На капитанском мостике, махая руками, стояла небольшая группа людей. Когда мы подошли еще ближе, я снова взглянул на яхту.
На мостике стояли Морт Салки и Дуг Сайлем. Между ними в маленькой шапочке яхтсмена, из-под которой выбивались белокурые кудри, стоял Терри Таннер. Я видел, как солнце играло в бокале с шампанским, который тот держал в поднятой правой руке. Тут налетел новый шквал, я повернул штурвал, выровнял яхту, и когда снова посмотрел на белоснежного гиганта, он был уже далеко позади. У меня в голове промелькнула мысль: что означал поднятый Терри Таннером бокал? Это был салют или прощание? Я надеялся на первое.
На выходе в Ла-Манш мрачные облака закрыли солнце, и волны из бирюзовых стали грязно-серыми. Ветер, дующий с запада, все усиливался, но мы к этому времени уже уменьшили площадь главного паруса. Нам нравилась такая погода, Жарре же предпочитал более мягкую. Он шел далеко позади и был почти не виден. Вот и оставайся там, ублюдок, мрачно подумал я.
Через пять часов хода мы не стали делать замеры, а выполнили это ближе к шести. В среднем скорость была чуть более девятнадцати узлов. Без пяти девять в сгущающихся сумерках мы обогнули буй СН1, указывающий на приближение к Шербуру, и видели белые мигающие проблески маяка по левому борту.
Ветер переменился на северо-западный и еще больше усилился. Как только мы обогнули буй, началась тяжелая, утомительная работа. Водная гладь, по которой «Апельсин-2» скользил легко и ровно, как по широкому пути, стала серой и неясной, уходящей за мрачный горизонт, поглотивший закат. С неба сыпались тяжелые капли и падали на палубу со свистом, похожим на птичий.
Жарре недолго оставался позади нас. Конструкции его яхты «Виль де Жоже», как и тримарану, больше подходит такой ветер, и она двигалась быстрее нас. По УKB-передатчику мы услышали, что Жарре прошел буй через двадцать одну минуту после нас. Я присел на край стола с лежащей на нем картой и прислушался к ударам волн о борта яхты, отлично понимая, что, если ветер не переменит направление, француз нагонит нас, когда мы будем еще на полпути к Лизарду.
Он прошел мимо нас ранним утром, в двадцать минут седьмого. Мы хмуро смотрели на него, одно утешение: никто теперь не будет дышать нам в затылок. Около девяти часов ветер изменился на северный, чего мы и ждали, но нам все равно не повезло. Вскоре он превратился в легкий зефир, оставив нас с полными парусами. Яхта Жарре превратилась в бледную точку на западной части горизонта, а когда день начал клониться к закату, и вовсе скрылась из глаз. Сильный ветер и бурное море — вот что больше всего подходит тримаранам.
Я упал духом. В семь часов на северо-востоке зеленой громадой вырос Лизард. Вокруг было очень красиво, но ни у одного из нас не возникло желания писать акварели. Кроме того, я знал, что смутные очертания берега недолго будут такими прекрасными. К этому моменту у меня снова родилась надежда. Как оказалось, мои предчувствия меня не обманули. В десять минут восьмого небо с правого борта потемнело и ударил первый порыв ветра. Они следовали один за другим. И уже спустя десять минут мы мчались сквозь шквалы дождя со скоростью в двадцать четыре узла. Уолф из шпиля превратился в карандаш, потом в сигару, и вскоре наблюдатели уже махали нам с галереи. Мне отчетливо был слышен рокот волн, бьющихся о серый гранит башни, когда мы огибали ее, чтобы выйти от Лизарда на прямой отрезок пути, ведущий к дому.
Между серыми облаками, нависшими над водой, и шквалами дождя внезапно появился парус «Виль де Жоже», дюйм за дюймом становившийся все больше.
Чарли, занятый установкой спинакера, крикнул сквозь шум дождя:
— Достали-таки этого ублюдка!
Я сосредоточился, приготовившись проскочить между Жарре и ветром, увидел, как тот оглянулся через плечо, как оно задвигалось, когда Жарре пошел в бейдевинд, наперерез носу нашей яхты. Но мы все же разминулись с ним. Это выглядело так, будто здравый рассудок возобладал и Жарре отказался от своего намерения, вернув тримаран в исходное положение.
— Смотри за ним! — кричал мне Чарли, скривив от напряжения лицо, все еще занятый спинакером. — Смотри за ним в оба!
