– Как поедем – может, и поспею. Зато к Крещенью наверняка попаду…
Андрюша поднялся.
– Кланяйтесь маменьке и Аленушке. Я ее совсем махонькой помню. Как она там, бедная, одна с хозяйством справляется! – говорила Матрена Артемьевна, провожая свата до двери.
Андрюша Дашков потуже подпоясал полушубок, надвинул на уши старую отцовскую бобровую шапку и сел в сани.
Бумага Адмиралтейств-Коллегии об отпуске была спрятана в надежном месте, за семью одежками, за пазухой; мешок с двадцатью фунтами пороху и новым капканом для лисиц (главная андрюшина поклажа) и кое-какими харчами был уложен на самое дно саней; заряженная фузея (от волков и воровских людей) лежала тут же, рядом – словом, можно было отправляться в путь. Тронулись.
Мгновение – и позади остался весь город: Березовый и Васильевский острова, Адмиралтейство, нескладный императрицын зимний дворец, дома на Луговой – всё. Вперед – на Большой Перспективной дороге открывалась ровная линия, выстроенных во фрунт, низеньких, чахлых берез. Кое-где маячили бедные мазанки конюшенных и прочих служителей, да справа, у самого Зеленого моста через Мью, виднелся шпиц деревянного Гостиного двора.
У Зеленого, узкого моста немного задержались: с моста спускалась бесконечная вереница подвод с какими-то мешками. Продрогшие ямщики, довольные, что наконец доставились на место, весело понукали лошаденок.
Андрюша от скуки глядел на дощатый Гостиный двор, на грязную Мью. На льду, против мясных и рыбных рядов грызлись, неподелив добычи, голодные псы.
Когда Андрюша въезжал на мост, мимо них, по направлению к Переведенским слободам, быстро прошел какой-то высокий человек в треуголке и военной шинели. Его фигура показалась Андрюше знакомой. Обгоняя военного, Дашков обернулся. Это был Возницын.
– Саша! – окликнул он. – Стой, стой, погоди! – закричал он ямщикам, выскакивая из саней.
Подводы остановились. Возницын узнал друга.
– Андрюша!
Они обнялись.
– А я тебя, арципуп ты этакий, целый день по всему городу разыскивал, никак не мог найти! – говорил обрадованный встрече Дашков: – Ты где живешь? Почему от сестры сбежал?
– От нее – сбежишь. Запилила меня своими наставлениями, – ответил Возницын, умолчав о том, что съехал он не по одному этому поводу, а потому, что живя у сестры, нельзя было бы принимать у себя Софью. – Сейчас живу здесь, неподалеку, – кивнул он на Переведенские слободы. – У столяра Парфена, у которого когда-то гардемарином живал ты.
– Экая досада! Ведь, чуяла моя душа – хотел заглянуть к Парфену – и не зашел!
– А ты, Андрюша, куда это пустился? Неужели домой? – удивился Возницын.
– Домой! – весело ответил Дашков. – Отпустили, брат, на целый год! Что у тебя слышно? Маешься? Тянешь лямку?
Возницын улыбнулся.
– Не очень-то тяну. Моя судьба решается после нового года. Наконец отослали в Военную Коллегию ко определению в сухопутную службу!
– А с флотом как?
– Отслужил. Выключили совсем из флота!
– Как это?
– Да очень просто. Я ведь, и в самом деле ничего не знаю. Никогда на судах не езживал, а тут – изволь, царская милость: вторым капитаном на «Наталию». Вот как вытянулись мы первый раз из гавани, я и показал свое уменье, – рассмеялся Возницын.
– Как это случилось?
– Ветер был малый. Начал я поворачивать «Наталию» на бак-борт галс от берега и за маловетрием против ветра не поворотились. Тогда я стал поворачивать по ветру, а как повернул – угодил носом на мель. Так меня и долой с корабля.
– А разве к другому делу не приставляли?
– Всего было: я и в комиссии по учету партикулярной верфи состоял и асессором по делу потери пакетбота «Меркуриус» был…
– Это что наш из второй роты Шепелев на пути в Любек у острова Сескара на мель посадил? Об этом твоем назначении я слышал.
– Ну вот. И везде от меня пользы – как с козла молока! Мне так Адмиралтейств-Коллегия и написала: «в знании морского искусства действительным быть не признавается…»
В Андрюше, как ему самому ни опостылела служба, все-таки возмутился зейман:
– Такая аттестация – прямо обида!
– Да чорт с ней с аттестацией! Лишь бы от службы подальше. Мусин-Пушкин Петр, помнишь, такой мордатый, да Гришка Волчков не такие еще штуки откалывали, чтобы только уйти! Их вместе со мной выключили из списков флота за то, что «находятся в шумстве и содержанием в службе быть неудобны».
– Напрасно тебя отпустили, Сашенька, – не сдавался Дашкой: – Хуже твоего службы понимают и служат. Флот нынче такой, – махнул он рукой, оглядываясь, не слышит ли кто-нибудь.
– Это верно. Да чего ради служить целый век? Надоело! От флота освободился, теперь буду во что бы то ни стало стараться уйти из армии.
– Доброе дело, Сашенька!
– А что, Матрена меня сильно ругает? – спросил Возницын.
– Сильно, – улыбнулся Дашков: – В уме, говорит, повредился, ровно изумленный стал!
Возницын улыбнулся.
– Дура! Ну, не буду тебя морозить и задерживать. Темнеет уже: поезжайте с богом! – сказал Возницын, целуя друга.
– Что Аленке сказать? – спросил Андрюша напоследок.
– Скажи, пусть почаще припасы шлет да и денег не мешало бы! Она мужиков там не шевелит – ты их подгони!
– Ладно!
Андрюша еще раз кивнул ему на прощанье и сел в сани. Застоявшиеся лошади охотно тронули с места по укатанной легкой дороге.
На передней подводе залился колокольчик. Чахлые березки мелькали по сторонам.
IV
В низенькой комнатке, где помещались «верховые» девушки графини Шереметьевой, шла спешная работа: готовили новые наряды для шестидесятилетней графини, отправлявшейся с мужем на новогодний бал во дворец.
Сидя по-портновски с ногами на двух составленных рядам кроватях, четверо девушек заканчивали шить розовую объяринную самару. Пятая девушка светила, держа в руках сальную свечу.
Шить было неудобно – быстро оплывающая свеча мигала и чадила, от долгой работы ныла спина, затекали ноги и, кроме того, за дверью по коридору беспрестанно бегали с людской половины в барские покои. Это придавало еще большую лихорадочность работе. Казалось: не успеть во-время.
А с графиней шутки плохи: отошлет на конюшню. Уж и так два раза заглядывала в душную от людского тепла и чадную от свечи горницу сама барская барыня, Акулина Панкратьевна.
– Поспешите, девоньки! Как бы не прогневалась графиня! Всем тогда достанется на орехи!
Волей-неволей пальцы двигались быстрее.
Работали молча, не разговаривая.
Софья шила вместе с другими.
Приехав год назад из Москвы к Шереметьевым, она не нашла у графини для себя подходящей работы. Дети у Шереметьевых давно выросли и жили отдельно. Учить Софье в большом графском доме было некого.
Но графиня не хотела уступать Софью никому из своих родственников. Она не очень благоволила к наукам, но зато оценила в Софье то, что девушка была за рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91