Кстати, в монастыре святого Германа, где наш племянник Авель совершает свои подвиги, приор, мой ровесник, давно просится па покой.
— Решено! — сказал Эд. — Быть Озрику приором святого Германа.
Но когда все вышли, она упрекнула его, вытирая паклей пальцы:
— Избавиться от меня хочешь?
— Помилуй бог! — засмеялся Эд. — Но ведь меня, скажем, могут убить. Что станется с тобой?
— Я тоже умру, — сказала она, глядя в его потеплевшие глаза.
Через две недели норманны на приготовленном понтоне соорудили высоченную бревенчатую вышку. Только ребенок мог не понять, что вышка эта предназначается для того, чтобы, причалив к прибрежной стене Острова Франков, перекинуться через нее и высадить десант. Теперь уж все население города готовилось к последнему бою, монахи вышли на стены исповедовать и причащать бойцов.
И тут покинул их старый Гоццелин. Шальная стрела на излете, когда прелат стоял на верхней площадке, перебила ему ключицу.
— Вот и все, — вздохнул старик, опускаясь на руки своих серафимов. — Благодарю тебя, боже, что дал мне умереть бойцом!
Рана его сама по себе была пустяковой. Но немощному старцу, изможденному голодовкой, которую он упорно переносил наравне со всеми, пришел конец.
— Эда, Эда скорей! — молил он, чувствуя, как быстро жизнь отлетает. — Я не успел ему сказать… Я должен ему сказать… Господи, зачем я медлил, колебался…
Граф, который был занят в другой части острова, прибыл уже, чтобы поднять на плечах его сухонькое тело и положить навек в крипту собора. А на рассвете начался штурм.
Чудовищная вышка двинулась по воде от мыса и к полудню достигла острова как раз напротив дворца и Сторожевой башни. Усатые норманнские рожи смотрели оттуда, как из-под облаков. Дракары, сопровождавшие понтон, изрыгнули поток воинов, которые, словно муравьи, полезли по внутренним лестницам вышки. Лучники старались держать в небе тучу стрел.
Бревенчатая громада накренилась и, подобно гигантской птице, клювом перекинулась через стену. По ее переходам устремились ревущие от нетерпения даны. Враг был всюду — и йод стенами, и над стенами, а теперь уж и за стенами.
— Скорей, скорей! — крикнул Эд, вбегая на закрытую площадку башни, где Азарика и Тьерри никак не могли наладить свою трубу. — Скорее, сатана вам в бок!
Его палатины еле отбивали от этой площадки наседающих врагов. Втиснув одну трубу в другую, Азарика сунула их Тьерри, а сама отбежала к Сиагрию, готовившему кузнечные мехи — накачивать состав.
— Сиагрий, ну что же ты, мышка! — чуть не плакала она.
В бойницу влетел здоровенный камень и шлепнулся в ушат с заготовленной жидкостью, все оплескав. Побелевший от страха Сиагрий скрылся в запасной ход. Азарика одна, торопясь, срывая ногти, обливаясь, налаживала мехи. Наконец жидкость пошла!
Норманны сначала приняли льющиеся сверху черные, густые, остропахучие потоки за обыкновенную смолу. Но жидкость не обжигала, и они перестали ее опасаться. Азарика и Тьерри из бойниц усердно поливали стропила вышки, дракары, лезущих норманнов и просто воду.
— Пора! — сказала Азарика.
Отбросив подающие трубы, они выкресали огонь. И тут же воспламенились сами — вспыхнули их измазанные составом рукава, штаны, даже панцирные бляхи на стеганках. Однако Азарика это предвидела — из заготовленного ящика сухим песком они сбили друг на друге пламя.
Тогда они выглянули наружу. Огонь гудел, пожирая бревенчатый скелет вышки. Многие лестницы уже обрушились, и тела норманнов гроздьями валились в реку. Флот дракаров представлял собой море огня. Казалось, седая Сена пылает, неся гибель захватчикам.
— Ну, если ты ведьма, — сказал Тьерри, — то ты гениальная ведьма.
Азарика что было сил запечатлела на его щеке черную пятерню. Она сбежала вниз. Старый дворец пылал, как свеча. Норманны и беженцы вперемежку выскакивали оттуда, стараясь загасить свои тлеющие одежды. Палатины стояли вокруг, ловя и убивая врагов, но здание тушить и не пытались. Азарика кинулась внутрь, думая только о книгах. Пробежав наполненные дымом залы, она нащупала вход в библиотеку. Там было сравнительно спокойно, только дым ел глаза. Возле шкафов она заметила Сиагрия, который что-то бормотал себе под нос, укладывая свитки ровненькой кучкой.
— Ты что тут делаешь?
Сиагрий, даже ухом не поведя на вопрос Азарики, высек искорку и поджег свитки, которые вмиг затрещали, как солома.
