинами, но, в отличие от него — величественного и безжизненного, они жили, ликовали, погибали…
И уже совсем ни в какое сравнение с алтарем не шла гробница царя Мавзола — Мавзолей, которую Луций видел мельком, проезжая через Галикарнас.
Луций повернулся к зачарованно глядящему на алтарь носильщику, хотел сказать, что увидел сейчас самое первое из семи чудес света, и вдруг, холодея, заметил, что тележка его пуста.
— Эй! — вскричал он, озираясь и видя вокруг одни восторженные лица. — Где мои вещи?!
— О, Афина!
Носильщик бросился вправо, метнулся влево. Возвратился с разведенными руками.
— Господин, не губи!.. У меня пятеро детей… Неужели ты хочешь, чтобы они стали рабами?
Кто-то из окруживших Луция зевак злорадно прошелся по адресу ограбленного римлянина. Тучный купец прошагал мимо, больно толкнув его в плечо, и пробурчал:
— Развелось в Пергаме римлян, шагу уже ступить нельзя, чтобы не натолкнуться на них!
— Так ему и надо!
В другой раз Луций нашел бы, что ответить всей этой толпе, дружно поддерживающей носильщика, у которого по щекам уже текли слезы. Но сейчас ему было не до этого. В сундуках лежало несколько кошелей с серебром и золотом для закупки оливкового масла и роскошная одежда для визита к царю. Но главное — там была легация.
Кто он теперь здесь, в ненавидящем его городе, без документов, без денег, без достойной римской одежды?!
Да, в Пергаме есть римляне, которые должны знать его. Но вся беда в том, что они знают Луция Пропорция, а не Гнея Лициния. А если же здесь прозвучит его имя, то все для него будет кончено: и провинция Азия, и сенаторская туника, и будущее консульство…
Луций был в отчаянии.
— Негодяй! — закричал он, с трудом удерживаясь, чтобы не ударить носильщика. — Ты нарочно подвел меня к этому алтарю, и пока я смотрел на возню богов и гигантов, твои дружки утащили мои сундуки! Ты не оплатишь мне тысячной доли всего того, что было в сундуках, если даже тебя с детьми сто, двести, триста раз продадут в рабство! И все-таки я проучу тебя! Где стража?!
— Господин! Пощади…
— Нет, я воздам тебе по заслугам! Готовь свою мерзкую шею к рабскому ошейнику! Ты станешь моим личным рабом, и я каждое утро, каждый полдень, каждый вечер буду напоминать тебе о сегодняшнем дне! Стража!!
Толпа пергамцев, услышав угрозы римлянина, подалась вперед, еще секунда — и Луций был бы раздавлен, растоптан, истерзан ею…
Спасение пришло неожиданно. Где-то рядом послышался властный голос:
— А ну разойдись!
Полтора десятка вооруженных рабов, стоящих перед вельможей, бросились вперед, расталкивая пергамцев, замахиваясь на них мечами. Узнав в чем дело, вельможа дружелюбно сказал Луцию:
— Не отчаивайся! Сундуки твои тяжелы, и воры вряд ли успели далеко унести их. Эй! — хлопнул он в ладоши, подзывая рабов. — Быстро в погоню! Каждый, кто принесет сундук, получит свободу!
Рабы стремглав бросились в разные стороны.
Не прошло и пяти минут, как шестеро из них появились с тремя сундуками, держа их за обе ручки.
Луций подскочил к ним, проверил печати: они были целы…
— Ты спас меня! — поднял Луций сияющие глаза на вельможу. — Ты спас мою жизнь, даже… больше, чем жизнь! Я найду, как мне отблагодарить тебя!
Плачущий на этот раз от счастья носильщик подполз на коленях к вельможе и исступленно принялся целовать край его расшитого золотом халата, умоляя в знак признательности за спасение семьи взять его жизнь.
