-- Она насмеялась и правильно сделала. Тоже еще ухажер нашелся... Конечно, со студентами интересней".
Силкин прекрасно знал, что Таня не из таких, возле которых увиваются студенты, но ему нравилось так думать. Хотя на самом деле уже верил только в то, что какие-то чрезвычайные обстоятельства заставили Таню не
пойти на свидание. Может быть, даже трагические... В Обуховке было как всегда хорошо. Генка по привычке зажмурил глаза и набрал полные легкие воздуха. Хорошо.
Сколько раз приезжал он сюда измученный бесконечными ангинами, зубной и ушной болями и за какую-нибудь пару дней превращался из городского заморыша в мордастого деревенского сорванца. Сколько всего связано у него с этой Обуховкой! Вон справа насыпь. Здесь земляника поспевает на неделю раньше, чем везде. Там за рощей он однажды увидел настоящего зайца, а у той зеленой дачи есть сад, куда он залез с местными ребятами и получил крапивой по ногам... Здесь, в Обуховке, у дяди на даче, он впервые взял в руки карандаш и на дядином рисунке начертил каракули, а несколько лет спустя уже учился, как большой, писать маслом по холсту.
Последнее время он все реже приезжал в Обуховку, потому что вроде уже был взрослым, но в каждый свой приезд, встречаясь с ней, чувствовал какую-то благодарность. Сегодня к этому чувству примешивалось еще и сожаление о том, что Таня не увидит этих обочин, забрызганных цветочками мать-и-мачехи, прозрачных садов со скворцами, не услышит шороха крыльев над головой.
Он стоял на платформе и не хотел никуда уходить. Платформа располагалась высоко над землей и казалась палубой корабля, который держит курс в страны, еще не нанесенные на карты, где, может быть, и людей-то нет. Но это так, для забавы. На самом же деле Силкин не уходил, потому что втайне даже для самого себя надеялся на чудо. Вдруг сейчас подойдет электричка, из которой выйдет... И уж тогда ничего не нужно будет говорить, потому что чудеса не нуждаются в объяснении, иначе они перестанут быть чудесами. Он просто возьмет ее за руку и поведет на дачу.
Но пришла одна электричка, вторая... Чудо не совершилось. И только когда пришла третья электричка, Генка малость утешился. Из переднего вагона вышел Багет и стал озираться, словно воробей перед тем, как склюнуть зернышко.
-- А, Силкин,-- сказал он так запросто, как будто встретил приятеля в заранее условленное время на заранее условленном месте.-- Не пришла, значит. Я так и думал. Впрочем, еще не все потерянно. Она предупредила, что может задержаться, и спросила, как найти дачу...
-- Но ведь ты не знал адреса?
-- А это на что...-- Багет энергично постучал себя по макушке.--Позвонил к тебе домой, сказал матери, что разыскиваю тебя по поручению Валентина Петровича... Мне показалось, что для начала нам лучше погулять втроем. Ты за словом в карман не лезешь, потому что его там нету, да и она больше головой кивает, чем говорит. Вот я и решил для разрядки напряженности, так сказать...
Надежда -- желанный гость в сердце каждого. Теперь, когда она вновь посетила Генку, он готов был до ночи слоняться у станции. Но Багет, который здорово проголодался, настаивал на том, чтобы дожидаться Таню у дяди. В конце концов Генка согласился с ним и они пошли на дачу.
Кругом неистовствовали скворцы, на разные голоса прославляя жизнь, весну и Обуховку. В садах жгли мусор, и почти из каждого сада к небу тянулась струйка дыма, отчего весь поселок напоминал индейский лагерь из фильма про Чингачгука. И вообще было здорово, как в детстве. Даже лучше, потому что в детстве еще не осознаешь до конца, здорово или не очень.
-- Она приедет, как ты думаешь? -- спросил Генка у Багета.
-- Должна приехать, если не дура,-- ответил тот.
И Генка решил, что Таня приедет обязательно.
Дядя встретил ребят как старых друзей. Увидев их в окно, вышел к самой калитке, жал руки, шутил... Прежде, когда он работал в издательстве, где оформляли разные медицинские книжки, он редко бывал на даче. На зиму дом запирался, а летом его сестра привозила сюда своего сына, то есть Генку, и жила здесь месяцами. Теперь, когда дядя вышел на пенсию и решил, как он сам говорил, посвятить себя высокому искусству, он поселился на даче основательно. Знакомые не часто навещали его здесь, а он привык быть на людях, и потому тосковал и жаловался, что из-за одиночества работа у него плохо подвигается. И правда, за все время отшельничества он написал только несколько натюрмортов, два пейзажа и одну жанровую сценку из военной жизни, которую без конца переделывал и замазал вконец. Всего-то у него и радости было, что гости.
