И Тиссаферн, приказав приготовить персидский флот, заколыхался, блестя глазами, к своим красавицам.
И все это было тонкой работой Алкивиада. Спарта, подозревая его в измене и желая отметить ему за маленького сынишку, которого он оставил Спарте на память, приказала своим начальникам убить его, но Тиссаферн, нуждаясь в хорошем советнике по греческим делам, принял его к себе на службу. Главная цель Алкивиада теперь была подгадить Спарте, чего он и достиг снижением жалования морякам. Этим он оказывал существенную услугу дорогой родине. Он добивался призвания его Афинами, понятно, на соответствующее его положению место.
То и дело, то там, то сям шли потасовки. Одна из них произошла под Милосом, и Дрозис с Дорионом смотрели с берега своими безрадостными глазами, как с треском сшибались триеры на лазурных волнах. А сзади них среди темных кипарисов безмятежно сияла Афродита Фидиаса… Но ни решения, ни толку нигде не получалось и положение делалось все более и более унылым. Тиссаферн не платил, дисциплина падала и скамьи гребцов пустели. Самое лучшее в таких случаях — так думали, увы, и тогда — это, конечно, хорошенькая конференция. Как и потом, века спустя, ораторы конференции хорошо заработали на этом, но толку опять не вышло: сшибки триер продолжались, люди тонули, истекали кровью, сгорали живьем — на их место доблестно становились другие, тоже до отказа начиненные разными бойкими словечками маленьких софистов на агорах…
И дома у афинян дела шли плохо. Те, кто толкнул народ в сиракузскую авантюру — хотя в теории афиняне само управлялись — впали у народа в немилость. Афиняне относились теперь недоверчиво не только к своим вожакам, но и к самым учреждениям. В таких случаях помогали, как тогда верили, кроме конференций, еще и комиссии, и афиняне решили избрать такую комиссию из 10 стариков. В числе этих спасателей афинского народа попали и люди, идейно связанные с Периклесом, политика которого и привела Афины на край гибели. В числе них — Софокл… Война же до того истомила афинян, что, как ходили слухи, Аристофан усердно писал очень смешную комедию «Лизистрата», в которой женщины афинские, чтобы положить конец этой кровавой бане, решали отказать своим супругам в своих ласках до тех пор, пока они не перестанут воевать. Говорили, что выходило у Софокла все очень смешно и ядрено…
И наконец в Афинах вспыхнули беспорядки: люди начали резаться, чтобы облегчить возвращение Алкивиада, — о том, что он приговорен к смерти за недосугом как-то забыли, — чтобы с его помощью отвлечь персов и в особенности их золото от Спарты. Это через своих афинских приятелей подсказал афинянам сам Алкивиад. Но он ни на обол не верил той «сволочи», — он так это и говорил, — которая сломала его пышную карьеру, и уверял, что Великий Царь не пойдет навстречу Афинам, пока тут правит «народ». Тиссаферн поддерживал его: ему нужно было иметь в Афинах своего человека. Эту новую комбинацию поддерживали богатые и знатные афиняне, которые служили триерархами в Самосе: декелейский жест Спарты задел их очень больно. Их имения были разрушены, рабы — до двадцати тысяч — разбежались, фабрики и копи закрылись за неимением рабочих рук, морская торговля из опасения неприятельских судов и пиратов едва дышала, а сами они войной были оторваны от всякого дела. Налоги и литургии душили их. Они осторожно внушали своим морякам, что только Алкивиад может привлечь персов на сторону Афин: надо только отделаться от этой паршивой демократии. В Самосе образовалась «инициативная группа». Сейчас же, понятно, возникла и оппозиция — в лице Фриника, который утверждал, что Алкивиаду наплевать и на демократию, и на олигархию — ему важно только свое возвышение, что никогда персы Спарту не бросят, что союзники афинские бегут от афинской демократии совсем не потому, что она демократия, — тут Фриник попал в цель ловко — а потому, что афиняне-демократы желают властвовать повсюду, а что самое важное теперь это никак не начинать домашней склоки. Бывший скотовод, Фриник, сделавшись адвокатом и военачальником, уже усвоил себе все приемы своего нового ремесла: патриотически воодушевив своих, он потихоньку сообщил спартанцам о происках Алкивиада. Это вскоре открылось и только чудом — а вернее, только благодаря хорошо подвешенному языку, — Фриник спас на этот раз свою шкуру, но должен был уйти в отставку. В качестве спасителя на Самос был послан враг демократии Пизандер, но самосцы и моряки зашумели: никакого Алкивиада, никаких олигархов — хай живе афинская демократия!..