Знатный пергамец, не обращая на него внимания, подозвал принесших сундуки рабов и сказал:
— Вы оказались хитрее, чем я ожидал: вшестером принести то, что легко могли донести трое! Но я прощаю вас! Радость римского гостя для меня дороже. Поэтому вы свободны. Только прежде отнесите эти сундуки ко мне домой! А ты, — наконец заметил он мигом вскочившего на ноги носильщика, — сегодня вечером придешь ко мне. Жизнь твоя мне не нужна, оставь ее детям, но разговор к тебе будет. Как там тебя по имени?
— Демарх, мой господин, да не обойдут тебя всеми милостями боги!
— Де-марх! — запоминая, повторил вельможа и повернулся к недоумевающему Луцию:
— Меня зовут Эвдем. Ты, кажется, говорил, что хочешь отблагодарить меня? Так знай — лучшей для меня благодарностью будет, если ты почтишь мой дом своим присутствием и пробудешь в нем столько, сколько потребуют твои дела в нашем славном Пергаме.
Конец первой книги
КНИГА ВТОРАЯ
«…пусть меня
Рабом считают благородным.
Нет имени — я душу сберегу,
Все ж лучше быть по имени рабом лишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
И все равно Птолемей был недоволен и требовал надстроить дворец…
— А вот и алтарь Зевса! — торжественно сообщил носильщик, выкатывая тележку на просторную площадь.
Луций нехотя проследовал за ним и ахнул, так же, как и часом назад, в пергамской гавани. Но теперь все эти корабли с гербами и значками казались песчинками по сравнению с тем, что открывалось его глазам.
Небольшие статуи и колонна с носами захваченных в морских битвах кораблей были не в счет. Огромный, но несмотря на это удивительно легкий, почти невесомый мраморный квадрат с вдавленной серединой, заполненной стремящимися к жертвеннику ступенями, высился перед ним. Ионические колонны, образующие порталы… легкокрылые площадки… и снова — ступени, ступени…
Всю северную сторону двора занимали многочисленные статуи из бронзы и мрамора, каждая из которых была столь великолепна и знаменита, что удостоила бы чести как афинский Парфенон, так и римский Форум.
Но Луций даже не взглянул на них — так захватили его внимание фризы с изображением смертельной битвы богов и гигантов.
Они выступали отовсюду — из углов, карнизов, и были так могучи, что им уже не хватало отведенного волей архитекторов пространства, в ход шли море, земля, небо… Обрушивающий молнии на восставших гигантов Зевс, казалось, достает взметнувшейся рукой до самого солнца.
Афина, как и ее отец, повернутая к Луцию лицом, порывистым движением указывала на горную вершину, где хорошо было видно ее святилище. За грозной фигурой Посейдона переливалось всеми красками море.
Радость победы, ликование сквозило в фигурах и лицах Аполлона, Диониса, Океана…
Растерянностью и смертельным ужасом веяло от чудовищ со змеиными телами и головами быков и львов…
Луций никогда не видел более совершенного и впечатляющего сооружения, созданного руками человека. И дело было не в размерах — египетские пирамиды были куда выше алтаря, но они вызывали лишь уважение, страх перед ничтожеством человека, а не священный трепет. Не в мастерстве: одно из семи чудес света — статуя Зевса работы Фидия в греческой Олимпии была пределом совершенства по сравнению с этими небрежными, а кое-где даже наспех сделанными скульптурными картинами, но, в отличие от него — величественного и безжизненного, они жили, ликовали, погибали…
И уже совсем ни в какое сравнение с алтарем не шла гробница царя Мавзола — Мавзолей, которую Луций видел мельком, проезжая через Галикарнас.
Луций повернулся к зачарованно глядящему на алтарь носильщику, хотел сказать, что увидел сейчас самое первое из семи чудес света, и вдруг, холодея, заметил, что тележка его пуста.
— Эй! — вскричал он, озираясь и видя вокруг одни восторженные лица. — Где мои вещи?!
— О, Афина!
Носильщик бросился вправо, метнулся влево. Возвратился с разведенными руками.
— Господин, не губи!.. У меня пятеро детей… Неужели ты хочешь, чтобы они стали рабами?
Кто-то из окруживших Луция зевак злорадно прошелся по адресу ограбленного римлянина. Тучный купец прошагал мимо, больно толкнув его в плечо, и пробурчал:
— Развелось в Пергаме римлян, шагу уже ступить нельзя, чтобы не натолкнуться на них!
