В сказке мачеха посылала пастушка за золотым альчиком с расчетом, что Мыстан-кемпир — злая старая волшебница — убьет его. Ага-султан при виде живых и здоровых сыновей почувствовал то же, что и эта мачеха, увидевшая из окна возвращающегося пасынка. Особенно раздражен он был независимым видом Чингиса, которого видел уже в мечтах без головы. Все больше багровея с каждой минутой, ходил он из угла в угол своей канцелярии и постукивал плетью по блестящему сапогу. Сыновья молча смотрели на него.
В этот момент вошел дежурный солдат и передал, что из степи едет какой-то всадник. Ага-султан вышел во двор и с высокого наката, на котором стояла его канцелярия, увидел, как въехал в ворота и упал со взмыленного гнедого коня большой рыжеусый солдат. Плечо и правый бок его были в крови.
— Беда!.. — хрипло выговорил он.
Из казармы выбежал маленький смуглый и очень курносый человек — комендант Кара-Откельской крепости, войсковой старшина Карбышев, прозванный казахами Кара-Иваном.
— Что случилось? — строго спросил он поднимающегося с земли солдата.
— Беда, ваше благородье, — сказал солдат, зажимая рукой раненое плечо. — Из команды хорунжего Котова я. Караван купца Строганова оберегали мы, что следовал из Петропавловска в Ташкент. Как выехали из Актауской крепости, что строится сейчас, тут и джигиты этого Кенесарыева, султана ихнего мятежного. Много их, с дубьем и копьями все. Которые бывалые солдаты не советавали стрелять, да хорунжего бес попутал. Ну, выстрелили трое или четверо, а они как кинутся скопом на нас… Один вот я уцелел. Благодаря резвости коня только…
Вокруг толпились солдаты из крепости. Волнение и любопытство было написано на их лицах.
Комендант сдвинул густые черные брови:
— Сколько их там, бунтовщиков?
— Так человек пятьсот будет…
— Самого Кенесары не видел среди них?
— Нет, ваше благородье, того я не знаю. А вот брат его Наурызбай точно с ними. Я его раньше в Кокчетавском видел. Молодой такой, справный…
— А сколько все же уцелело из солдат?
— Не могу знать, ваше благородье. Не до того мне было… Заметил только издали, что пленных и караван с собой они погнали. А вот сколько их…
— Куда же, по-твоему, путь они держат? Не в нашу ли сторону?
— Никак нет, в западную сторону поехали.
— Ладно, ступай пока в лазарет, а там разберемся, что с тобой дальше делать!
Тут же, на приступке перед лазаретом, молоденький фельдшер осмотрел рану солдата.
— А рана-то глубока! — удивился он. — Ступай-ка в лазарет, дядька. Полежать тебе придется. Еще хорошо, ежели отравы какой в стреле не было, что задела тебя!
Солдаты вдруг зашумели, как пчелы от дыма:
— Видать, погибнем все вот так, без покаяния, в пустыне!
— Какая тут тебе пустыня? Та же Российская империя…
— Достанется тебе из этой империи три аршина. Да и то когда подохнешь…
— Какая нужда погнала нас на край света?
— Во сне бы не видать этой земли!
— Прекратить! — рявкнул басом маленький Карбышев. — Службу помнить надо… Разбойничьи орды Кенесары не минуют тут нас. Так что с завтрашнего дня весь наличный состав, а также бабы и подростки пойдут на рытье рва. А то завалили ее всякой дрянью, не считая налетевшего песку!
И действительно, мятежники Кенесары никак не могли миновать Кара-Откельскую крепость, которая была построена на скрещении важнейших степных дорог. А кроме того, старые кровавые счеты были между султаном Кенесары и ага-султаном Конур-Кульджой…
В эту ночь ага-султан не сомкнул глаз. Если Кенесары ворвется в крепость, то первым делом привяжет к конскому хвосту его, Конур-Кульджу. И в том, что Кенесары придет к Кара-Откелю, ага-султан нисколько не сомневался. Недаром он рыщет вокруг Актауской крепости неподалеку…
А если отправить к нему человека для переговоров? Что ни говори, а все они — дети Джучи, Темучинова сына. Нельзя ли ради этого забыть обиды… Нет, кого угодно простит Кенесары, только не его. Из поколения в поколение будет передаваться эта ненависть, он-то уж точно знает. И попадись ему любой из Касымова выводка, разве помиловал бы он. Теперь вся надежда только на Омск. Оттуда нужно срочно просить помощи и молиться, чтобы не запоздала она. От Кара-Ивана не много толку, да к тому же он почему-то косо смотрит на него. Еще бросит на произвол мятежников и уйдет с солдатами!..
* * *
На следующий день спозаранку ага-султан Конур-Кульджа засел за письмо генералу Талызину… «Кенесары Касымов считает меня своим злейшим врагом, — писал он. — За то он ненавидит меня, что верой и правдой служу Его Величеству — императору Всероссийскому и честно выполняю все распоряжения Вашего превосходительства. Разбойник намерен в науку другим отрубить мне голову и извести мой благородный корень с женщинами и малолетними детьми. Не только он один этого желает, но и другие враждебные Его Величеству Государю императору племена и роды. В сей трудный час умоляю самым срочным образом выслать в Акмолинскую крепость дополнительные войска, которые смогли бы противостоять многочисленной мятежной орде…»
* * *
Дописав письмо, он поручил Карбышеву доставить его с нарочным, а сам принялся за неотложные дела. В первую очередь он решил перевезти в крепость находящиеся неподалеку аулы двух своих жен и хотел поручить это Жанадилу с Чингисом, но их снова не оказалось в крепости.
— Ведь им надо скоро возвращаться в Омск, на учебу, — сказала старшая жена, байбише. — Зачем ты гневаешься на них? Им хочется перед отъездом погулять, отдохнуть. Особенно Чингису…
И так улыбнулась она при этом, что у Конура-Кульджи рот перекосился от бешенства.
— Я-то знаю, как они отдыхают! — заорал он. — Тут всю ночь глаз не сомкнешь, а негодяй Чингис щупает в это время чей-то плотный курдюк и тугое вымя!..
Он уже хотел взобраться на коня, чтобы снова поехать а аул младшей жены Зейнеп, но вспомнил, что разъезды Кенесары уже где-то неподалеку. Лишь плетью щелкнул ага-султан и в это время время увидел пританцовывающего в воротах своего каурого иноходца. Конь был без всадника, а на шее у него висело что-то похожее на торбу. Как обычно, с требовательным ржанием приблизился он к кормушке у самого крыльца ага-султана… Что за ерунда у него на шее? Еле передвигая огромное тело, Конур-Кульджа подошел к иноходцу, и вдруг ноги его задрожали. Что-то круглое, похожее на арбуз, было в холщовой торбе на шее коня, и свежие красные капли сочились и падали в дворовую пыль…
Острый нож вынул Конур-Кульджа и перерезал веревку, на которой висела торба. Она с глухим стуком упала на землю. Трясущимися руками дернул Конур-Кульджа за край торбы, и оттуда вывалилась человеческая голова. Глаза у нее были вытаращены, зубы оскалены в диком смехе, а между ними зажат почерневший язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89