— Я же вам говорила — все!
— Да, ты так говорила, и я тебе поверила. Представим, однако, что он написал не то, что ты рассказываешь. Ты могла бы это скрыть только по одной причине — сообщение Альберта выдает убийцу. Значит, ты лгала бы, если бы Альберт обвинял тебя или кого-то, кто тебе так дорог, что ради него ты пошла на ложь.
Я допускала и такую возможность, но, как следует подумав, решила: тогда ты тем более должна была бы молчать. Ведь когда я нашла тебя, Альберт уже умер, у тебя было время стереть его каракули, и ты могла заявить, что нашла его мертвым. Ни у кого это не вызывало бы сомнений, полицейский врач и без того был удивлен, как долго Альберт прожил. Каждая гипотеза, казалось, возвращала меня к одному и тому же заключению: то, что ты говорила, — сущая правда. Сама нелепость твоих утверждений подтверждает их правдивость. Зачем придумывать то, в чем нет никакого смысла?
Мне казалось, у меня в мозгу лопнет какой-нибудь сосуд, — устало сказала Жаклин, — так я ломала голову над этой несчастной цифрой семь. Каких только диких теорий я не строила! Я перебирала святых потому, что не могла забыть о навязчивой идее Альберта. Ведь святые не давали ему покоя и мне тоже. Но это ни к чему не привело; по крайней мере, к тому, чего я ожидала.
Догадка осенила меня в тот день, когда мы были в катакомбах. Я вглядывалась в надпись на гробнице, и вдруг меня как громом поразило. Джин ведь никогда не писала число, она только называла его. Помните, как я набросилась на нее и испугала до смерти. Вы все решили, что я рехнулась, заставляя ее написать то, что нацарапал Альберт. Но я правильно почуяла — цифры оказались римскими, это не была привычная нам арабская семерка.
До тех пор я не скрывала своей растерянности и была со всеми откровенна. Но после катакомб... — Голос Жаклин изменился, и Джин замерла: вот оно! Сейчас они все узнают! — Я начала действовать, — продолжала Жаклин, побледнев еще больше. — Доказательств у меня так и не было, но я боялась, как бы убийца не совершил чего-нибудь еще. Правда, за Джин я больше не беспокоилась, я понимала, что она уже сообщила все, от чего преступник пытался ее удержать. Он, должно быть, никак не ожидал, что Альберт еще сколько-то проживет и оставит хоть и неясное, но обличающее убийцу сообщение. Он-то сразу понял, что имел в виду умирающий, но был достаточно умен и сообразил, что если не дать Джин исправить ее малопонятный рассказ, то значение этой улики так и останется неразгаданным.
Жаклин отпила бургундского и поставила бокал на стол. Вино (а может быть, какой-то другой, менее заметный фактор) укрепило ее решимость. На скулах у нее загорелись яркие пятна, глаза гневно блестели.
— Семь, — громко сказала она. — Повсюду мы натыкались на это число, оно появлялось везде, словно нарочно, чтобы запутать картину. Помните, я как-то сказала, что вы все чересчур образованны. Неужели никому из вас не пришло в голову, в чем истинный смысл, даже когда вы прочли ту надпись на гробнице? Может быть, для ваших изощренных университетских умов это казалось слишком очевидным, чтобы поверить? Или убийце так здорово удалось всех запутать? Впрочем, путал не он один, все мы приложили руку к этой путанице. И я в том числе. А все это время простая и совершенно очевидная разгадка была у нас под носом.
Жаклин обвела глазами сидевших за столом, а они, не проронив ни слова, едва слыша, ответили ей тревожными взглядами. И вдруг Жаклин стукнула кулаком по столу так, что все подскочили, а бокал опрокинулся, и лужица красного вина растеклась по полированной поверхности.
— Как вы думаете, что умирающий хочет сообщить остающимся? — резко спросила Жаклин. — Забудьте о всевозможных хитросплетениях и надуманных теориях из классических детективных романов. Я сама их много прочла и знаю разные варианты. Изобретательность автора часто меня восхищала, даже в тех случаях, когда постановка вопроса вызывала сомнения. Вряд ли умирающий сохраняет прежнюю остроту ума, поэтому я засомневалась, способен ли он был на изощренные рассуждения, как же он может в последние мучительные минуты придумать искусно зашифрованное послание, на которое его подвигли авторы? Сможет ли он нарочно запутать свое сообщение, зная, что убийца где-то рядом? Ведь ясно, что убийца все равно уничтожит сделанную жертвой надпись. Так что же хотел умирающий сообщить остающимся?
Жаклин снова обвела глазами присутствующих. Ди Кавалло, явно знавший ответ, молчал. На его губах играла легкая улыбка, но она не смягчала выражение лица лейтенанта. Наконец — кто бы мог ожидать? — заговорил Майкл.