— Так ему и надо!
В другой раз Луций нашел бы, что ответить всей этой толпе, дружно поддерживающей носильщика, у которого по щекам уже текли слезы. Но сейчас ему было не до этого. В сундуках лежало несколько кошелей с серебром и золотом для закупки оливкового масла и роскошная одежда для визита к царю. Но главное — там была легация.
Кто он теперь здесь, в ненавидящем его городе, без документов, без денег, без достойной римской одежды?!
Да, в Пергаме есть римляне, которые должны знать его. Но вся беда в том, что они знают Луция Пропорция, а не Гнея Лициния. А если же здесь прозвучит его имя, то все для него будет кончено: и провинция Азия, и сенаторская туника, и будущее консульство…
Луций был в отчаянии.
— Негодяй! — закричал он, с трудом удерживаясь, чтобы не ударить носильщика. — Ты нарочно подвел меня к этому алтарю, и пока я смотрел на возню богов и гигантов, твои дружки утащили мои сундуки! Ты не оплатишь мне тысячной доли всего того, что было в сундуках, если даже тебя с детьми сто, двести, триста раз продадут в рабство! И все-таки я проучу тебя! Где стража?!
— Господин! Пощади…
— Нет, я воздам тебе по заслугам! Готовь свою мерзкую шею к рабскому ошейнику! Ты станешь моим личным рабом, и я каждое утро, каждый полдень, каждый вечер буду напоминать тебе о сегодняшнем дне! Стража!!
Толпа пергамцев, услышав угрозы римлянина, подалась вперед, еще секунда — и Луций был бы раздавлен, растоптан, истерзан ею…
Спасение пришло неожиданно. Где-то рядом послышался властный голос:
— А ну разойдись!
Полтора десятка вооруженных рабов, стоящих перед вельможей, бросились вперед, расталкивая пергамцев, замахиваясь на них мечами. Узнав в чем дело, вельможа дружелюбно сказал Луцию:
— Не отчаивайся! Сундуки твои тяжелы, и воры вряд ли успели далеко унести их. Эй! — хлопнул он в ладоши, подзывая рабов. — Быстро в погоню! Каждый, кто принесет сундук, получит свободу!
Рабы стремглав бросились в разные стороны.
Не прошло и пяти минут, как шестеро из них появились с тремя сундуками, держа их за обе ручки.
Луций подскочил к ним, проверил печати: они были целы…
— Ты спас меня! — поднял Луций сияющие глаза на вельможу. — Ты спас мою жизнь, даже… больше, чем жизнь! Я найду, как мне отблагодарить тебя!
Плачущий на этот раз от счастья носильщик подполз на коленях к вельможе и исступленно принялся целовать край его расшитого золотом халата, умоляя в знак признательности за спасение семьи взять его жизнь.
Знатный пергамец, не обращая на него внимания, подозвал принесших сундуки рабов и сказал:
— Вы оказались хитрее, чем я ожидал: вшестером принести то, что легко могли донести трое! Но я прощаю вас! Радость римского гостя для меня дороже. Поэтому вы свободны. Только прежде отнесите эти сундуки ко мне домой! А ты, — наконец заметил он мигом вскочившего на ноги носильщика, — сегодня вечером придешь ко мне. Жизнь твоя мне не нужна, оставь ее детям, но разговор к тебе будет. Как там тебя по имени?
— Демарх, мой господин, да не обойдут тебя всеми милостями боги!
— Де-марх! — запоминая, повторил вельможа и повернулся к недоумевающему Луцию:
— Меня зовут Эвдем. Ты, кажется, говорил, что хочешь отблагодарить меня? Так знай — лучшей для меня благодарностью будет, если ты почтишь мой дом своим присутствием и пробудешь в нем столько, сколько потребуют твои дела в нашем славном Пергаме.
Конец первой книги
КНИГА ВТОРАЯ
«…пусть меня
Рабом считают благородным.
Нет имени — я душу сберегу,
Все ж лучше быть по имени рабом лишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150