— А где же взять тогда деньги? — сходил Пизандер с козыря. — Казна пуста…
Этот аргумент оказался действительным. Народ голосовал послать Пизандера и десять почтенных граждан самосских поговорить по душам с Алкивиадом и Тиссаферном. Перс, искренно желая помочь иллюминованным грекам сожрать одни других, думал, что все же пока помогать надо Спарте.
— Но впрочем, — всемилостивейше промямлил он, считая это сонное, гаремное мямление признаком самого высшего тона. — Но, впрочем, если Персии будут уступлена вся Иония с ближайшими островами… если персидский флот получит права плавания в любом составе в афинских водах… если… если… если…
Делегаты не осмелились принять таких условий, возвратились в Самос и заюлили вокруг Алкивиада, который их в эту калошу и посадил. Но после великих прений заговорщики решили оставить Алкивиада совсем: ловок, сожрет и не заметишь…
Но уже нельзя было оставить заговора. Тайные общества взаимной помощи всегда играли в Афинах большую роль. Устав их был очень строг. Непослушных членов подвергали штрафам и даже телесным наказаниям. Эти кружки почти всегда носили имя того бога, которого они особенно чтили, что, впрочем, нисколько не мешало членам обманывать один другого. Есть все основания думать, что они не очень строго блюли конституцию свободнейшей в мире республики и едва ли были очень разборчивы в средствах. Они были противниками демократии: поуправлять и покушать хотелось и им. Это им приписывала молва выходку с гермами. Пизандра послали под их влиянием. Аристофан высмеивал такие заговоры, но он, как писатель, слишком уж верил во все эти высмеивания и вообще в порченый папирус: в таких случаях надежен только кулак… И, конечно, прежде всего деньги, без которых и кулака собрать нельзя…
Молодой Периклес, оправившись от ран и болезней сиракузских каменоломен носился на своей триере — его назначили уже триерархом — по всему Эгейскому морю, творя афинское дело, но он был не весел: не укладывалась в его светлой голове и ясной душе вся эта кровавая и бессмысленная каша…
XXX. ПРАВНУК ИКАРА
После сицилийского разгрома улицы Афин заметно притихли и стали даже как будто малолюднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
И все это было тонкой работой Алкивиада. Спарта, подозревая его в измене и желая отметить ему за маленького сынишку, которого он оставил Спарте на память, приказала своим начальникам убить его, но Тиссаферн, нуждаясь в хорошем советнике по греческим делам, принял его к себе на службу. Главная цель Алкивиада теперь была подгадить Спарте, чего он и достиг снижением жалования морякам. Этим он оказывал существенную услугу дорогой родине. Он добивался призвания его Афинами, понятно, на соответствующее его положению место.
То и дело, то там, то сям шли потасовки. Одна из них произошла под Милосом, и Дрозис с Дорионом смотрели с берега своими безрадостными глазами, как с треском сшибались триеры на лазурных волнах. А сзади них среди темных кипарисов безмятежно сияла Афродита Фидиаса… Но ни решения, ни толку нигде не получалось и положение делалось все более и более унылым. Тиссаферн не платил, дисциплина падала и скамьи гребцов пустели. Самое лучшее в таких случаях — так думали, увы, и тогда — это, конечно, хорошенькая конференция. Как и потом, века спустя, ораторы конференции хорошо заработали на этом, но толку опять не вышло: сшибки триер продолжались, люди тонули, истекали кровью, сгорали живьем — на их место доблестно становились другие, тоже до отказа начиненные разными бойкими словечками маленьких софистов на агорах…
И дома у афинян дела шли плохо. Те, кто толкнул народ в сиракузскую авантюру — хотя в теории афиняне само управлялись — впали у народа в немилость. Афиняне относились теперь недоверчиво не только к своим вожакам, но и к самым учреждениям. В таких случаях помогали, как тогда верили, кроме конференций, еще и комиссии, и афиняне решили избрать такую комиссию из 10 стариков. В числе этих спасателей афинского народа попали и люди, идейно связанные с Периклесом, политика которого и привела Афины на край гибели. В числе них — Софокл… Война же до того истомила афинян, что, как ходили слухи, Аристофан усердно писал очень смешную комедию «Лизистрата», в которой женщины афинские, чтобы положить конец этой кровавой бане, решали отказать своим супругам в своих ласках до тех пор, пока они не перестанут воевать. Говорили, что выходило у Софокла все очень смешно и ядрено…
