комната — единственная, этой семейке принадлежащая, следов папаши не заметно, мамаша, следовательно, не обеспечивает уединение молодых, сидя за стеной и рукодельничая, а ждет в коридоре сигнала дочки, по которому надо ворваться в комнату, застукать молодых, позвать соседей-свидетелей, которых она поведет в политотдел училища, и начальство поставит курсанту Алныкину жесткое условие — женись, если не хочешь быть списанным во флот матросом первого года службы!
Стремительно поднявшись, Алныкин бросился к двери, втащил в комнату мамашу и незамедлительно смылся, успев до конца увольнения побывать еще в одной квартире, у второкурсницы Гидрометеорологического института, девушки редкостной красоты. С нею он познакомился еще в прошлом году, но, помня наказы Аспы, удвоил бдительность и почуял в красавице что-то нерусское, а сие уже небезопасно. «Супруга офицера флота — это звучит гордо!» — с такого категорического положения начинался «Кодекс жен военно-морских офицеров», документ, неизвестно кем составленный и не один год ходивший по рукам. О национальности жены там ни слова, но ни для кого не было тайной, что есть сомнительные нации, в училище не берут эстонцев, латышей, литовцев и прочих нерусских. Только женским капризом объяснял Володя Алныкин оживление аспирантки, когда он называл ее Аспой, она уверяла, что в имени этом — что-то прибалтийское, эстонское, это уж точно.
Со студенткой редкостной красоты он расстался, испытывая к Аспе все большее доверие, подкрепленное еще и тем, что однажды она призналась: замужества не было! Курсанты 2-го курса едут в отпуск, нашив на левый рукав три галочки, так и она прибавляла к своему небогатому женскому прошлому то несуществующего подводника, то мифического авиатора.
Как-то в порыве признательности Волод обнял ее. Аспа всплакнула и сдернула с себя платье. Утром он спросил о том, что тревожило со дня встречи: почему она так уверенно говорит о четырех месяцах, отделяющих его от погон и кортика? Государственные экзамены кончатся ведь в июне, а затем — трехмесячная стажировка мичманами на офицерских должностях, и лейтенантом он станет только в сентябре или октябре. Через полгода!
— Не будет у вас стажировки, — сказала Аспа и нашарила в темноте халат. — Тебе пора бежать в училище, мальчик.
Еще зимой дошли до Училища имени Фрунзе слухи об отмене стажировки, но мало кто верил им: слишком уж ненадежны источники — гардеробщица в Мариинке, проводница поезда Ленинград-Ярославль, буфетчица в кафе на Разъезжей.
Стажировка — обязательна, в мирное время ее отменили всего один раз, в 1948 году, когда ушли в запас боевые, прошедшие войну офицеры. Нет, не может такого быть, чтоб Училище имени Фрунзе, облагороженное традициями, прошлой зимой отметившее 250-летие, выпустило офицеров без стажировки!
Никто поэтому слухам не поверил — никто, кроме Володи Алныкина, и когда в будний мартовский день засвистели дудки дневальных, созывая роты 4-го курса на построение, он знал уже, какой приказ будет оглашен. Перед строем появились встревоженные командиры рот, их помощники подменили дневальных, а те побежали в санчасть за больными, способными передвигаться. Шумок пронесся над десятками стриженых голов, и все замкнули уста, боясь обронить неосторожное слово. «Первая рота… напра..во!» Четвертый курс вытекал из кубриков, направляясь в знаменитый (без колонн, потолок на цепях) Зал Революции; четыре роты четырех факультетов шли отработанным шагом, со строевым изыском, тягуче-скользящей походкой людей, натасканных на парады у Зимнего дворца и Мавзолея. В величаво-небрежной поступи рот был намек на то, что изменись вдруг настроение четырех сотен курсантов — и они спародируют боязливое мельтешение первокурсников, форсистый напор курса постарше или шарканье бегущего по тревоге комендантского взвода. Чуть вразвалочку, шеренгами по два, роты втянулись в зал без единой команды, перестраиваясь на ходу и образовывая четыре сине-черных квадрата. У плотно закрытых дверей стала дежурная служба. Начальник училища принял рапорт начальника строевого отдела и огласил секретный приказ военно-морского министра.
Стажировка отменена! Курсовые экзамены — в мае, государственные — в июне, погоны и кортики будут вручены в начале июля! Флот испытывает острую нужду в офицерах, новые крейсера сходят со стапелей, не укомплектованные командирами башен, батарей и групп. Отпуска не будет, сразу, немедля, с бала на корабль.
