Как они выходили? С обозами, лазаретами, артиллерийскими парками...
Самсонов шел третьим, за есаулом Бабковым, и идти ему было нелегко. Тяжелые ноги командующего болели в икрах, в груде было тесно. Он шумно дышал.
Идущий следом генерал Филимонов приблизился к Александру Васильевичу и тихо сказал:
- Можете на меня опираться.
Командующий сначала отказался, но тело его становилось все чугуннее, словно земля уже не могла дальше нести его, и он стал опираться на плечо генерал-квартирмейстера.
Вялов остановился, спросил, не надо ли отдохнуть. Самсонов промолчал. Постовский стал торопить.
Зеленовато фосфоресцировал компас в руках Вялова, качалась острая стрелочка.
- Идемте, - сказал командующий.
Лес вышел к железной дороге, к мокрому от росы березняку. Наклонясь и отводя ветки, Самсонов добрел до насыпи, Бабков и Купчик взяли его под руки и помогли перейти на ту сторону.
- Сапоги скользят, проклятущие! - с чрезмерной бодростью выругался вестовой. - Еще расходитесь, Александр Васильевич. Это с непривычки.
После насыпи снова был скользкий откос, мокрый березняк, - и выбрались наконец на просеку.
- С направления не сбились? - послышался голос Постовского. - Кажется, раньше стреляли западнее?
- Жилу тянет, - бесстрастно заметил Купчик.
- Не отходи далеко, - попросил Самсонов, тяжело дыша. - Я совсем отвык. Ноги не держат.
На просеке сделали перекличку. Он подозвал Постовского и сказал, что надо проследить, чтобы в этот ответственный момент никто не мешал Вялову вести людей, а то кое-кем может овладеть паника.
- Или вы сами поведете, Петр Иванович? - спросил Самсонов.
Постовский отказался.
Пошли дальше, вытягиваясь гуськом. По-прежнему трещали далекие выстрелы, приблизительно в версте отсюда.
С правой руки Самсонова поддерживал вестовой, а левой командующий опирался на плечо Бабкова. Самсонов спотыкался, и тогда его семипудовое тело давило на Купчика и Бабкова. Теперь они шли последними. Кавернинский изредка оборачивался, что-то спрашивал шепотом, но Александр Васильевич из-за своего шумного дыхания не разбирал его слов.
Сколько он мог продержаться?
Это было еще одно испытание, физическими страданием и новыми душевными муками.
К счастью, впереди остановились; там было шоссе, надо было переждать, пока не пройдет германский дозор.
Самсонов сел на попонку, и к нему кто-то подошел. По голосу - Вялов.
- Здесь нам нельзя долго находиться, - сказал полковник.
- Разумеется, - согласился Самсонов. - до рассвета надо успеть.
- Как вы себя чувствуете, Александр Васильевич?
- Вполне сносно. Как запасной на марше - постепенно втягиваюсь.
Командующий нашел силы пошутить, чтобы рассеять вяловскую тревогу. Пусть не снижают скорости, а он еще попытается продержаться.
Минуты через три быстро пересекли шоссе. Самсонов зацепился за ветку, зажмурился от боли в глазу, потом долго шел и моргал слезящимся глазом.
Навстречу все попадались кусты, больших деревьев становилось все меньше и меньше. Потом появился болотистый запах, ноги стали увязать в земле. Болото! Этого никто не ожидал. Остановились.
"Это уж чересчур, - подумал Самсонов, обращаясь неведомо к кому. Утонуть в болоте после всего пережитого?"
Снова подошел Вялов, спросил о самочувствии.
Командующий потребовал карту и при свете фонарика водил пальцем по немецкой карте, определяя местоположение. Нашел линию железной дороги, шоссе, деревню Гросс Пивниц, фольварк Каролиненхоф.
- Болота не видно, - сказал Вялов. - Должно быть, небольшое. Обходим.
- Обходим, - согласился командующий.
Вялов пошел, оставив Самсонова, и сказал полковнику Лебедеву и подполковнику Андогскому, что командующий очень утомлен, но еще будет идти самостоятельно. Они понимали, какую беду может принести всем слабость генерала, и мысль о возможности плена обдала каждого тоской.
Но до рассвета еще было часов пять.
Вялов шел с вытянутой рукой, отводил ветки, время от времени сворачивал влево, нащупывая твердую землю. Хотел он или не хотел, а приходилось задумываться о Киевской военной игре, в которой он участвовал как оператор оперативного отдела Генерального штаба. Не хотелось вспомнить, что в апреле думал о быстром наступлении в Восточную Пруссию совсем легко. А теперь? Что нам Париж? Они там никогда и не узнают..." И никто не узнает! - сказал он себе откровенно. - Это расклеившийся командующий, эти голодные солдаты, эти подстегивающие приказы - все это остается за пределами славной истории. В конце концов как и ты оказался ничтожной тварью в руках державы. И каково же быть такой тварью? - спросил он себя. - Не знаешь?.. Нет, знаю, - ответил себе Вялов. - Об этом нельзя думать. Надо идти вокруг болота. Надо исполнить долг"
Сказав себе об исполнении долга, Вялов ответил и на вопрос, что делать с Самсоновым, когда тот не сможет идти. Тогда они понесут его на руках.