— Имя того, кто его убил, — произнес он.
— Да, — подтвердила Жаклин. — Это имя и старался написать Альберт.
— Семерка? — удивился Тед. — Не понимаю...
— Тебе все еще мешает это число. Ты загипнотизирован им, как и мы все. Забудь о нем. Оно тут ни при чем. Никакого числа Альберт не писал. Смотрите, — с трудом устало проговорила Жаклин. — Вот, что он написал...
Опустив палец в лужицу вина, она вывела им такие же неуклюжие штрихи, как если бы их начертала рука умирающего, — «VII».
* * *
Кто-то понял. Кто-то шумно втянул в себя воздух, так резко, что, наверно, горлу стало больно. Джин не поднимала глаз и не видела, кто это — ее взгляд был прикован к красным буквам.
— А вот что он пытался написать. — Жаклин снова обмакнула палец в алую лужу.
«VIRGINIA» — «ВИРДЖИНИЯ»
Сковил с силой отодвинулся от стола. Скользя по мраморному полу, стул взвизгнул, как живое существо.
— Докажите! — воскликнул он. — Тут может быть множество вариантов!
— Не так уж много, — отозвалась Жаклин. — Третья буква, которую Альберт не успел дописать, может быть какой угодно... Но, даже основываясь только на двух первых, можно строить обвинение, и мы его выстроили. Зная, кто убийца, можно было понять мотив. А среди вас только у одного имя начинается с этих трех, или, вернее, двух с половиной букв.
Джин поняла. Но не верила своим ушам.
— Вы все привыкли давать друг другу прозвища, — продолжала объяснять Жаклин. — Но у Альберта такой привычки не было. В первый день нашего знакомства он пожелал узнать мое полное имя и звание. Чувство юмора у него отсутствовало, он не в силах был уловить шутливое значение тех прозвищ, которые вы давали друг другу. Впрочем, все это не важно. Важно другое — еще до того, как я получила доступ к официальным сведениям о вас, я сумела вычислить, чье имя совпадает с каракулями Альберта.
В первый раз с тех пор, как Жаклин начала свой монолог, она подняла глаза и устремила взгляд на пару, сидящую напротив нее. Эти двое всегда были очень похожи друг на друга, а сейчас, когда они с одинаковым ужасом смотрели на Жаклин, их полное сходство даже пугало.
— Энн и Энди, — проговорила Жаклин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Да, ты так говорила, и я тебе поверила. Представим, однако, что он написал не то, что ты рассказываешь. Ты могла бы это скрыть только по одной причине — сообщение Альберта выдает убийцу. Значит, ты лгала бы, если бы Альберт обвинял тебя или кого-то, кто тебе так дорог, что ради него ты пошла на ложь.
Я допускала и такую возможность, но, как следует подумав, решила: тогда ты тем более должна была бы молчать. Ведь когда я нашла тебя, Альберт уже умер, у тебя было время стереть его каракули, и ты могла заявить, что нашла его мертвым. Ни у кого это не вызывало бы сомнений, полицейский врач и без того был удивлен, как долго Альберт прожил. Каждая гипотеза, казалось, возвращала меня к одному и тому же заключению: то, что ты говорила, — сущая правда. Сама нелепость твоих утверждений подтверждает их правдивость. Зачем придумывать то, в чем нет никакого смысла?
Мне казалось, у меня в мозгу лопнет какой-нибудь сосуд, — устало сказала Жаклин, — так я ломала голову над этой несчастной цифрой семь. Каких только диких теорий я не строила! Я перебирала святых потому, что не могла забыть о навязчивой идее Альберта. Ведь святые не давали ему покоя и мне тоже. Но это ни к чему не привело; по крайней мере, к тому, чего я ожидала.
Догадка осенила меня в тот день, когда мы были в катакомбах. Я вглядывалась в надпись на гробнице, и вдруг меня как громом поразило. Джин ведь никогда не писала число, она только называла его. Помните, как я набросилась на нее и испугала до смерти. Вы все решили, что я рехнулась, заставляя ее написать то, что нацарапал Альберт. Но я правильно почуяла — цифры оказались римскими, это не была привычная нам арабская семерка.
До тех пор я не скрывала своей растерянности и была со всеми откровенна. Но после катакомб... — Голос Жаклин изменился, и Джин замерла: вот оно! Сейчас они все узнают! — Я начала действовать, — продолжала Жаклин, побледнев еще больше. — Доказательств у меня так и не было, но я боялась, как бы убийца не совершил чего-нибудь еще. Правда, за Джин я больше не беспокоилась, я понимала, что она уже сообщила все, от чего преступник пытался ее удержать. Он, должно быть, никак не ожидал, что Альберт еще сколько-то проживет и оставит хоть и неясное, но обличающее убийцу сообщение. Он-то сразу понял, что имел в виду умирающий, но был достаточно умен и сообразил, что если не дать Джин исправить ее малопонятный рассказ, то значение этой улики так и останется неразгаданным.
