XII
В начале августа мы узнали о кончине Даниель Фромантен. Мы пытались избавить ее от наркотической зависимости, но после каждого выхода из больницы она возвращалась к этому злу с ненасытной жаждой смерти.
Сейчас я с печальной ясностью понимал, что, как и болгарка, эта молодая женщина тоже была, хотя и добровольной, но все же жертвой Пурвьанша. Он сбил их с пути — в безысходность, — и единственным выходом для них стало разрушение. Покидая кладбище, я осознал, что похоронил здесь и свою юность, и свою слепую привязанность к этому человеку.
— Нат всегда играл с нами, — сказал я Алисе. — Помнишь, он заставил нас отвернуться от жизни, заперев в своем театре. Мы просиживали там на всех репетициях, будто на торжественной мессе, и причащались иной реальности — более подлинной и глубокой, чем сама жизнь. Он кормил нас отравленной пищей. Мы были пленниками фокусника, затуманившего наш мозг своими иллюзиями.
Когда мы вернулись на улицу Одессы, моя подружка захотела, чтобы я ее выслушал. Она настойчиво требовала от меня разъяснений. Раз уж мы отдаем себе отчет в пагубном влиянии Пурвьанша, нам следует говорить друг с другом на языке истины. Как нам теперь быть с признанием Даниель о матери Алисы и ее темных связях с Натом?
Я хотел было смолчать, но не смог. Вправе ли я рассказать ей о колоссальной двуличности того, кто был когда-то моим другом, если, храня до сих пор молчание, я защищал репутацию Марии-Ангелины в глазах ее дочери? И мог ли я входить во все подробности этих гнусных мерзостей? Рискуя очернить память Даниель, я признался Алисе, что, если мадам Распай и была любовницей Пурвьанша, она, разумеется, никогда не предавалась тем излишествам, которые расписывала нам несчастная наркоманка.
Не знаю, насколько Алису успокоили мои объяснения, по правде, я этому не верю. Она заявила, что прежде всего это не ее дело, ее мать — уже достаточно взрослая, чтобы поступать так, как ей заблагорассудится. Во всяком случае, помня о том, что случилось с Альбертой и с Даниель, она должна была спрашивать себя, не угрожает ли и Марии-Ангелине такой же жалкий конец. Конечно, она верила в свою мать, но кто знает, на что еще способен Пурвьанш? Не следует ли ей отправиться к ней и, сознавшись, что она знает об их романе, предупредить ее об опасности?
Я попытался отговорить Алису от этого шага. Если мать скрывала свой интерес к Пурвьаншу, дочь не должна сообщать ей о том, что ей известна эта интрижка. Алиса вроде бы поняла меня. Но тогда в ее голове уже родился другой план: пойти к Нату и прямо открыть ему причины своего беспокойства. Она ничего мне об этом не сказала, прибегнув к каким-то хитрым уверткам, а потом отправилась к нему и начала упрекать его за ложь о своей матери. Разве он не уверял ее, что Даниель все сочиняет?
— Девочка моя, неужели я мог вот так просто взять и выложить тебе всю правду? Если бы Мария-Ангелина пожелала сообщить тебе о нашей связи, она бы эго сделала. Если она этого не хотела, я тем более не должен был показать себя нескромным.
Но этот ловкий ответ не одурачил Алису. Со всей порывистостью своего юного возраста она дерзко бросилась в лабиринт вопросов, который поневоле выводил ее на то, чего я больше всего опасался: на правду об испорченности ее матери. Чем больше хотела она проникнуть в эту тайну, тем больше ее наивность возбуждала больную чувственность Пурвьанша. Ах, так эта глупая гусыня желает знать правду? Ну так он ей сейчас покажет, что это за женщина и как крепко держит он ее в своих руках! Итак, он вываляет эту дурочку в грязи одновременно с тем, как ее мать, Ангелина, окажется сброшенной с верхней ступеньки своего пьедестала в позор бесчестья. Он сделает дочь прямой свидетельницей унижения собственной матери!
Я ничего не знал о готовящейся драме. Нат назначил Алисе встречу в квартире на улице Поль-Валери, недалеко от площади Виктора Гюго. Он пообещал ей, что там она увидится с матерью и та ей сама все расскажет. Поверив этому, она отправилась туда к пяти часам. Пурвьанш провожал ее. Их устроили в гостиной, подали чай. Потом открылся занавес, и показалась зеркальная стена, но с их стороны она представляла собой простое стекло и спектакль начался.
В первое мгновение до Алисы не дошел смысл того, что она видит, но, едва поняв это, она прыжком вскочила с места, пытаясь отвести взгляд и вырвать из сознания жестокое зрелище, которое ей открылось: голая Мария-Ангелина непристойно раскинулась на позорном эшафоте, а палач, мерзко шаря руками по ее телу, хлестал ее плетью. В комнате были установлены громкоговоритель и микрофоны, улавливающие каждый вздох, чтобы не упустить хриплые стоны и крики жертвы, находившей, по всей очевидности, некое наслаждение в этом гнусном разврате.
Алиса хотела бежать, но Пурвьанш удержал ее. Она упрямо закрывала глаза, но не могла заткнуть себе уши, чтобы ничего не слышать. Тогда она принялась так громко кричать и вопить, что прибежали две служанки и бросились ей на помощь, освободив от этого чудовища. О том, что было дальше, она уже ничего не могла вспомнить. Она блуждала по улицам, задыхаясь, захлебываясь от рыданий, и вернулась ко мне на исходе ночи в состоянии близком к помешательству.
На следующий день я пошел к Нату и гневно выплюнул ему прямо в лицо все, что думал.
— Ах, — произнес он с видом гурмана, лакомящегося жареным соловьем, — какой великолепный праздник я себе устроил! Редкая минута! Я обнимал эту девушку, а она вырывалась. Я ощущал каждое содрогание ее тела, дрожь ужаса, пронзавшего ее от того, что она видела и слышала. Это было гораздо сильнее, чем если бы я просто овладел ею.
Что сказать, когда имеешь дело с развращенным существом такой породы? Я оставил его смаковать его манию над кофе со сливками, глубоко убежденный в том, что никогда больше его не увижу.
Вернувшись к себе на улицу Одессы, я обнаружил, что Алиса ушла. Боясь, как бы в таком состоянии она не впала в какую-нибудь крайность, и не зная, куда она может пойти, я позвонил Софи Бонэр. Не открывая подлинных причин моего беспокойства, я признался ей, насколько оно сильно.
— И опять виноват этот Пурвьанш, не так ли?
Кажется, тогда она в первый раз им поинтересовалась. Я не мог ничего объяснить, не предавая Марии Ангелины и Алисы, и сказал только, что режиссер действительно подстроил ловушку, в которую попалась моя подруга.
— Я знаю, что о нем говорят, и мне известно, на какие мерзости он способен, — сообщила она. — Меня удивляет, что вам нравится бывать у него так часто.
Защищаясь, я сослался на то, что сам не понимаю, что меня очаровало: этот человек или спектакли, которые он перед нами разыгрывал.
— О, — произнесла она, — одно неразрывно связано с другим. Пурвьанш ведь живет только своими иллюзиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40