— Полденария не дашь за это дерьмо? Кончаются Каролинги!
Азарика, отпихнув его, принялась затаптывать. В соседней зале раздался грохот, стена расселась, и сноп искр ворвался в библиотеку. Почувствовав, что одежда вновь загорается на ней, она бросилась искать выход.
7
По окончании пасхальной недели имперское войско Карла III подошло к Парижу и заняло позиции на высотах Горы Мучеников. Все ожидали немедленной битвы, но ее не произошло. Сигурд как-то даже и не очень обеспокоился приближением Карла III, ограничился лишь тем, что выставил против него аванпосты.
За армией франков валом валили толпы нищих и крестьян, которые были вконец разорены передвижениями различных войск, а близ армии все-таки было безопаснее и можно было подкормиться. Они с изумлением смотрели на обилие колыхавшихся парчовых, шелковых и атласных знамен, украшенных лангобардскими орлами, саксонскими львами, арелатскими апостолами, аквитанскими лилиями. Казалось, вся необъятная и устрашающая империя собралась здесь под гром литавров и рев букцин, чтобы отомстить наконец дерзким язычникам за разорение одного из ее лучших городов.
На самой высокой из вершин в голубой весенней дымке, словно чертог, возвышался императорский шатер, затканный радужными единорогами. Мартовский шальной ветер трепал стяг пламенного цвета — священное знамя Карла Великого.
Эд, граф Парижский, вступил в шатер, метя пол алым плащом. За ним Азарика в панцире, который она еле отчистила от копоти, несла хоругвь города Парижа, где был выткан золотой веселый кораблик и красовалась надпись: «Fluctuat, nec mergitur» — «Качается, но не тонет».
Император, чью подагрическую ногу растирали два евнуха, протянул Эду унизанную кольцами пухлую руку, и тот, преклонив колено, ее поцеловал.
— Сын мой, — сказал Карл III (хотя они были примерно одного возраста), — мы слышали, ты претерпел несправедливость? — но тут же болезненно поморщился, махая на евнухов: — Трите же полегче! — и с извинительной улыбкой Эду: — Если говорят, что от настроения владыки зависит судьба царств, то от его болезней тем более!
— Я не ищу суда, — сказал Эд, не отвечая на его улыбку.
— Вот и превосходно! Невинный охотней прощает виновного, чем виноватый невинного. В чем же твоя просьба, сын мой?
— Высочайший меня, вероятно, с кем-то путает. Я граф Парижский и пришел обсудить, как бы нам совместно ударить, чтоб снять осаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Решено! — сказал Эд. — Быть Озрику приором святого Германа.
Но когда все вышли, она упрекнула его, вытирая паклей пальцы:
— Избавиться от меня хочешь?
— Помилуй бог! — засмеялся Эд. — Но ведь меня, скажем, могут убить. Что станется с тобой?
— Я тоже умру, — сказала она, глядя в его потеплевшие глаза.
Через две недели норманны на приготовленном понтоне соорудили высоченную бревенчатую вышку. Только ребенок мог не понять, что вышка эта предназначается для того, чтобы, причалив к прибрежной стене Острова Франков, перекинуться через нее и высадить десант. Теперь уж все население города готовилось к последнему бою, монахи вышли на стены исповедовать и причащать бойцов.
И тут покинул их старый Гоццелин. Шальная стрела на излете, когда прелат стоял на верхней площадке, перебила ему ключицу.
— Вот и все, — вздохнул старик, опускаясь на руки своих серафимов. — Благодарю тебя, боже, что дал мне умереть бойцом!
Рана его сама по себе была пустяковой. Но немощному старцу, изможденному голодовкой, которую он упорно переносил наравне со всеми, пришел конец.
— Эда, Эда скорей! — молил он, чувствуя, как быстро жизнь отлетает. — Я не успел ему сказать… Я должен ему сказать… Господи, зачем я медлил, колебался…
Граф, который был занят в другой части острова, прибыл уже, чтобы поднять на плечах его сухонькое тело и положить навек в крипту собора. А на рассвете начался штурм.
Чудовищная вышка двинулась по воде от мыса и к полудню достигла острова как раз напротив дворца и Сторожевой башни. Усатые норманнские рожи смотрели оттуда, как из-под облаков. Дракары, сопровождавшие понтон, изрыгнули поток воинов, которые, словно муравьи, полезли по внутренним лестницам вышки. Лучники старались держать в небе тучу стрел.
Бревенчатая громада накренилась и, подобно гигантской птице, клювом перекинулась через стену. По ее переходам устремились ревущие от нетерпения даны. Враг был всюду — и йод стенами, и над стенами, а теперь уж и за стенами.
— Скорей, скорей! — крикнул Эд, вбегая на закрытую площадку башни, где Азарика и Тьерри никак не могли наладить свою трубу. — Скорее, сатана вам в бок!