Обычно у дяди собирались одни и те же люди: бывшая сослуживица Елизавета Аркадьевна, искусствовед Терехина и некий член союза по фамилии Мохнацкий, волосатый и бородатый, как будто подогнанный под свою фамилию. И сейчас все они были в сборе, сидели за столом и попивали чаек из самовара. Говорил Мохнацкий:
-- Вообще, любой формализм быстро себя изживает. Это все равно, что ловить рыбу в бочажке. Есть люди, которым в море не везет, так они находят себе бочажок. Таскают себе малявок из мутной воды и посмеиваются. Некоторые на этом деле даже неплохо зарабатывают, потому что всегда находятся любители, которым морская, рыба приелась. Один к бочажку пристроился, другой, а там, глядишь, и нет больше рыбы, надо в другое место перебираться.
-- Что-то вы, Феликс, туману напустили,-- сказала Елизавета Аркадьевна и запустила ложечку в банку с крыжовенным вареньем.
-- Как туману,-- вспыхнул Мохнацкий.-- Взять хотя бы сюрреализм... Его хватило только на одного Дали. Он не только рыбу, но и воду после себя вычерпал. Кое-кто, вроде нашего Тоболкина, еще пытается нас испугать, но такой величины, как Дали, это течение уже не даст.
-- Хорошо,-- поправила очки Терехина.-- А что вы скажете об абстракционизме?
-- Это только Кандинский,-- заявил разгоряченный Феликс. Все зашумели, заспорили, а Багет полез в вазу за пятым пирожным.
Генка сидел в углу, возле самого самовара, и думал: "Какие замечательные люди собрались у дяди, какие они умные и интересные. Как жалко, что Таня не слышит их разговоров. Она, конечно, интересуется искусством и, может быть, даже мечтает стать художницей..."
-- Мне кажется, Феликс, вы по своему обыкновению утрируете,-- сказала Терехина.-- Формальные поиски обогащают искусство. Вспомните импрессионистов... А Модильяни?.. Если вас послушать, так и свою манеру грешно иметь...
-- Этого я не говорил,-- замахал руками Мохнацкий.-- Елизавета Аркадьевна, вы свидетельница... Я только к тому клоню, что мы, художники, не должны забывать о человеке... А все остальное так... упражнения для того, чтобы руку набить.
-- Ишь куда загнул,-- вступил в разговор дядя, у которого люди на картинах получались похожими на пособия по анатомии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Силкин прекрасно знал, что Таня не из таких, возле которых увиваются студенты, но ему нравилось так думать. Хотя на самом деле уже верил только в то, что какие-то чрезвычайные обстоятельства заставили Таню не
пойти на свидание. Может быть, даже трагические... В Обуховке было как всегда хорошо. Генка по привычке зажмурил глаза и набрал полные легкие воздуха. Хорошо.
Сколько раз приезжал он сюда измученный бесконечными ангинами, зубной и ушной болями и за какую-нибудь пару дней превращался из городского заморыша в мордастого деревенского сорванца. Сколько всего связано у него с этой Обуховкой! Вон справа насыпь. Здесь земляника поспевает на неделю раньше, чем везде. Там за рощей он однажды увидел настоящего зайца, а у той зеленой дачи есть сад, куда он залез с местными ребятами и получил крапивой по ногам... Здесь, в Обуховке, у дяди на даче, он впервые взял в руки карандаш и на дядином рисунке начертил каракули, а несколько лет спустя уже учился, как большой, писать маслом по холсту.
Последнее время он все реже приезжал в Обуховку, потому что вроде уже был взрослым, но в каждый свой приезд, встречаясь с ней, чувствовал какую-то благодарность. Сегодня к этому чувству примешивалось еще и сожаление о том, что Таня не увидит этих обочин, забрызганных цветочками мать-и-мачехи, прозрачных садов со скворцами, не услышит шороха крыльев над головой.
Он стоял на платформе и не хотел никуда уходить. Платформа располагалась высоко над землей и казалась палубой корабля, который держит курс в страны, еще не нанесенные на карты, где, может быть, и людей-то нет. Но это так, для забавы. На самом же деле Силкин не уходил, потому что втайне даже для самого себя надеялся на чудо. Вдруг сейчас подойдет электричка, из которой выйдет... И уж тогда ничего не нужно будет говорить, потому что чудеса не нуждаются в объяснении, иначе они перестанут быть чудесами. Он просто возьмет ее за руку и поведет на дачу.
Но пришла одна электричка, вторая... Чудо не совершилось. И только когда пришла третья электричка, Генка малость утешился. Из переднего вагона вышел Багет и стал озираться, словно воробей перед тем, как склюнуть зернышко.