Мне не надо было напоминать. Все еще существовала опасность, что Жарре вновь пойдет неожиданно в бейдевинд, оставит меня позади и с подветренной стороны. Но сейчас мы могли лавировать и сумели бы обойти его.
Расстояние между нашим подветренным носом и его наветренной кормой все сокращалось. Практически между нами уже не было никакой дистанции, и мы мчались бок о бок. Посмотрев на их лодку, находящуюся в тридцати ярдах от нас, я увидел, как Жарре, жестикулируя, что-то кричит своему помощнику ле Барту.
Большой парус яхты Жарре неистово затрепыхался, когда мы прошли между ним и ветром. Жарре резко замедлил движение, а мы рванулись в этот момент вперед.
— Мачта на траверсе! — закричал он. Теперь он уже не мог больше идти курсом бейдевинд.
Мы были спасены, избавлены от опасности, что Жарре может внезапно промчаться перед нашим носом. Я торжествовал.
Но слишком рано.
До меня донесся вскрик Чарли: Жарре повернул штурвал, и его яхта стремительно рванулась в нашу сторону. На мгновение я не мог поверить в то, что произошло. Это вовсе не был оборонительный прием, предусмотренный правилами. Это была явная попытка тарана.
Я быстро рванул штурвал вправо, и, когда мы резко повернули на наветренную сторону, кильватерная струя издала звук, похожий на удар топора по шпангоуту. Струя, вырывавшаяся из-под тримарана Жарре, окатила меня с ног до головы, когда нос яхты проскользнул почти вплотную к нашей корме. Я почувствовал, как «Апельсин-2» накренился и ветер ударил в паруса. Наветренный корпус на десять футов поднялся над водой. Метнувшись к лебедке, я уменьшил скорость бегунка. Раздался грохот, потрясший «Апельсин-2» от верхушки до днища.
— Спинакер! — закричал я.
Но было уже поздно. Ткань спинакера натянулась и треснула. В образовавшийся разрыв ворвалось мрачное, серое небо. Разрыв все ширился и ширился. Неожиданно весь спинакер разлетелся в клочья, разметавшись по ветру.
Мы укрепили главный парус, переключили управление на автопилот и помчались поднимать другой. Пот струился по нашим телам, облаченным в непромокаемые костюмы. Пока все приводилось в порядок, Жарре оказался далеко впереди. Без спинакера у нас не было шансов догнать француза, а запасного у нас не было.
— Возьми штурвал, — сказал я Чарли.
Передав ему управление, я спустился вниз, достал из рундука флажок, означающий протест, и побежал на бакштаг. Мои пальцы так свело от злости, что с трудом удалось привязать его.
— Ты хоть когда-нибудь видел что-нибудь подобное? — поинтересовался я у Чарли.
— Никогда, — ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
На мостике стояли Морт Салки и Дуг Сайлем. Между ними в маленькой шапочке яхтсмена, из-под которой выбивались белокурые кудри, стоял Терри Таннер. Я видел, как солнце играло в бокале с шампанским, который тот держал в поднятой правой руке. Тут налетел новый шквал, я повернул штурвал, выровнял яхту, и когда снова посмотрел на белоснежного гиганта, он был уже далеко позади. У меня в голове промелькнула мысль: что означал поднятый Терри Таннером бокал? Это был салют или прощание? Я надеялся на первое.
На выходе в Ла-Манш мрачные облака закрыли солнце, и волны из бирюзовых стали грязно-серыми. Ветер, дующий с запада, все усиливался, но мы к этому времени уже уменьшили площадь главного паруса. Нам нравилась такая погода, Жарре же предпочитал более мягкую. Он шел далеко позади и был почти не виден. Вот и оставайся там, ублюдок, мрачно подумал я.
Через пять часов хода мы не стали делать замеры, а выполнили это ближе к шести. В среднем скорость была чуть более девятнадцати узлов. Без пяти девять в сгущающихся сумерках мы обогнули буй СН1, указывающий на приближение к Шербуру, и видели белые мигающие проблески маяка по левому борту.
Ветер переменился на северо-западный и еще больше усилился. Как только мы обогнули буй, началась тяжелая, утомительная работа. Водная гладь, по которой «Апельсин-2» скользил легко и ровно, как по широкому пути, стала серой и неясной, уходящей за мрачный горизонт, поглотивший закат. С неба сыпались тяжелые капли и падали на палубу со свистом, похожим на птичий.
