Но тут донесся голос Иосифа Аримафейского.
- Дон Рамон! - жалобно взмолился он. - Долго ли мне еще так стоять? Я хочу домой...
- Терпение! Еще полчаса. Я должен использовать время, пока яркий свет.
- Еще полчаса? Ей-богу, это слишком. Меня мать ждет дома - с блюдом сарагосских бараньих отбивных.
- Бараньи отбивные из Сарагосы? - включилась в разговор иерусалимская дама, косясь на накрытый стол. - Это в масле, с перцем и луком!
- Не думай о лакомствах, черт побери! - крикнул дон Рамон. - Стой как стоишь, не двигайся. Это делается во благо всех католиков!
Там опять стихло, и Эглофштейн решился продвинуться с Монхитой еще на шаг. Он осторожно взял ее руку, слегка пожал и удержал в обеих ладонях.
- Я чувствую тепло вашей руки... Она уже не холодна и не безразлична в моих руках. Могу я считать это залогом, что вы не откажетесь исполнить мое желание?
Монхита - не глядя на него:
- Какое?
- Что вы сегодня проведете со мною один час?
- Это - нет, этого нельзя! - резко бросила Монхита и вырвала руку.
Я увидел разочарованную гримасу на губах Эглофштейна, и мной овладело нетерпение, ибо все его красивые слова ничему не послужили.
- Выслушайте меня, Монхита! - воскликнул я. - И я тоже влюблен в вас, и вы это, верно, заметили...
Монхита обернулась ко мне, и лицо мое запылало под ее взглядом. Кажется, она улыбнулась - дружелюбно или насмешливо, не знаю, - я не смотрел на нее.
- Да сколько вам лет? - спросила она.
- Восемнадцать!
- И уже влюблены? Сохрани вас Бог!
Я уловил ее тихий, веселый смешок и почувствовал, как жаркий стыд и гнев заливают меня. Ведь она-то точно была моложе меня!
- Желаю вам счастья и удачи в ваших капризах! - воскликнул я. - Но вы должны знать, что я уже привык силой добиваться того, в чем мне отказывают из-за молодости!
Монхита мгновенно перестала смеяться.
- Вот что, молодой господин! - бросила она гневно. - Это вам не принесет славы. Пусть я не мужчина, но я умею защитить себя. И довольно болтать!
Эглофштейн бросил на меня свирепый взгляд.
- Лейтенант Йохберг просто неудачно пошутил, - сказал он, и я ощутил крепкий пинок в голень под столом. - Заткнись, осел, ты всех нас погубишь... Нет, Монхита, он никогда не забудется так, чтобы совершить насилие над дамой!
- Признание в любви, - строго ответила Монхита,-должно быть деликатным и нежным. А этот господин просто груб...
- Да, я неделикатен! Я - не нежен! Ибо я люблю вас так, что...
Эглофштейн пресек мой порыв новым ударом ноги под столом. Я помолчал чуть-чуть, как во сне слыша препирательства в мастерской дона Рамона.
- Не поворачивайся спиной! У библейского героя она не была такой сутулой! И если ты не перестанешь глотать слюну, кашлять, чесаться и зевать, я никогда не закончу! Стой, наконец, как я тебя поставил!
И я вновь открыл рот:
- Я люблю вас и не нахожу слов, какие мог бы сказать вам...
- Вы еще очень молоды, - уже спокойно возразила Монхита. - А в любви новичкам трудно... Но вы еще научитесь обращаться с порядочными женщинами, когда будете постарше.
Я смотрел на нее, и вся моя злость улетучивалась, потому что эта женщина говорила мне такие чужие, презрительные слова таким знакомым голосом.
Но и капитан Брокендорф не утерпел, чтобы не попробовать взять дело в свои руки и довести его до конца согласно своему желанию.
- Почему вы хотите отказать нам в небольшом удовольствии, которое так легко и охотно и так часто доставляли полковнику? - нагло спросил он.
- То, что вы говорите, постыдно...
- Постыдно? Вовсе нет. О нет! У нас на родине вовсе не постыдно, а вполне принято добиваться этого от женщины!
- Зато у нас, - отрезала Монхита, - принято отказывать в таких вещах!
- Да что, в самом деле, - нетерпеливо закричал Брокендорф, - вы нашли в нашем полковнике? Он и не молод, и собою не хорош. Ничто в нем не может доставить удовольствие молодой девице. Кроме того, у него мигрень, и я часто вижу в его комнате пилюли...
- А я-то думала - вы его друзья! - прошептала Монхита.
- Его друзья? Да с друзьями делят последний глоток коньяку и последний кусок хлеба! И тот, кто скрывает от меня лучшее, что имеет, держа для себя одного, - тот мне не друг! И если это - дружба, то и суповой горшок моей хозяйки - хрустальный бокал!
- А вы не боитесь, что я все это расскажу ему?
- Сделайте это, попробуйте! - дерзко вскричал Брокендорф, состроив самую грозную мину. - Тому будет три месяца, как я уложил в последний раз человека на дуэли. В Марселе, около Порт-Мэйо! Дрались на пистолетах с шести шагов!
Монхита, как мы живо уяснили себе из последующего, понятия не имела об армейской дисциплине и не подозревала, что за один вызов своего непосредственного командира на дуэль в боевой обстановке полагался расстрел на месте, и если нужно - без судебных формальностей... Она заметно испугалась и побледнела.
А капитан обернулся к нам:
- Вы помните генерал-лейтенанта Ленормана, он еще был моим соседом за столом, когда я в Марселе обедал в штабе у маршала Сульта?
Брокендорфа никто, конечно, не допустил бы вовек к столу маршала... И ни один из нас не слыхал ничего о какой-либо его дуэли в Марселе. Там не было Порт-Мэйо, а Ленорман - это была фамилия мелкого торговца на углу Рю оз Уре, который требовал с Брокендорфа шестьдесят франков за отпущенные мясные продукты - гусиную печенку, коньяк и пару бутылок вишневки...
Было ясно, что Брокендорф на ходу выдумал эту историю, чтобы припугнуть Монхиту. Но мы, конечно, сделали вид, будто знаем о дуэли, и Эглофштейн даже поддержал его:
- А ведь тогда дело вышло не из-за любовницы Ленормана, а из-за его жены. - И добавил, словно философствуя: - Если француженка красива, так ей это все равно...
Облик доброй мадам Ленорман промелькнул у меня в глазах: сухопарая дылда, которая каждое утро являлась, чтобы вновь потребовать у Брокендорфа те шестьдесят франков, - кроме воскресенья, потому что тогда она отправлялась с молитвенником в бархатном переплете в приходскую церковь.
Монхита смотрела на Брокендорфа боязливо, почти умоляюще, и я понял, что она будет молчать, боясь за жизнь своего полковника.
- Но он решил сделать меня своей женой... - робко сказала она.
Брокендорф захохотал во все горло.
- Тысяча чертей! И музыкантов заказал? И торты на свадьбу уже пекутся?!
- Что вы говорите? Женой? - вскричал и Эглофштейн. - И он вам это обещал?
- Да. И отцу настоятелю, когда он скреплял нашу помолвку, выдали вперед пятьдесят реалов за свадьбу...
- И вы ему поверили? Да вы обмануты! Даже если бы он хотел жениться на вас - он бы не мог, ему не позволит этого его высокородная родня, ведь он германский граф!
Монхита лишь одно мгновение глядела на Эглофштейна с потрясенным видом, затем она опомнилась, пожала плечами, будто хотела сказать, что не знает, чему можно верить, а чему - нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47