Я шепнула на ухо Юстиниану, что слишком опасен тот подданный, который может так играть коронами, – то, что Велизарий теперь проделал в шутку, он в другой раз может сделать серьезно. Этого оказалось достаточно: ведь Юстиниан страшно подозрителен. Итак, ты победил, Цетег, – помнишь ли ты вечер, когда я впервые прошептала тебе эти слова! – но не забывай, кому обязан ты своей победой. Помни, что Феодора позволяет пользоваться собой, как орудием, только до тех пор, пока сама хочет. Никогда не забывай этого».
– Конечно, не забуду! – пробормотал Цетег, уничтожая письмо. – Ты слишком опасная союзница, Феодора. Посмотрим, нельзя ли погубить и тебя. Подождем: через несколько недель Матасунта будет в Византии.
Глава XIX
Витихис был заключен в глубокое подземелье под круглой башней дворца. К этому подземелью вел длинный узкий ход, который замыкался с обоих концов железными дверьми. Прямо против этого входа находилось жилище тюремщика Дромона. Жилище было крайне бедно. Две комнатки: одна, меньшая, служила передней, а другая, большая – жилая. В ней был стол, два стула, соломенная постель. Окна этой комнаты выходили прямо на круглую башню.
С тех пор, как Витихис был изменнически схвачен и брошен в темницу, в жилище Дромона поселилась женщина. Целый день проводила она на деревянной скамье у окна и ни на минуту не отрывала глаз от узкого отверстия в стене башни, через которое в подземелье Витихиса проникали свет и воздух.
Это была Раутгунда.
Наступила темная ночь. Долго-долго сидела она в одиночестве.
«Благодарю тебя, милосердное небо, – говорила она сама с собой. – Тяжелые удары твои приводят к благу. Если бы я жила в горах Скоранции у отца, как хотела, я никогда не узнала бы о его несчастии или узнала бы слишком поздно. Но тоска неудержимо влекла меня к месту, где умер мой сын, где был наш дом. Я поселилась в хижине в лесу. А когда стали доходить одно за другим ужасные известия, когда все бежали, а сарацины сожгли наш дом, мне было уже невозможно идти к отцу, римляне заняли все дороги и выдавали всех готов сарацинам. Свободен оставался только один путь в Равенну, и я как нищая пришла сюда в сопровождении только верного Вахиса и Валлады, любимой лошади Витихиса. Благодарю за это Бога, я надеюсь спасти короля от всех врагов его. Благодарю Тебя, Боже!»
В эту минуту в комнату вошел мужчина со свечей. Это был тюремщик.
– Ну что, говори! – вскричала Раутгунда.
– Терпение, терпение, – ответил тот. – Дай сначала поставить свечу. Он выпил напиток и почувствовал облегчение.
– Что он делает? – быстро спросила Раутгунда.
– Сидит молча спиной к двери, голову опустил на руки. Сколько я ни заговаривал, он ни разу не ответил мне. Даже не пошевелился. Я думаю, что тоска и боль повлияли на его рассудок. Сегодня я подал ему вино и сказал: «Выпей, дорогой господин, его присылает тебе верный друг». Он взглянул на меня, и такие грустные были его глаза, и лицо его выражало тоску. Он отхлебнул, кивнул мне головой в знак благодарности, потом вздохнул так тяжело, что сердце во мне повернулось.
Раутгунда закрыла лицо руками.
– Теперь ты сама поешь чего-нибудь и выпей. Иначе ты потеряешь силы, а они тебе ведь скоро понадобятся.
– Сил у меня будет довольно.
– Выпей хоть немного вина.
– Нет, оно только для него.
Вошел Вахис. Дромон бросился к нему.
– Ну что? Хорошие вести? – спросил он.
– Хорошие, – ответил Вахис. – Но где вы оба были час назад? Я стучался, стучался…
– Мы ходили за вином.
– А, вижу: старое фалернское? Ведь оно очень дорого, чем вы заплатили за него?
– Чем? – повторил старик, – самым чистым золотом в мире. И его голос дрогнул от волнения.
– Я рассказал ей, что префект велел не выдавать ему вина и что я отделяю для него понемногу от других порций. Но она не захотела этого. Она подумала и спросила: «Правда ли, Дромон, что богатые римлянки платят очень дорого за золотистые волосы готских женщин?» Я в простоте ответил ей: «Да». Она пошла, отрезала свои чудные косы, мы продали их и купили вина.
Вахис бросился к ногам Раутгунды.
– О госпожа, – вскричал он, растроганный, – верная, добрая госпожа!
– Но говори же, что сказал мой сын? – спросил Дромон.
– Через два дня, ночью, он будет на страже у пролома в стене подле башни Аэция, – ответил Вахис.
