— Ты все еще работаешь, Владик?
— Да! — ответил он, не поднимая головы.
— Спокойной ночи… Какой у тебя лоб горячий…
— Как всегда.
— Сегодня ты мог бы лечь и пораньше, ведь у тебя уже есть деньги… Спокойной ночи.
Она ошибалась. Большие деньги не дают спать.
Неожиданно Вильский подумал о Гродском. Воспоминание об инженере вогнало его в краску.
— Славный малый, — произнес он, — но ужасно неотесан.
Одна за другой мелькали в его голове мысли: о фабрике полотна, о его старой тетке, о бедном перчаточнике, который когда-то даром кормил его обедами; о людях, не имеющих работы, о планах, посвященных общественному благу, — и невыразимая горечь наполнила его сердце. Вспомнился ему и некий старичок в песочном сюртуке, известный философ и пессимист, с которым он познакомился в Париже. Перед ним Владислав тоже не раз распространялся о своих великолепных планах. Старик выслушивал его обычно со снисходительной усмешкой и в заключение говаривал:
— У великих идей, при многих плохих сторонах, есть и одна хорошая. Именно: они служат своего рода горчичником при воспалении ума у способных, но бедных молодых людей!
— Так оно и есть! — шепнул Вильский. — Мое состояние слишком велико, чтобы его выбросить в окно, но оно слишком мало, чтобы осчастливить им весь мир. Если разделить его среди одних только моих соотечественников, и то на каждого пришлось бы по неполных тринадцать грошей!
Этим воодушевляющим выводом Вильский подвел итог своим размышлениям. Он поднялся со стула и прошелся по комнате с видом человека, который знает, что ему делать.
«Добродетели растворяются в своекорыстии, как реки в море», — сказал Ларошфуко. Он был прав.
Голова у Владислава горела, в висках стучало. Он открыл форточку и глубоко вздохнул. На улице была ночь и тишина, в комнате догорала лампа.
Когда он повернул голову, ему почудилось, будто противоположная стена, расплываясь в полумраке, открывает перед его взором изысканный будуар, наполненный богатой мебелью и благоуханиями. В кресле, обитом темно-зеленым бархатом, сидела, вернее лежала, женщина, запрокинув голову на спинку кресла, с полузакрытыми глазами и выражением восторга на смуглом лице.
«Говори же хоть что-нибудь! — шептало видение. — Дай услышать твой голос…»
— Ах, ах! — прозвучал стон из Эленкиной комнаты.
Вильский бросился туда.
— Что с тобой, Элюня? — крикнул он.
— Это ты, Владик?.. Нет, ничего… приснилось что-то, не знаю что…
— Может быть, наши миллионы? — спросил он с улыбкой.
Но она не ответила и опять заснула.
V. Первые шаги
Дьявол и безумие властвуют над человеком ночью; день — отец здравого смысла. С наступлением утра Вильский со стыдом вспоминал о вчерашнем наваждении и, успокоенный, стал думать об обязанностях, к которым, правда, его никто не понуждал, но которые успели пустить корни в его душе.
Голос разума и совести напомнил ему о людях, которые делали ему добро, и о планах, которые он мог теперь осуществить. Он бодро встал с постели, быстро оделся и пошел на телеграф, собираясь уведомить о своей удаче Гродского и пригласить его участвовать в общем деле.
В каком? — он и сам еще не знал.
На полдороге его остановил чей-то оклик. Оглянувшись, он увидел карету, из которой высаживался Вельт.
— Вы шли ко мне! — сказал банкир, безапелляционным тоном. — Поздравляю! Подобные происшествия редко случаются.
— Вы о чем, собственно?
— Разумеется, о ваших миллионах! Я все знаю. Сказочная удача! Моя касса в вашем распоряжении, хоть сегодня могу предложить вам сто тысяч по восьми процентов. Дешевле вы нигде не получите.
Ошеломленный Вильский молчал.
— Согласны, согласны, нечего и говорить, — продолжал банкир. — Сядемте в карету… Вам следует прилично экипироваться. Сейчас отсчитаю вам малую толику денег, а на досуге мы потолкуем о вашем проекте строительного товарищества. Я в восхищении от него! Заворачивай, кучер! Я как раз ехал к вам. Надо, надо в меру сил служить обществу, пан Вильский, — таков мой принцип. Строительное товарищество нам просто необходимо!
Когда лошади стали, банкир сказал:
— Сейчас я велю приготовить гарантийное обязательство, а вы пока что пройдите, пожалуйста, к моей Амелии.
Вильский машинально поднялся по лестнице и через секунду был уже в гостиной.
Прошла минута… две… На третьей в дверях показалась жена банкира.
Она была очень бледна; подавая Вильскому руку, она сказала изменившимся голосом:
— Давно мы не виделись!..
На мгновение ее щеки порозовели.
Наступило короткое молчание, снова прерванное пани Вельт.
— Сегодня я узнала о вашем… не знаю, как назвать… Люди называют это счастьем. Если это и впрямь счастье, тогда я искренне… от всего сердца поздравляю вас!
Вильский поцеловал ей руку. Рука была горяча как огонь, но неподвижна.
Затем заговорили о том о сем, сначала немного принужденно, потом все живее. Вдруг с лестницы донесся голос Вельта.
Пани Амелия, оборвав беседу, быстро спросила:
— Вы, говорят, собираетесь в Краков?
— Приходится…
— Когда?
— Право, еще не знаю.
— Я тоже собираюсь ехать.
— Когда? — спросил теперь Вильский, почувствовав, как у него замерло сердце.
Пани Амелия заколебалась.
— Это еще не совсем решено… — проговорила она.
Банкир поднимался по лестнице.
— В пятницу вечером… — быстро бросила она приглушенным голосом.
Вельт вошел в гостиную; с минуту поговорили втроем, затем банкир увел Вильского в свой кабинет. Там они добрый час считали деньги, после чего расстались совсем по-приятельски.
— Прошу иметь в виду, — сказал банкир на прощание, — я человек сговорчивый, из меня хоть веревки вей. Я к вашим проектам всегда питал сочувствие, и если бы не… Ну, да вы ведь знаете, что такое женская осторожность! Вы, надеюсь, не рассердитесь на мою Амелию, если я скажу, что это она больше всего мешала нашему взаимопониманию. Но вчера я ее окончательно обезоружил. Вы человек удачливый, вам везет, а это много значит в деловых отношениях.
Владислав выходил уже, когда Вельт крикнул вдогонку:
— Одну минутку!.. Знаете что… Давайте будем с вами на «ты». Между друзьями и компаньонами — никаких церемоний — таков мой принцип, Владик!
Дома Владислав нашел несколько визитных карточек от друзей, которые еще вчера не помнили его, и несколько просьб о помощи от бедных людей, которые, видно, чудом успели проведать о его богатстве.
— Вот она, натура человеческая! — сказал он иронически.
— Но ты все-таки помоги этим беднякам, Владик. Кто знает, может, и они уже давно истратили свой последний рубль, — заметила Эленка.
Владислав обещал им помочь; смеясь, описал он ей сердечный прием у Вельта, показал деньги и сообщил, что в пятницу вечером должен ехать в Краков.
— Это значит послезавтра!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11