Неожиданно Вялов нащупал чуть возвышающуюся твердость и посветил фонариком. Это была лесная дорога, по которой, видно, давно не ездили. Он погасил свет, прислушался. Вряд ли на такой дороге стоял заслон. "Проверь! мелькнуло в мозгу. - Они могли заметить твой фонарик".
- Передайте: всем ко мне. И тихо! - скомандовал он Лебедеву.
Лебедев послал на разведку штабс-капитана Дюсиметьера, и все застыли в ожидании, ничего не различая перед собой, только слыша клокочущие вздохи Самсонова.
Каждый думал о командующем, ощущая горе и опасность, от него исходившие. Но несмотря на вину Самсонова, заведшего армию в окружение, несмотря на то, что никакой армии уже и не было, эти люди знали, что они по-прежнему находятся во власти этого изнуренного несчастного человека и ничего сейчас не может освободить их от нее.
Они стояли и ждали: то ли пулеметной очереди, то ли спасения.
Послышались шаги Дюсиметьера. Дорога, по-видимому, была свободна от немцев.
- Это дамба, а за ней - лес, - объяснил штабс-капитан осевшим голосом.
Так оно, слава богу, и оказалось. Перешли дамбу, вошли в сухой старый лес. Шагов через двести на полянке возле кучи валежника остановились на привал, и Вялов разрешил час сна.
- Сюда, Александр Васильевич, туточки повыше, я попону постлал, сказал Купчик Самсонову, беря его за руку.
Прикосновение твердой руки казака напомнило командующему отцовское.
Он лег и закрыл глаза. Своего родителя Александр Васильевич помнил смутно, но сейчас отец явственно предстал перед ним в николаевском офицерском мундире, тучный, бородатый, верхом на сильном белом коне. Отец походил на покойного государя императора, которого запомнил Самсонов ясным сентябрьским деньком на параде в Новой Праге во время Бендерского лагерного сбора.
- Чего ты ждешь? - спросил отец.
Самсонов открыл глаза. До него доносилось ровное дыхание спящих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Самсонов шел третьим, за есаулом Бабковым, и идти ему было нелегко. Тяжелые ноги командующего болели в икрах, в груде было тесно. Он шумно дышал.
Идущий следом генерал Филимонов приблизился к Александру Васильевичу и тихо сказал:
- Можете на меня опираться.
Командующий сначала отказался, но тело его становилось все чугуннее, словно земля уже не могла дальше нести его, и он стал опираться на плечо генерал-квартирмейстера.
Вялов остановился, спросил, не надо ли отдохнуть. Самсонов промолчал. Постовский стал торопить.
Зеленовато фосфоресцировал компас в руках Вялова, качалась острая стрелочка.
- Идемте, - сказал командующий.
Лес вышел к железной дороге, к мокрому от росы березняку. Наклонясь и отводя ветки, Самсонов добрел до насыпи, Бабков и Купчик взяли его под руки и помогли перейти на ту сторону.
- Сапоги скользят, проклятущие! - с чрезмерной бодростью выругался вестовой. - Еще расходитесь, Александр Васильевич. Это с непривычки.
После насыпи снова был скользкий откос, мокрый березняк, - и выбрались наконец на просеку.
- С направления не сбились? - послышался голос Постовского. - Кажется, раньше стреляли западнее?
- Жилу тянет, - бесстрастно заметил Купчик.
- Не отходи далеко, - попросил Самсонов, тяжело дыша. - Я совсем отвык. Ноги не держат.
На просеке сделали перекличку. Он подозвал Постовского и сказал, что надо проследить, чтобы в этот ответственный момент никто не мешал Вялову вести людей, а то кое-кем может овладеть паника.
- Или вы сами поведете, Петр Иванович? - спросил Самсонов.
Постовский отказался.
Пошли дальше, вытягиваясь гуськом. По-прежнему трещали далекие выстрелы, приблизительно в версте отсюда.
С правой руки Самсонова поддерживал вестовой, а левой командующий опирался на плечо Бабкова. Самсонов спотыкался, и тогда его семипудовое тело давило на Купчика и Бабкова. Теперь они шли последними. Кавернинский изредка оборачивался, что-то спрашивал шепотом, но Александр Васильевич из-за своего шумного дыхания не разбирал его слов.
Сколько он мог продержаться?
Это было еще одно испытание, физическими страданием и новыми душевными муками.