И наконец в Афинах вспыхнули беспорядки: люди начали резаться, чтобы облегчить возвращение Алкивиада, — о том, что он приговорен к смерти за недосугом как-то забыли, — чтобы с его помощью отвлечь персов и в особенности их золото от Спарты. Это через своих афинских приятелей подсказал афинянам сам Алкивиад. Но он ни на обол не верил той «сволочи», — он так это и говорил, — которая сломала его пышную карьеру, и уверял, что Великий Царь не пойдет навстречу Афинам, пока тут правит «народ». Тиссаферн поддерживал его: ему нужно было иметь в Афинах своего человека. Эту новую комбинацию поддерживали богатые и знатные афиняне, которые служили триерархами в Самосе: декелейский жест Спарты задел их очень больно. Их имения были разрушены, рабы — до двадцати тысяч — разбежались, фабрики и копи закрылись за неимением рабочих рук, морская торговля из опасения неприятельских судов и пиратов едва дышала, а сами они войной были оторваны от всякого дела. Налоги и литургии душили их. Они осторожно внушали своим морякам, что только Алкивиад может привлечь персов на сторону Афин: надо только отделаться от этой паршивой демократии. В Самосе образовалась «инициативная группа». Сейчас же, понятно, возникла и оппозиция — в лице Фриника, который утверждал, что Алкивиаду наплевать и на демократию, и на олигархию — ему важно только свое возвышение, что никогда персы Спарту не бросят, что союзники афинские бегут от афинской демократии совсем не потому, что она демократия, — тут Фриник попал в цель ловко — а потому, что афиняне-демократы желают властвовать повсюду, а что самое важное теперь это никак не начинать домашней склоки. Бывший скотовод, Фриник, сделавшись адвокатом и военачальником, уже усвоил себе все приемы своего нового ремесла: патриотически воодушевив своих, он потихоньку сообщил спартанцам о происках Алкивиада. Это вскоре открылось и только чудом — а вернее, только благодаря хорошо подвешенному языку, — Фриник спас на этот раз свою шкуру, но должен был уйти в отставку. В качестве спасителя на Самос был послан враг демократии Пизандер, но самосцы и моряки зашумели: никакого Алкивиада, никаких олигархов — хай живе афинская демократия!..
— А где же взять тогда деньги? — сходил Пизандер с козыря. — Казна пуста…
Этот аргумент оказался действительным. Народ голосовал послать Пизандера и десять почтенных граждан самосских поговорить по душам с Алкивиадом и Тиссаферном. Перс, искренно желая помочь иллюминованным грекам сожрать одни других, думал, что все же пока помогать надо Спарте.
— Но впрочем, — всемилостивейше промямлил он, считая это сонное, гаремное мямление признаком самого высшего тона. — Но, впрочем, если Персии будут уступлена вся Иония с ближайшими островами… если персидский флот получит права плавания в любом составе в афинских водах… если… если… если…
Делегаты не осмелились принять таких условий, возвратились в Самос и заюлили вокруг Алкивиада, который их в эту калошу и посадил. Но после великих прений заговорщики решили оставить Алкивиада совсем: ловок, сожрет и не заметишь…
Но уже нельзя было оставить заговора. Тайные общества взаимной помощи всегда играли в Афинах большую роль. Устав их был очень строг. Непослушных членов подвергали штрафам и даже телесным наказаниям. Эти кружки почти всегда носили имя того бога, которого они особенно чтили, что, впрочем, нисколько не мешало членам обманывать один другого. Есть все основания думать, что они не очень строго блюли конституцию свободнейшей в мире республики и едва ли были очень разборчивы в средствах. Они были противниками демократии: поуправлять и покушать хотелось и им. Это им приписывала молва выходку с гермами. Пизандра послали под их влиянием. Аристофан высмеивал такие заговоры, но он, как писатель, слишком уж верил во все эти высмеивания и вообще в порченый папирус: в таких случаях надежен только кулак… И, конечно, прежде всего деньги, без которых и кулака собрать нельзя…
Молодой Периклес, оправившись от ран и болезней сиракузских каменоломен носился на своей триере — его назначили уже триерархом — по всему Эгейскому морю, творя афинское дело, но он был не весел: не укладывалась в его светлой голове и ясной душе вся эта кровавая и бессмысленная каша…
XXX. ПРАВНУК ИКАРА
После сицилийского разгрома улицы Афин заметно притихли и стали даже как будто малолюднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94