– Хвала всем святым! – с облегчением сказал Дромон. – Мы спасем его. Я боялся…
– Что? Говори, я все могу знать! – решительно сказала Раутгунда.
– Да, я думаю, что действительно лучше сказать тебе. Ты гораздо умнее и находчивее нас обоих и лучше придумаешь, как спасти его. Префект замышляет против него что-то дурное. Он каждый день сам приходит в его подземелье и долго сидит с королем. Он чего-то требует у него и грозит. Я часто подслушиваю у двери. Но господин никогда ни слова ему не отвечает. Сегодня префект вышел от него злее, чем прежде, и спросил меня, в порядке ли орудия пытки…
Раутгунда побледнела, но не сказала ни слова.
– Не пугайся, госпожа. Несколько дней он еще в безопасности, потому что эти ужасные орудия, по его же просьбе, уничтожены еще при Теодорихе. Меня самого приговорили тогда к пытке, и добрый король – тогда он был просто граф Витихис – просил за меня, и меня освободили. Я обязан ему жизнью и целостью своих членов. Вот почему я рад теперь положить свою жизнь за него. Орудия пытки приказали уничтожить, и я сам бросил их в море. Там они лежат и теперь. Я объяснил это префекту. Конечно, если он захочет, то найдет способ погубить его. Если только мой сын будет через два дня стоять на страже у пролома стены, то мы спасем его. В ту ночь я отомкну его цепи, наброшу на него свой плащ и выведу его во двор. У ворот его спросят пароль, который я сообщу ему, и стража пропустит его. Он пройдет к пролому, где сын мой пропустит его, а в нескольких шагах от стены – густой лес. На опушке Вахис будет ждать его с Валладой. Пусть садится на коня и скачет во всю прыть. Пусть едет один. Никто из вас, даже ты, Раутгунда, не должен сопровождать его. Он вернее всего спасется один.
– Что обо мне говорить! – ответила Раутгунда. – Я хочу только, чтобы он был свободен. Ты даже имени моего не называй ему. Но видеть его еще раз я должна. Из этого окна, когда он выйдет на свободу, я взгляну на него.
Наступил день, назначенный для побега. Все было готово. Вахис с Валладой стоял у опушки леса против пролома в городской стене. Раутгунда сидела одна у окна. Вдруг в комнату вбежал Дромон и с криком отчаяния бросился к ногам ее.
– Что случилось, Дромон? Он умер? – вскричала Раутгунда.
– Нет, – ответил тот, – не умер, но, Боже, все погибло! Все! Префект взял у меня ключи от темницы. Он будет хранить их у себя!
– И ты отдал! – вскричала Раутгунда.
– Как мог я не отдать? Ведь я простой слуга!
– Ты должен был броситься и задушить его своими руками!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Конечно, не забуду! – пробормотал Цетег, уничтожая письмо. – Ты слишком опасная союзница, Феодора. Посмотрим, нельзя ли погубить и тебя. Подождем: через несколько недель Матасунта будет в Византии.
Глава XIX
Витихис был заключен в глубокое подземелье под круглой башней дворца. К этому подземелью вел длинный узкий ход, который замыкался с обоих концов железными дверьми. Прямо против этого входа находилось жилище тюремщика Дромона. Жилище было крайне бедно. Две комнатки: одна, меньшая, служила передней, а другая, большая – жилая. В ней был стол, два стула, соломенная постель. Окна этой комнаты выходили прямо на круглую башню.
С тех пор, как Витихис был изменнически схвачен и брошен в темницу, в жилище Дромона поселилась женщина. Целый день проводила она на деревянной скамье у окна и ни на минуту не отрывала глаз от узкого отверстия в стене башни, через которое в подземелье Витихиса проникали свет и воздух.
Это была Раутгунда.
Наступила темная ночь. Долго-долго сидела она в одиночестве.
«Благодарю тебя, милосердное небо, – говорила она сама с собой. – Тяжелые удары твои приводят к благу. Если бы я жила в горах Скоранции у отца, как хотела, я никогда не узнала бы о его несчастии или узнала бы слишком поздно. Но тоска неудержимо влекла меня к месту, где умер мой сын, где был наш дом. Я поселилась в хижине в лесу. А когда стали доходить одно за другим ужасные известия, когда все бежали, а сарацины сожгли наш дом, мне было уже невозможно идти к отцу, римляне заняли все дороги и выдавали всех готов сарацинам. Свободен оставался только один путь в Равенну, и я как нищая пришла сюда в сопровождении только верного Вахиса и Валлады, любимой лошади Витихиса. Благодарю за это Бога, я надеюсь спасти короля от всех врагов его. Благодарю Тебя, Боже!»
В эту минуту в комнату вошел мужчина со свечей. Это был тюремщик.
– Ну что, говори! – вскричала Раутгунда.
