Постепенно он начинал испытывать угнетение от властной нетерпимости Аникеева. Сила ума Аникеева подавляла, связывала. Рядом с ним думать было невозможно. Все равно, думай не думай, он заставит всех мыслить по-своему. Он насильно вколачивал свои соображения, их убедительность исключала всякие другие поиски.
На Октябрьском прослышали, что у Аникеева получаются обещающие результаты по исследованию разряда. Гатенян приехал в институт, и Крылов свел его с Аникеевым. Гатенян хотел заложить аникеевскую разработку в проект новой аппаратуры для линий передач. Крылов был счастлив, что хоть чем-то может помочь своим, но Аникеев встретил главного конструктора холодно.
— Чудеса, — сказал он, — разве на вас нажимают? Делайте, как делали. У нас еще все в тумане, кто вам наболтал? — Он подозрительно взглянул на Крылова.
— Мы весь риск берем на себя, — сказал Гатенян. — Мы верим, что у вас все получится.
Аникеев раскланялся.
— Спасибо. Но вам-то что за выгода? Вы же производственники, вы должны противиться внедрению нового, а вы хватаете из рук недопеченное. Так не бывает. Это ж беспорядок.
Главный натянуто улыбнулся.
— Конечно, если у вас сорвется, получится беда, но еще большая беда, если мы будем выпускать аппаратуру образца сороковых годов. — Он развернул перед Аникеевым схемы аппаратов, применявшихся на опытной линии.
Аникеев поморщился.
— Да, это, конечно, тухлятина. Но подождите, пока мы отработаем.
— Невозможно.
— Пообещай вам, так вы в полной надежде начнете перестраивать производство.
— Факт, — сказал главный. — Будем готовить участки для малых выключателей: отливку трубок наладим.
Аникеев поехал с ним на завод, вернулся оттуда расстроенным, набросился на Крылова.
— Это вы меня втянули, ну как им отказать? Как, я вас спрашиваю?
Было, конечно, страшновато. Результат, технически осуществимый, конструктивный, должен был получиться во что бы то ни стало, вопреки всем случайностям и к намеченному сроку.
— Все равно что обещать вернуть долг из кошелька, который я найду в подъезде через неделю, — бурчал Аникеев.
Крылов только посмеивался: он понимал, Аникеев в душе восхищается и Главным и ребятами из КБ.
И вот тут-то Крылов имел глупость указать Аникееву на масштабную поправку. Крылов предлагал определить ее не опытным путем, а расчетом — так будет быстрее и проще.
Аникеев с непроницаемым лицом выслушал его доводы, и когда наконец Крылов замолчал, Аникеев тихонько запел. Не отрываясь от окуляра прибора, он пропел «Тореадор», «Во поле березонька», «Синие ночи». Потом спросил:
— Вам известно, Крылов, кто опаснее дурака? Не знаете? Дурак с инициативой.
Сотрудник лаборатории Юрий Юрьевич, которого звали Ю-квадрат, сказал, когда Аникеев вышел:
— Сережа, никак ты разозлился? Бессмыслица. Аникеев хамит, как птица летает.
— Он хочет превратить меня в робота!
— Милый мой, еще Маяковский заметил: все мы немножко роботы.
— Посмотрим, кто кого!
Он ненавидел Аникеева. Зажимщик! Аракчеев! Солдафон! Слово «дурак» жгло его. Посмотрим, кто дурак! Втайне он вызвал Аникеева на поединок, но тут же струсил. Слишком безошибочной всегда оказывалась интуиция Аникеева. Но, раз стронувшись, лавина разрасталась. Послушно выполняя все указания, он молча спорил, выискивал слабые места, он превращался в беспощадного врага собственной работы.
Он оставался в лаборатории на вечер, приходил в шесть утра и садился за счетную машину. Но что-то ему не нравилось. Вероятно, где-то в спешке он слишком упростил условия. В решении не хватало стройности. Ему хотелось сразить Аникеева, покорить его…
Крылов свернул на набережную. Голова одурела от папирос и бесконечных цифр. Пропади все пропадом, в конце концов он кое-как доказал то, что хотел. Красота, стройность — это уже от лукавого.
У Петровского сквера перед мотоциклом сидела на корточках девушка.
— Эй! — крикнула она. — Помогите мне, пожалуйста.
Крылов подошел, помог снять покрышку.
— Не уходите, — сказала девушка, — а то мне без вас не надеть.
Крылов прислонился к парапету. Набережная была пустынна. Маленькая желтая луна затерялась среди фонарей. Девушка клеила порванную камеру. Кожаные штаны и шлем придавали мужскую размашистость ее крепкой фигуре.
— Чего бродите по ночам? — спросила она. — Вы что, лунатик или беспризорный?
— Лунатик.
— Модная специальность. Особенно в марте.
Крылов недоверчиво огляделся. Отовсюду сочилась вода. Город был мокрый. Капало с крыш, трубили водосточные трубы, сипели люки, на выщербленных парапетах блестели лунные лужицы. Лед на Неве истоньшал.
Был действительно конец марта. Женщины всегда в курсе подобных вещей.
Девушка поднялась, вытерла руки.
— Могу закинуть вас домой.
Они мчались по спящим улицам, разбрызгивая лужи. Мотоцикл стрелял оглушающе. Крылов крепко держался за скобу. Девушка пригибала голову, и тогда в лицо Крылову с размаху ударял влажный воздух. Во всю длину проспекта горели, меняясь, высокие огни светофоров. Машин не было, а огни вспыхивали — желтые, зеленые, красные. Жиденькой черноты небо поднималось все выше и выше над землей, поднимая с собою звезды и луну.
Она резко затормозила у его дома, и Крылов ткнулся лицом в ее плечо.
— Лихо? Напугались?
Он что-то промычал.
— О чем вы думаете?
Рассвело. На крепком, скуластом лице Крылов увидел блестящие, как будто тоже мокрые, развеселые глаза.
— Вычислял, сколько человек мы разбудили в городе.
— Сколько?
— Примерно семьдесят тысяч.
— Здорово! А кто вы такой?
— Физик.
Она с сомнением осмотрела его драный плащ и посинелый нос.
— Допустим. Значит, семьдесят тысяч. — Она, улыбаясь, уселась на мотоцикл. — Физик, вы мне понравились, потому что не лапали. Я не выношу, когда меня на мотоцикле начинают лапать.
Он невольно уставился на ее острые груди под курткой и покраснел.
— Спасибо за помощь!
Глаза ее беспрестанно улыбались, но как бы поверх этой неудержимой улыбки она улыбнулась ему еще одной улыбкой — для него.
Воодушевясь, Крылов сдвинул шляпу на ухо, взял девушку за плечо в соответствии с лучшими традициями тулинской компании: мадемуазель, вы прелестны. Как насчет субботы? Молодой ученый на весь вечер в вашем распоряжении. Давайте телефончик…
Словом, что-то в этом роде.
Сперва она выпучила глаза, потом прыснула, и он немедленно почувствовал себя идиотом.
— Нет, серьезно, может быть, мы встретимся? — жалким голосом повторил он.
— Ну вот, начинается, всегда одно и то же. Послушайте, милый физик, это уже неинтересно.
Она стрельнула мотоциклом и укатила в туманную тишину улиц. Единственное, что осталось от нее, — черные цифры на желтой жестянке. «52—67», — уныло повторял он, снимая забрызганные до колен брюки и укладываясь на свою узкую кушетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102