— Мне просто нужно привыкнуть к тому, что его нет в живых. Для этою нужно время.
Ни Мартин Бек, ни Колльберг не знали, что ей на это ответить. Мартин Бек внезапно почувствовал, что воздух тяжелый и плотный от дыма. В комнате стало угнетающе тихо. Наконец Колльберг кашлянул и сказал:
— Вы не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов, касающихся Стенст… Оке?
Оса Турелль медленно подняла взгляд. В глазах у нее что-то промелькнуло, и она улыбнулась.
— Надеюсь, вы не ждете, что я буду обращаться к вам «герр комиссар» и «герр старший ассистент»? — сказала она. — Вы тоже обращайтесь ко мне по имени, называйте меня Оса, потому что я собираюсь говорить вам «ты». Мы ведь все же некоторым образом хорошо знакомы.
Она лукаво посмотрела на них и добавила:
— С помощью Оке. Мы с ним часто виделись. Мы живем здесь, вместе, уже много лет.
«Гробовщики Колльберг и Бек», — подумал Мартин. — «Смелая мысль. А девушка что надо».
— Мы тоже слышали о тебе, — довольно раскованным тоном сказал Колльберг.
Оса встала и открыла окна. Потом вынесла в кухню пепельницу. Улыбка исчезла, губы Осы были крепко сжаты. Она вернулась с чистой пепельницей и села.
— Пожалуйста, расскажите мне, как это случилось. Что произошло? Вчера я мало что поняла, а газеты мне читать не хочется.
Мартин Бек закурил сигарету.
— Хорошо, — сказал он.
Все время, пока он рассказывал, она сидела не шевелясь и не сводила с него глаз. Он опустил некоторые подробности, однако описал ход событии в той мере, в которой им удалось его воспроизвести. Когда он закончил, Оса сказала:
— А куда ехал Оке? Почему он оказался именно в том автобусе?
Колльберг бросил быстрый взгляд на Мартина Бека и сказал:
— Мы надеялись узнать об этом от тебя.
Оса Турелль покачала головой.
— Я не имею понятия об этом.
— А тебе известно, что он делал раньше в тот день? — спросил Мартин Бек.
Она удивленно посмотрела на него.
— А вы разве этого не знаете? Он целый день работал. А какая это была работа, наверное, вы должны знать.
Мартин Бек мгновение колебался, потом сказал:
— Последний раз в жизни я видел его в пятницу. Он днем заскочил на минутку.
Оса встала и сделала несколько шагов, потом обратилась к нему:
— Но ведь он работал и в субботу, и в понедельник. Мы вместе вышли из дому в понедельник утром. А ты тоже не видел Оке в понедельник? — Она посмотрела на Колльберга, который покачал головой и попытался припомнить.
— Может, он сказал тебе, что едет в Вестбергу, — спросил Колльберг, — или на Кунгсхольмсгатан?
— Нет, — после минутного раздумья ответила Оса, — ничего такого он не говорил. Этим, наверное, все объясняется. Очевидно, у него были какие-то дела в городе.
— Ты упоминала, что в субботу он тоже работал? — уточнил Мартин Бек.
Она кивнула.
— Да, но не весь день. Утром мы вышли вместе. Я закончила работу в час дня и сразу вернулась домой. Оке приехал вскоре после меня. Он ходил за покупками. В воскресенье у него был выходной. Мы весь день провели вместе.
Она снова уселась в кресло, сплела пальцы рук на подтянутых к груди коленях и закусила губу.
— А он не говорил, чем занимается? — спросил Колльберг.
Она покачала головой.
— Он вообще не имел привычки рассказывать о своей работе? — поинтересовался Мартин Бек.
— Да нет. Мы всегда обо всем говорили. Но только не в последнее время. С некоторых пор он перестал о чем-либо мне рассказывать. Мне даже казалось странным, что он ничего не рассказывает. Обычно мы с ним обсуждали разные дела, особенно если они были трудными и запутанными. Вероятно, он не мог… — Она осеклась и добавила чуть более громким голосом: — А почему вы меня об этом расспрашиваете? Вы ведь его начальники. Если вы пытаетесь выяснить, не выдавал ли он полицейские тайны, то могу вас заверить, что он этого не делал. За последние три недели он даже словом о своей работе не обмолвился.
— Дело в том, что ему нечего было рассказывать, — попытался успокоить ее Колльберг. — Последние три недели были необычайно бедны событиями. Честно говоря, у нас было не так уж и много работы.
Оса Турелль изумленно посмотрела на него.
— Как ты можешь так утверждать?! У Оке было очень много работы. В последнее время он работал целыми сутками без перерыва.
XIV
Рённ зевая взглянул на часы. Потом бросил взгляд в направлении кровати, где лежала полностью забинтованная фигура, после чего принялся рассматривать сложную аппаратуру, очевидно, необходимую для поддержания жизни больного, и продолжил наблюдать за дерзкой медсестрой среднего возраста, которая контролировала, правильно ли работает вся эта аппаратура. Сейчас она меняла пустой флакон для капельницы. Движения ее были быстрыми и точными, а все поведение свидетельствовало о большом опыте.
Рённ вздохнул и снова зевнул, прикрывая рот рукой.
Медсестра сразу же это заметила и бросила на него быстрый, недовольный взгляд.
Рённ слишком много времени провел в этой антисептической палате с гладкими белыми стенами и холодным освещением и, кроме того, долго ходил взад-вперед по коридору под дверью операционной.
При этом б?льшую часть времени ему пришлось проводить в обществе субъекта по фамилии Улльхольм, с которым раньше он никогда не встречался, несмотря на то, что тот был одетым в штатское ассистентом полиции.
Рённ явно не относился к наиболее способным и не проявлял склонности к самообразованию Он был доволен собой и своим существованием и считал, что по большей части все идет так, как и положено. Благодаря этим чертам характера, он был очень полезным, если не сказать, образцовым полицейским. Ко всем делам он относился добросовестно и просто, без какой бы то ни было склонности создавать себе трудности и проблемы, которых в общем-то и не было.
Почти ко всем он относился доброжелательно, и почти все относились к нему так же.
Однако даже при таком не очень сложном отношении Рённа к жизни Улльхольм оказался невероятным занудой и тупицей.
Улльхольм был недоволен всем, начиная с зарплаты, которая, как и следовало ожидать, была слишком маленькой, и кончая начальником полиции, который не умел управлять твердой рукой.
Его одинаково возмущало как то, что дети в школе не умеют себя вести, так и то, что в полиции слишком слабая дисциплина.
С особенной ненавистью он относился к трем категориям людей, которые никогда не причиняли Рённу никаких хлопот и не заставляли его напряженно работать головой: он не переносил иностранцев, молодежи и социалистов.
Улльхольм, например, считал безобразием, что рядовым полицейским разрешено отпускать бороды.
— Ну, усы еще куда ни шло, — говорил он. — Да и то, мне это кажется весьма сомнительным. Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду?
По мнению Улльхольма, начиная с тридцатых годов в обществе не было истинного порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58