Сегодн же произвести опрос — кто где желает служить, на каком флоте, корабле и в какой должности.
Роты задумались. Пошумели в кубриках и утихли. Начался опрос.
— Северный флот, крейсер проекта «68-бис», командир башни универсального калибра, — сказал Алныкин, не веря ни в Мурманск, ни в крейсер, ни в башню.
Все эти предшествовавшие приказу дни вспоминалось то, что сказала Аспа после «…бежать в училище, мальчик». Добавила же она следующее: «Готовься к Порккала-Удду!» Курсант 4-го курса Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе Владимир Иванович Алныкин (русский, член ВЛКСМ, 1930 года рождения) предполагал к концу службы стать адмиралом и командовать если не эскадрою, то уж наверняка дивизией крейсеров, соглашался он заранее и на должность начальника штаба крупного соединения кораблей, если уж большего не добьется.
Как служить, где и с чего начинать — было решено еще на 3-м курсе: только крейсера новейшей постройки, от киля до клотика набитые сверхсовременной техникой, корабли, освоение которых автоматически возвышает офицера, ведя от должности к должности, от звания к званию. Крейсер, новейший крейсер — но никак не катер, не тральщик, а кораблики такого класса и ранга — это и есть военно-морская база Порккала-Удд, арендуемая у Финляндии, казарменные порядки, никакого продвижения по службе, глухомань, пьянка, жены офицеров вооружены пистолетами, только тем и спасаются от солдат стройбата, — не база, а военно-морское поселение, что-то вроде «во глубине сибирских руд…». Несколько лет прозябать на одной и той же должности, дорога в академию закрыта, никакого восхождения к сияющим вершинам.
Алныкин заметался. В секретном приказе — ни слова о Порккала-Удде, но тайное становилось явным, уже известно, что развернутая по всей стране борьба с космополитизмом не обошла стороною базу, евреи и подобные им — изгнаны, командование послало в Москву заявку на двадцать офицеров, и скорее всего — пополнение будет из Училища имени Фрунзе.
Надо было что-то делать, на что-то решаться во имя будущего. Правом свободного выбора места службы обладали сталинские стипендиаты, сплошные отличники, из страха перед четверкою потерявшие стыд. Но их всего — шесть человек, а по некоторым данным (шепнул Алныкину писарь строевой канцелярии) к стипендиатам причислят и тех, у кого средний балл где-то около 4,8.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Стремительно поднявшись, Алныкин бросился к двери, втащил в комнату мамашу и незамедлительно смылся, успев до конца увольнения побывать еще в одной квартире, у второкурсницы Гидрометеорологического института, девушки редкостной красоты. С нею он познакомился еще в прошлом году, но, помня наказы Аспы, удвоил бдительность и почуял в красавице что-то нерусское, а сие уже небезопасно. «Супруга офицера флота — это звучит гордо!» — с такого категорического положения начинался «Кодекс жен военно-морских офицеров», документ, неизвестно кем составленный и не один год ходивший по рукам. О национальности жены там ни слова, но ни для кого не было тайной, что есть сомнительные нации, в училище не берут эстонцев, латышей, литовцев и прочих нерусских. Только женским капризом объяснял Володя Алныкин оживление аспирантки, когда он называл ее Аспой, она уверяла, что в имени этом — что-то прибалтийское, эстонское, это уж точно.
Со студенткой редкостной красоты он расстался, испытывая к Аспе все большее доверие, подкрепленное еще и тем, что однажды она призналась: замужества не было! Курсанты 2-го курса едут в отпуск, нашив на левый рукав три галочки, так и она прибавляла к своему небогатому женскому прошлому то несуществующего подводника, то мифического авиатора.
Как-то в порыве признательности Волод обнял ее. Аспа всплакнула и сдернула с себя платье. Утром он спросил о том, что тревожило со дня встречи: почему она так уверенно говорит о четырех месяцах, отделяющих его от погон и кортика? Государственные экзамены кончатся ведь в июне, а затем — трехмесячная стажировка мичманами на офицерских должностях, и лейтенантом он станет только в сентябре или октябре. Через полгода!
— Не будет у вас стажировки, — сказала Аспа и нашарила в темноте халат. — Тебе пора бежать в училище, мальчик.
Еще зимой дошли до Училища имени Фрунзе слухи об отмене стажировки, но мало кто верил им: слишком уж ненадежны источники — гардеробщица в Мариинке, проводница поезда Ленинград-Ярославль, буфетчица в кафе на Разъезжей.