К счастью, впереди остановились; там было шоссе, надо было переждать, пока не пройдет германский дозор.
Самсонов сел на попонку, и к нему кто-то подошел. По голосу - Вялов.
- Здесь нам нельзя долго находиться, - сказал полковник.
- Разумеется, - согласился Самсонов. - до рассвета надо успеть.
- Как вы себя чувствуете, Александр Васильевич?
- Вполне сносно. Как запасной на марше - постепенно втягиваюсь.
Командующий нашел силы пошутить, чтобы рассеять вяловскую тревогу. Пусть не снижают скорости, а он еще попытается продержаться.
Минуты через три быстро пересекли шоссе. Самсонов зацепился за ветку, зажмурился от боли в глазу, потом долго шел и моргал слезящимся глазом.
Навстречу все попадались кусты, больших деревьев становилось все меньше и меньше. Потом появился болотистый запах, ноги стали увязать в земле. Болото! Этого никто не ожидал. Остановились.
"Это уж чересчур, - подумал Самсонов, обращаясь неведомо к кому. Утонуть в болоте после всего пережитого?"
Снова подошел Вялов, спросил о самочувствии.
Командующий потребовал карту и при свете фонарика водил пальцем по немецкой карте, определяя местоположение. Нашел линию железной дороги, шоссе, деревню Гросс Пивниц, фольварк Каролиненхоф.
- Болота не видно, - сказал Вялов. - Должно быть, небольшое. Обходим.
- Обходим, - согласился командующий.
Вялов пошел, оставив Самсонова, и сказал полковнику Лебедеву и подполковнику Андогскому, что командующий очень утомлен, но еще будет идти самостоятельно. Они понимали, какую беду может принести всем слабость генерала, и мысль о возможности плена обдала каждого тоской.
Но до рассвета еще было часов пять.
Вялов шел с вытянутой рукой, отводил ветки, время от времени сворачивал влево, нащупывая твердую землю. Хотел он или не хотел, а приходилось задумываться о Киевской военной игре, в которой он участвовал как оператор оперативного отдела Генерального штаба. Не хотелось вспомнить, что в апреле думал о быстром наступлении в Восточную Пруссию совсем легко. А теперь? Что нам Париж? Они там никогда и не узнают..." И никто не узнает! - сказал он себе откровенно. - Это расклеившийся командующий, эти голодные солдаты, эти подстегивающие приказы - все это остается за пределами славной истории. В конце концов как и ты оказался ничтожной тварью в руках державы. И каково же быть такой тварью? - спросил он себя. - Не знаешь?.. Нет, знаю, - ответил себе Вялов. - Об этом нельзя думать. Надо идти вокруг болота. Надо исполнить долг"
Сказав себе об исполнении долга, Вялов ответил и на вопрос, что делать с Самсоновым, когда тот не сможет идти. Тогда они понесут его на руках.
Неожиданно Вялов нащупал чуть возвышающуюся твердость и посветил фонариком. Это была лесная дорога, по которой, видно, давно не ездили. Он погасил свет, прислушался. Вряд ли на такой дороге стоял заслон. "Проверь! мелькнуло в мозгу. - Они могли заметить твой фонарик".
- Передайте: всем ко мне. И тихо! - скомандовал он Лебедеву.
Лебедев послал на разведку штабс-капитана Дюсиметьера, и все застыли в ожидании, ничего не различая перед собой, только слыша клокочущие вздохи Самсонова.
Каждый думал о командующем, ощущая горе и опасность, от него исходившие. Но несмотря на вину Самсонова, заведшего армию в окружение, несмотря на то, что никакой армии уже и не было, эти люди знали, что они по-прежнему находятся во власти этого изнуренного несчастного человека и ничего сейчас не может освободить их от нее.
Они стояли и ждали: то ли пулеметной очереди, то ли спасения.
Послышались шаги Дюсиметьера. Дорога, по-видимому, была свободна от немцев.
- Это дамба, а за ней - лес, - объяснил штабс-капитан осевшим голосом.
Так оно, слава богу, и оказалось. Перешли дамбу, вошли в сухой старый лес. Шагов через двести на полянке возле кучи валежника остановились на привал, и Вялов разрешил час сна.
- Сюда, Александр Васильевич, туточки повыше, я попону постлал, сказал Купчик Самсонову, беря его за руку.
Прикосновение твердой руки казака напомнило командующему отцовское.
Он лег и закрыл глаза. Своего родителя Александр Васильевич помнил смутно, но сейчас отец явственно предстал перед ним в николаевском офицерском мундире, тучный, бородатый, верхом на сильном белом коне. Отец походил на покойного государя императора, которого запомнил Самсонов ясным сентябрьским деньком на параде в Новой Праге во время Бендерского лагерного сбора.
- Чего ты ждешь? - спросил отец.
Самсонов открыл глаза. До него доносилось ровное дыхание спящих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64