Жаклин отпила бургундского и поставила бокал на стол. Вино (а может быть, какой-то другой, менее заметный фактор) укрепило ее решимость. На скулах у нее загорелись яркие пятна, глаза гневно блестели.
— Семь, — громко сказала она. — Повсюду мы натыкались на это число, оно появлялось везде, словно нарочно, чтобы запутать картину. Помните, я как-то сказала, что вы все чересчур образованны. Неужели никому из вас не пришло в голову, в чем истинный смысл, даже когда вы прочли ту надпись на гробнице? Может быть, для ваших изощренных университетских умов это казалось слишком очевидным, чтобы поверить? Или убийце так здорово удалось всех запутать? Впрочем, путал не он один, все мы приложили руку к этой путанице. И я в том числе. А все это время простая и совершенно очевидная разгадка была у нас под носом.
Жаклин обвела глазами сидевших за столом, а они, не проронив ни слова, едва слыша, ответили ей тревожными взглядами. И вдруг Жаклин стукнула кулаком по столу так, что все подскочили, а бокал опрокинулся, и лужица красного вина растеклась по полированной поверхности.
— Как вы думаете, что умирающий хочет сообщить остающимся? — резко спросила Жаклин. — Забудьте о всевозможных хитросплетениях и надуманных теориях из классических детективных романов. Я сама их много прочла и знаю разные варианты. Изобретательность автора часто меня восхищала, даже в тех случаях, когда постановка вопроса вызывала сомнения. Вряд ли умирающий сохраняет прежнюю остроту ума, поэтому я засомневалась, способен ли он был на изощренные рассуждения, как же он может в последние мучительные минуты придумать искусно зашифрованное послание, на которое его подвигли авторы? Сможет ли он нарочно запутать свое сообщение, зная, что убийца где-то рядом? Ведь ясно, что убийца все равно уничтожит сделанную жертвой надпись. Так что же хотел умирающий сообщить остающимся?
Жаклин снова обвела глазами присутствующих. Ди Кавалло, явно знавший ответ, молчал. На его губах играла легкая улыбка, но она не смягчала выражение лица лейтенанта. Наконец — кто бы мог ожидать? — заговорил Майкл.
— Имя того, кто его убил, — произнес он.
— Да, — подтвердила Жаклин. — Это имя и старался написать Альберт.
— Семерка? — удивился Тед. — Не понимаю...
— Тебе все еще мешает это число. Ты загипнотизирован им, как и мы все. Забудь о нем. Оно тут ни при чем. Никакого числа Альберт не писал. Смотрите, — с трудом устало проговорила Жаклин. — Вот, что он написал...
Опустив палец в лужицу вина, она вывела им такие же неуклюжие штрихи, как если бы их начертала рука умирающего, — «VII».
* * *
Кто-то понял. Кто-то шумно втянул в себя воздух, так резко, что, наверно, горлу стало больно. Джин не поднимала глаз и не видела, кто это — ее взгляд был прикован к красным буквам.
— А вот что он пытался написать. — Жаклин снова обмакнула палец в алую лужу.
«VIRGINIA» — «ВИРДЖИНИЯ»
Сковил с силой отодвинулся от стола. Скользя по мраморному полу, стул взвизгнул, как живое существо.
— Докажите! — воскликнул он. — Тут может быть множество вариантов!
— Не так уж много, — отозвалась Жаклин. — Третья буква, которую Альберт не успел дописать, может быть какой угодно... Но, даже основываясь только на двух первых, можно строить обвинение, и мы его выстроили. Зная, кто убийца, можно было понять мотив. А среди вас только у одного имя начинается с этих трех, или, вернее, двух с половиной букв.
Джин поняла. Но не верила своим ушам.
— Вы все привыкли давать друг другу прозвища, — продолжала объяснять Жаклин. — Но у Альберта такой привычки не было. В первый день нашего знакомства он пожелал узнать мое полное имя и звание. Чувство юмора у него отсутствовало, он не в силах был уловить шутливое значение тех прозвищ, которые вы давали друг другу. Впрочем, все это не важно. Важно другое — еще до того, как я получила доступ к официальным сведениям о вас, я сумела вычислить, чье имя совпадает с каракулями Альберта.
В первый раз с тех пор, как Жаклин начала свой монолог, она подняла глаза и устремила взгляд на пару, сидящую напротив нее. Эти двое всегда были очень похожи друг на друга, а сейчас, когда они с одинаковым ужасом смотрели на Жаклин, их полное сходство даже пугало.
— Энн и Энди, — проговорила Жаклин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51