Стажировка — обязательна, в мирное время ее отменили всего один раз, в 1948 году, когда ушли в запас боевые, прошедшие войну офицеры. Нет, не может такого быть, чтоб Училище имени Фрунзе, облагороженное традициями, прошлой зимой отметившее 250-летие, выпустило офицеров без стажировки!
Никто поэтому слухам не поверил — никто, кроме Володи Алныкина, и когда в будний мартовский день засвистели дудки дневальных, созывая роты 4-го курса на построение, он знал уже, какой приказ будет оглашен. Перед строем появились встревоженные командиры рот, их помощники подменили дневальных, а те побежали в санчасть за больными, способными передвигаться. Шумок пронесся над десятками стриженых голов, и все замкнули уста, боясь обронить неосторожное слово. «Первая рота… напра..во!» Четвертый курс вытекал из кубриков, направляясь в знаменитый (без колонн, потолок на цепях) Зал Революции; четыре роты четырех факультетов шли отработанным шагом, со строевым изыском, тягуче-скользящей походкой людей, натасканных на парады у Зимнего дворца и Мавзолея. В величаво-небрежной поступи рот был намек на то, что изменись вдруг настроение четырех сотен курсантов — и они спародируют боязливое мельтешение первокурсников, форсистый напор курса постарше или шарканье бегущего по тревоге комендантского взвода. Чуть вразвалочку, шеренгами по два, роты втянулись в зал без единой команды, перестраиваясь на ходу и образовывая четыре сине-черных квадрата. У плотно закрытых дверей стала дежурная служба. Начальник училища принял рапорт начальника строевого отдела и огласил секретный приказ военно-морского министра.
Стажировка отменена! Курсовые экзамены — в мае, государственные — в июне, погоны и кортики будут вручены в начале июля! Флот испытывает острую нужду в офицерах, новые крейсера сходят со стапелей, не укомплектованные командирами башен, батарей и групп. Отпуска не будет, сразу, немедля, с бала на корабль.
Сегодн же произвести опрос — кто где желает служить, на каком флоте, корабле и в какой должности.
Роты задумались. Пошумели в кубриках и утихли. Начался опрос.
— Северный флот, крейсер проекта «68-бис», командир башни универсального калибра, — сказал Алныкин, не веря ни в Мурманск, ни в крейсер, ни в башню.
Все эти предшествовавшие приказу дни вспоминалось то, что сказала Аспа после «…бежать в училище, мальчик». Добавила же она следующее: «Готовься к Порккала-Удду!» Курсант 4-го курса Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе Владимир Иванович Алныкин (русский, член ВЛКСМ, 1930 года рождения) предполагал к концу службы стать адмиралом и командовать если не эскадрою, то уж наверняка дивизией крейсеров, соглашался он заранее и на должность начальника штаба крупного соединения кораблей, если уж большего не добьется.
Как служить, где и с чего начинать — было решено еще на 3-м курсе: только крейсера новейшей постройки, от киля до клотика набитые сверхсовременной техникой, корабли, освоение которых автоматически возвышает офицера, ведя от должности к должности, от звания к званию. Крейсер, новейший крейсер — но никак не катер, не тральщик, а кораблики такого класса и ранга — это и есть военно-морская база Порккала-Удд, арендуемая у Финляндии, казарменные порядки, никакого продвижения по службе, глухомань, пьянка, жены офицеров вооружены пистолетами, только тем и спасаются от солдат стройбата, — не база, а военно-морское поселение, что-то вроде «во глубине сибирских руд…». Несколько лет прозябать на одной и той же должности, дорога в академию закрыта, никакого восхождения к сияющим вершинам.
Алныкин заметался. В секретном приказе — ни слова о Порккала-Удде, но тайное становилось явным, уже известно, что развернутая по всей стране борьба с космополитизмом не обошла стороною базу, евреи и подобные им — изгнаны, командование послало в Москву заявку на двадцать офицеров, и скорее всего — пополнение будет из Училища имени Фрунзе.
Надо было что-то делать, на что-то решаться во имя будущего. Правом свободного выбора места службы обладали сталинские стипендиаты, сплошные отличники, из страха перед четверкою потерявшие стыд. Но их всего — шесть человек, а по некоторым данным (шепнул Алныкину писарь строевой канцелярии) к стипендиатам причислят и тех, у кого средний балл где-то около 4,8.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27