Его палатины еле отбивали от этой площадки наседающих врагов. Втиснув одну трубу в другую, Азарика сунула их Тьерри, а сама отбежала к Сиагрию, готовившему кузнечные мехи — накачивать состав.
— Сиагрий, ну что же ты, мышка! — чуть не плакала она.
В бойницу влетел здоровенный камень и шлепнулся в ушат с заготовленной жидкостью, все оплескав. Побелевший от страха Сиагрий скрылся в запасной ход. Азарика одна, торопясь, срывая ногти, обливаясь, налаживала мехи. Наконец жидкость пошла!
Норманны сначала приняли льющиеся сверху черные, густые, остропахучие потоки за обыкновенную смолу. Но жидкость не обжигала, и они перестали ее опасаться. Азарика и Тьерри из бойниц усердно поливали стропила вышки, дракары, лезущих норманнов и просто воду.
— Пора! — сказала Азарика.
Отбросив подающие трубы, они выкресали огонь. И тут же воспламенились сами — вспыхнули их измазанные составом рукава, штаны, даже панцирные бляхи на стеганках. Однако Азарика это предвидела — из заготовленного ящика сухим песком они сбили друг на друге пламя.
Тогда они выглянули наружу. Огонь гудел, пожирая бревенчатый скелет вышки. Многие лестницы уже обрушились, и тела норманнов гроздьями валились в реку. Флот дракаров представлял собой море огня. Казалось, седая Сена пылает, неся гибель захватчикам.
— Ну, если ты ведьма, — сказал Тьерри, — то ты гениальная ведьма.
Азарика что было сил запечатлела на его щеке черную пятерню. Она сбежала вниз. Старый дворец пылал, как свеча. Норманны и беженцы вперемежку выскакивали оттуда, стараясь загасить свои тлеющие одежды. Палатины стояли вокруг, ловя и убивая врагов, но здание тушить и не пытались. Азарика кинулась внутрь, думая только о книгах. Пробежав наполненные дымом залы, она нащупала вход в библиотеку. Там было сравнительно спокойно, только дым ел глаза. Возле шкафов она заметила Сиагрия, который что-то бормотал себе под нос, укладывая свитки ровненькой кучкой.
— Ты что тут делаешь?
Сиагрий, даже ухом не поведя на вопрос Азарики, высек искорку и поджег свитки, которые вмиг затрещали, как солома.
— Полденария не дашь за это дерьмо? Кончаются Каролинги!
Азарика, отпихнув его, принялась затаптывать. В соседней зале раздался грохот, стена расселась, и сноп искр ворвался в библиотеку. Почувствовав, что одежда вновь загорается на ней, она бросилась искать выход.
7
По окончании пасхальной недели имперское войско Карла III подошло к Парижу и заняло позиции на высотах Горы Мучеников. Все ожидали немедленной битвы, но ее не произошло. Сигурд как-то даже и не очень обеспокоился приближением Карла III, ограничился лишь тем, что выставил против него аванпосты.
За армией франков валом валили толпы нищих и крестьян, которые были вконец разорены передвижениями различных войск, а близ армии все-таки было безопаснее и можно было подкормиться. Они с изумлением смотрели на обилие колыхавшихся парчовых, шелковых и атласных знамен, украшенных лангобардскими орлами, саксонскими львами, арелатскими апостолами, аквитанскими лилиями. Казалось, вся необъятная и устрашающая империя собралась здесь под гром литавров и рев букцин, чтобы отомстить наконец дерзким язычникам за разорение одного из ее лучших городов.
На самой высокой из вершин в голубой весенней дымке, словно чертог, возвышался императорский шатер, затканный радужными единорогами. Мартовский шальной ветер трепал стяг пламенного цвета — священное знамя Карла Великого.
Эд, граф Парижский, вступил в шатер, метя пол алым плащом. За ним Азарика в панцире, который она еле отчистила от копоти, несла хоругвь города Парижа, где был выткан золотой веселый кораблик и красовалась надпись: «Fluctuat, nec mergitur» — «Качается, но не тонет».
Император, чью подагрическую ногу растирали два евнуха, протянул Эду унизанную кольцами пухлую руку, и тот, преклонив колено, ее поцеловал.
— Сын мой, — сказал Карл III (хотя они были примерно одного возраста), — мы слышали, ты претерпел несправедливость? — но тут же болезненно поморщился, махая на евнухов: — Трите же полегче! — и с извинительной улыбкой Эду: — Если говорят, что от настроения владыки зависит судьба царств, то от его болезней тем более!
— Я не ищу суда, — сказал Эд, не отвечая на его улыбку.
— Вот и превосходно! Невинный охотней прощает виновного, чем виноватый невинного. В чем же твоя просьба, сын мой?
— Высочайший меня, вероятно, с кем-то путает. Я граф Парижский и пришел обсудить, как бы нам совместно ударить, чтоб снять осаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73