-- А, Силкин,-- сказал он так запросто, как будто встретил приятеля в заранее условленное время на заранее условленном месте.-- Не пришла, значит. Я так и думал. Впрочем, еще не все потерянно. Она предупредила, что может задержаться, и спросила, как найти дачу...
-- Но ведь ты не знал адреса?
-- А это на что...-- Багет энергично постучал себя по макушке.--Позвонил к тебе домой, сказал матери, что разыскиваю тебя по поручению Валентина Петровича... Мне показалось, что для начала нам лучше погулять втроем. Ты за словом в карман не лезешь, потому что его там нету, да и она больше головой кивает, чем говорит. Вот я и решил для разрядки напряженности, так сказать...
Надежда -- желанный гость в сердце каждого. Теперь, когда она вновь посетила Генку, он готов был до ночи слоняться у станции. Но Багет, который здорово проголодался, настаивал на том, чтобы дожидаться Таню у дяди. В конце концов Генка согласился с ним и они пошли на дачу.
Кругом неистовствовали скворцы, на разные голоса прославляя жизнь, весну и Обуховку. В садах жгли мусор, и почти из каждого сада к небу тянулась струйка дыма, отчего весь поселок напоминал индейский лагерь из фильма про Чингачгука. И вообще было здорово, как в детстве. Даже лучше, потому что в детстве еще не осознаешь до конца, здорово или не очень.
-- Она приедет, как ты думаешь? -- спросил Генка у Багета.
-- Должна приехать, если не дура,-- ответил тот.
И Генка решил, что Таня приедет обязательно.
Дядя встретил ребят как старых друзей. Увидев их в окно, вышел к самой калитке, жал руки, шутил... Прежде, когда он работал в издательстве, где оформляли разные медицинские книжки, он редко бывал на даче. На зиму дом запирался, а летом его сестра привозила сюда своего сына, то есть Генку, и жила здесь месяцами. Теперь, когда дядя вышел на пенсию и решил, как он сам говорил, посвятить себя высокому искусству, он поселился на даче основательно. Знакомые не часто навещали его здесь, а он привык быть на людях, и потому тосковал и жаловался, что из-за одиночества работа у него плохо подвигается. И правда, за все время отшельничества он написал только несколько натюрмортов, два пейзажа и одну жанровую сценку из военной жизни, которую без конца переделывал и замазал вконец. Всего-то у него и радости было, что гости.
Обычно у дяди собирались одни и те же люди: бывшая сослуживица Елизавета Аркадьевна, искусствовед Терехина и некий член союза по фамилии Мохнацкий, волосатый и бородатый, как будто подогнанный под свою фамилию. И сейчас все они были в сборе, сидели за столом и попивали чаек из самовара. Говорил Мохнацкий:
-- Вообще, любой формализм быстро себя изживает. Это все равно, что ловить рыбу в бочажке. Есть люди, которым в море не везет, так они находят себе бочажок. Таскают себе малявок из мутной воды и посмеиваются. Некоторые на этом деле даже неплохо зарабатывают, потому что всегда находятся любители, которым морская, рыба приелась. Один к бочажку пристроился, другой, а там, глядишь, и нет больше рыбы, надо в другое место перебираться.
-- Что-то вы, Феликс, туману напустили,-- сказала Елизавета Аркадьевна и запустила ложечку в банку с крыжовенным вареньем.
-- Как туману,-- вспыхнул Мохнацкий.-- Взять хотя бы сюрреализм... Его хватило только на одного Дали. Он не только рыбу, но и воду после себя вычерпал. Кое-кто, вроде нашего Тоболкина, еще пытается нас испугать, но такой величины, как Дали, это течение уже не даст.
-- Хорошо,-- поправила очки Терехина.-- А что вы скажете об абстракционизме?
-- Это только Кандинский,-- заявил разгоряченный Феликс. Все зашумели, заспорили, а Багет полез в вазу за пятым пирожным.
Генка сидел в углу, возле самого самовара, и думал: "Какие замечательные люди собрались у дяди, какие они умные и интересные. Как жалко, что Таня не слышит их разговоров. Она, конечно, интересуется искусством и, может быть, даже мечтает стать художницей..."
-- Мне кажется, Феликс, вы по своему обыкновению утрируете,-- сказала Терехина.-- Формальные поиски обогащают искусство. Вспомните импрессионистов... А Модильяни?.. Если вас послушать, так и свою манеру грешно иметь...
-- Этого я не говорил,-- замахал руками Мохнацкий.-- Елизавета Аркадьевна, вы свидетельница... Я только к тому клоню, что мы, художники, не должны забывать о человеке... А все остальное так... упражнения для того, чтобы руку набить.
-- Ишь куда загнул,-- вступил в разговор дядя, у которого люди на картинах получались похожими на пособия по анатомии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73