– Терпение, терпение, – ответил тот. – Дай сначала поставить свечу. Он выпил напиток и почувствовал облегчение.
– Что он делает? – быстро спросила Раутгунда.
– Сидит молча спиной к двери, голову опустил на руки. Сколько я ни заговаривал, он ни разу не ответил мне. Даже не пошевелился. Я думаю, что тоска и боль повлияли на его рассудок. Сегодня я подал ему вино и сказал: «Выпей, дорогой господин, его присылает тебе верный друг». Он взглянул на меня, и такие грустные были его глаза, и лицо его выражало тоску. Он отхлебнул, кивнул мне головой в знак благодарности, потом вздохнул так тяжело, что сердце во мне повернулось.
Раутгунда закрыла лицо руками.
– Теперь ты сама поешь чего-нибудь и выпей. Иначе ты потеряешь силы, а они тебе ведь скоро понадобятся.
– Сил у меня будет довольно.
– Выпей хоть немного вина.
– Нет, оно только для него.
Вошел Вахис. Дромон бросился к нему.
– Ну что? Хорошие вести? – спросил он.
– Хорошие, – ответил Вахис. – Но где вы оба были час назад? Я стучался, стучался…
– Мы ходили за вином.
– А, вижу: старое фалернское? Ведь оно очень дорого, чем вы заплатили за него?
– Чем? – повторил старик, – самым чистым золотом в мире. И его голос дрогнул от волнения.
– Я рассказал ей, что префект велел не выдавать ему вина и что я отделяю для него понемногу от других порций. Но она не захотела этого. Она подумала и спросила: «Правда ли, Дромон, что богатые римлянки платят очень дорого за золотистые волосы готских женщин?» Я в простоте ответил ей: «Да». Она пошла, отрезала свои чудные косы, мы продали их и купили вина.
Вахис бросился к ногам Раутгунды.
– О госпожа, – вскричал он, растроганный, – верная, добрая госпожа!
– Но говори же, что сказал мой сын? – спросил Дромон.
– Через два дня, ночью, он будет на страже у пролома в стене подле башни Аэция, – ответил Вахис.
– Хвала всем святым! – с облегчением сказал Дромон. – Мы спасем его. Я боялся…
– Что? Говори, я все могу знать! – решительно сказала Раутгунда.
– Да, я думаю, что действительно лучше сказать тебе. Ты гораздо умнее и находчивее нас обоих и лучше придумаешь, как спасти его. Префект замышляет против него что-то дурное. Он каждый день сам приходит в его подземелье и долго сидит с королем. Он чего-то требует у него и грозит. Я часто подслушиваю у двери. Но господин никогда ни слова ему не отвечает. Сегодня префект вышел от него злее, чем прежде, и спросил меня, в порядке ли орудия пытки…
Раутгунда побледнела, но не сказала ни слова.
– Не пугайся, госпожа. Несколько дней он еще в безопасности, потому что эти ужасные орудия, по его же просьбе, уничтожены еще при Теодорихе. Меня самого приговорили тогда к пытке, и добрый король – тогда он был просто граф Витихис – просил за меня, и меня освободили. Я обязан ему жизнью и целостью своих членов. Вот почему я рад теперь положить свою жизнь за него. Орудия пытки приказали уничтожить, и я сам бросил их в море. Там они лежат и теперь. Я объяснил это префекту. Конечно, если он захочет, то найдет способ погубить его. Если только мой сын будет через два дня стоять на страже у пролома стены, то мы спасем его. В ту ночь я отомкну его цепи, наброшу на него свой плащ и выведу его во двор. У ворот его спросят пароль, который я сообщу ему, и стража пропустит его. Он пройдет к пролому, где сын мой пропустит его, а в нескольких шагах от стены – густой лес. На опушке Вахис будет ждать его с Валладой. Пусть садится на коня и скачет во всю прыть. Пусть едет один. Никто из вас, даже ты, Раутгунда, не должен сопровождать его. Он вернее всего спасется один.
– Что обо мне говорить! – ответила Раутгунда. – Я хочу только, чтобы он был свободен. Ты даже имени моего не называй ему. Но видеть его еще раз я должна. Из этого окна, когда он выйдет на свободу, я взгляну на него.
Наступил день, назначенный для побега. Все было готово. Вахис с Валладой стоял у опушки леса против пролома в городской стене. Раутгунда сидела одна у окна. Вдруг в комнату вбежал Дромон и с криком отчаяния бросился к ногам ее.
– Что случилось, Дромон? Он умер? – вскричала Раутгунда.
– Нет, – ответил тот, – не умер, но, Боже, все погибло! Все! Префект взял у меня ключи от темницы. Он будет хранить их у себя!
– И ты отдал! – вскричала Раутгунда.
– Как мог я не отдать? Ведь я простой слуга!
– Ты должен был броситься и задушить его своими руками!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107