Мороз сковал землю, но Уилл не чувствовал холода, его кровь прямо-таки кипела от негодования. Лошади у него не было, в Глостершир он приехал верхом на кляче, которую Куэджли по случаю купил для своего сына Мэтью. И куда сейчас? Нет, не в Бристоль, только не в Бристоль… Всякий раз, когда он глядел на западный горизонт, ему казалось, что там тлеет вечное зарево его позора и унижения. Уилл решил пойти по дороге, ведущей на северо-восток. Человеку с так сильно развитыми греховными наклонностями лучше всего держаться поближе к своей семье (в которой, судя по его подсчетам, очень скоро ожидалось прибавление).. Багаж Уилла состоял из небольшого и горького житейского опыта, из воспоминаний о замке Баркли, в небе над которым кружили ласточки, и из нескольких сотен стихотворных строк лже-Плавта.
Что может быть страшнее испытанья, Чем говорить о несказанном горе?
Но расскажу, насколько скорбь позволит, Чтоб знали все: я обречен на смерть
Не преступленьем, а самой природой.
В Уитминстере он зашел в дешевый трактир, чтобы поесть, и там судьба свела его с одним проходимцем, основным занятием которого была игра в кости. Уилл сидел в уголке и размачивал сухой хлеб в похлебке, больше похожей на помои, и этот игрок обратился к нему. Джентльмены в этот трактир не заходили, а Уилл выглядел именно как благородный господин; видимо, шулер признал в нем родственную душу — благообразный, учтивый, улыбчивый молодой человек, твердо знающий, что ему нужно от жизни. Игрок же был худощавым парнем в большой черной шляпе, которая делала его похожим на странствующего проповедника; говорил он стремительной скороговоркой.
— Этой похлебкой сыт не будешь, — с ходу заявил он. — Вот в Глостере мы могли бы объесться сладкими пирожками и закусить их ватрушками. А вы, сэр, чем занимаетесь? Судя по всему, дела у вас идут неважно.
— Вообще-то, я в некотором роде поэт. Хотя, еще совсем недавно был учителем.
— Совсем недавно? Так-так. Что ж, честных мастеровых людей на свете много, а вот хороший вор — большая редкость. Сам я еду в Глостер, чтобы провернуть там одно выгодное дельце. Мы могли бы пойти туда вдвоем, но для начала мне хотелось бы рассказать вам суть этого дела. Вы выглядите неглупым молодым человеком.
Вкратце это предложение заключалось в следующем: они заходят в трактир порознь, сначала Уилл, который, как истинный джентльмен, заказывает для себя эль, а спустя какое-то время входит его напарник-шулер. Он затевает игру в кости, Уилл становится его первым партнером и выигрывает несколько раз подряд, после чего мошенник с сокрушенным видом говорит: «Нет уж, сэр, для меня вы слишком сильный соперник. Будьте так добры, дайте и другим сыграть». Уилл уходит, а его место занимает какой-нибудь простофиля, которого устроитель всей этой затеи при помощи нехитрых манипуляций легко обыгрывает и уходит с деньгами.
И вот они отправились вместе. День выдался ясным и морозным. Когда по пути в Глостер им довелось пройти через городишко Куэджли, Уилл зло сплюнул. Его попутчик без умолку рассказывал о своем ремесле, в котором, оказывается, было столько нюансов и хитростей, что хватило бы на целую книгу: тройки-четверки, пятерки-двойки, соперники, различные способы мошенничества… Заодно игрок поведал и о других проходимцах, с которыми можно столкнуться на улицах большого города, — в их число входили «молчальники», собирающие милостыню, притворяясь глухонемыми, конокрады, юродствующие бродяги, карманники, уличные воришки, шлюхи, сводни и скупщики краденого. Это был незнакомый новый мир, но Уилл уже начал ощущать себя его частью: разве он не был таким же обманщиком, развратником и растлителем малолетних? Кроме того, он чувствовал безотчетный страх перед тем, какие еще пороки могут пробудиться в его душе. Когда они наконец добрались до Глостера, остановив свой выбор на трактире «Нас трое» (его эмблемой были два дурака), Уилл с блеском исполнил роль, отведенную ему нечистым на руку попутчиком, и заработал таким образом небольшую сумму серебром. Он забрал деньги и устроился на ночлег в другом трактире, а на следующее утро отправился домой, чувствуя, как сердце часто и больно бьется от волнения.
В Ившеме он ненадолго задержался и заглянул в тот трактир на берегу реки, где когда-то мечтал о женитьбе на юной Энн Уэтли. Во дворе трактира раздавались крики — там выступали заезжие актеры. Теперь, когда среди пожитков Уилла были несколько листов рукописи пьесы «под Плавта» театр представлялся ему в совершенно новом свете. Все здесь было устроено на редкость неудачно и бестолково: по одну сторону от импровизированной сцены стояла повозка и возвышалась груда ящиков, о которые постоянно спотыкались выходящие на подмостки актеры. Зрителей собралось мало (день выдался ясный, но очень холодный), и большинство из них было навеселе. Уилл не знал, что это была за труппа и откуда. Это была проста горстка бездарных, скверно игравших актеров в, поношенных ливреях. Насколько он мог судить, их не заботила современная театральная мода и они? по старинке играли какое-то моралите, главными действующими лицами которого были Бережливость, Терпение и Умеренность. Текст был чудовищным, рифмы никуда не годились, и лишь появление на сцене Порока и его слуги заставило зрителей немного оживиться. А когда в конце концов хохочущий, подмигивающий, но так и не раскаявшийся Порок был отправлен прямо в адское пекло, из толпы раздались негодующие возгласы и на сцену полетело несколько камней. Потом Порок и его слуга все-таки восстали из мертвых — так как, наверно, это была пасхальная постановка — и обошли зрителей, держа в руках ящички для денег. Сбор за спектакль составил всего несколько мелких монеток, и Уилл широким жестом пожертвовал целых полпенни из тех денег, что он получил накануне от своего плутоватого спутника.
Он остановился в том трактире на ночь и на следующее утро, хмурое и сырое, покинул Ившем. Все его мысли были заняты актерами и представлениями. С одной стороны, «Судебные инны», размышлял он, с другой — придорожные трактиры; неужели из всего этого нельзя вывести нечто среднее, к примеру, построить такое заведение, где можно было бы читать свои стихи и быть услышанным? Но затем Уилл спохватился, подумав, что джентльмену не пристало думать о подобной чепухе, и постарался поскорее выбросить весь этот вздор из головы. И все же даже в собственных шагах ему чудился ритм белого стиха, а в голове сами собой слагались строки трагического монолога:
И за свершенный грех я стал изгоем, И принял я безропотно судьбу.
Когда он подходил к Темпл-Графтону, то услышал зловещее карканье ворона, одиноко сидящего на голой ветке вяза: «Энн, Энн, Энн, Энн…» Птица вспорхнула с дерева и полетела в направлении Стратфорда, словно гонец, продолжая хрипло кричать на всю округу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75