Жарре недолго оставался позади нас. Конструкции его яхты «Виль де Жоже», как и тримарану, больше подходит такой ветер, и она двигалась быстрее нас. По УKB-передатчику мы услышали, что Жарре прошел буй через двадцать одну минуту после нас. Я присел на край стола с лежащей на нем картой и прислушался к ударам волн о борта яхты, отлично понимая, что, если ветер не переменит направление, француз нагонит нас, когда мы будем еще на полпути к Лизарду.
Он прошел мимо нас ранним утром, в двадцать минут седьмого. Мы хмуро смотрели на него, одно утешение: никто теперь не будет дышать нам в затылок. Около девяти часов ветер изменился на северный, чего мы и ждали, но нам все равно не повезло. Вскоре он превратился в легкий зефир, оставив нас с полными парусами. Яхта Жарре превратилась в бледную точку на западной части горизонта, а когда день начал клониться к закату, и вовсе скрылась из глаз. Сильный ветер и бурное море — вот что больше всего подходит тримаранам.
Я упал духом. В семь часов на северо-востоке зеленой громадой вырос Лизард. Вокруг было очень красиво, но ни у одного из нас не возникло желания писать акварели. Кроме того, я знал, что смутные очертания берега недолго будут такими прекрасными. К этому моменту у меня снова родилась надежда. Как оказалось, мои предчувствия меня не обманули. В десять минут восьмого небо с правого борта потемнело и ударил первый порыв ветра. Они следовали один за другим. И уже спустя десять минут мы мчались сквозь шквалы дождя со скоростью в двадцать четыре узла. Уолф из шпиля превратился в карандаш, потом в сигару, и вскоре наблюдатели уже махали нам с галереи. Мне отчетливо был слышен рокот волн, бьющихся о серый гранит башни, когда мы огибали ее, чтобы выйти от Лизарда на прямой отрезок пути, ведущий к дому.
Между серыми облаками, нависшими над водой, и шквалами дождя внезапно появился парус «Виль де Жоже», дюйм за дюймом становившийся все больше.
Чарли, занятый установкой спинакера, крикнул сквозь шум дождя:
— Достали-таки этого ублюдка!
Я сосредоточился, приготовившись проскочить между Жарре и ветром, увидел, как тот оглянулся через плечо, как оно задвигалось, когда Жарре пошел в бейдевинд, наперерез носу нашей яхты. Но мы все же разминулись с ним. Это выглядело так, будто здравый рассудок возобладал и Жарре отказался от своего намерения, вернув тримаран в исходное положение.
— Смотри за ним! — кричал мне Чарли, скривив от напряжения лицо, все еще занятый спинакером. — Смотри за ним в оба!
Мне не надо было напоминать. Все еще существовала опасность, что Жарре вновь пойдет неожиданно в бейдевинд, оставит меня позади и с подветренной стороны. Но сейчас мы могли лавировать и сумели бы обойти его.
Расстояние между нашим подветренным носом и его наветренной кормой все сокращалось. Практически между нами уже не было никакой дистанции, и мы мчались бок о бок. Посмотрев на их лодку, находящуюся в тридцати ярдах от нас, я увидел, как Жарре, жестикулируя, что-то кричит своему помощнику ле Барту.
Большой парус яхты Жарре неистово затрепыхался, когда мы прошли между ним и ветром. Жарре резко замедлил движение, а мы рванулись в этот момент вперед.
— Мачта на траверсе! — закричал он. Теперь он уже не мог больше идти курсом бейдевинд.
Мы были спасены, избавлены от опасности, что Жарре может внезапно промчаться перед нашим носом. Я торжествовал.
Но слишком рано.
До меня донесся вскрик Чарли: Жарре повернул штурвал, и его яхта стремительно рванулась в нашу сторону. На мгновение я не мог поверить в то, что произошло. Это вовсе не был оборонительный прием, предусмотренный правилами. Это была явная попытка тарана.
Я быстро рванул штурвал вправо, и, когда мы резко повернули на наветренную сторону, кильватерная струя издала звук, похожий на удар топора по шпангоуту. Струя, вырывавшаяся из-под тримарана Жарре, окатила меня с ног до головы, когда нос яхты проскользнул почти вплотную к нашей корме. Я почувствовал, как «Апельсин-2» накренился и ветер ударил в паруса. Наветренный корпус на десять футов поднялся над водой. Метнувшись к лебедке, я уменьшил скорость бегунка. Раздался грохот, потрясший «Апельсин-2» от верхушки до днища.
— Спинакер! — закричал я.
Но было уже поздно. Ткань спинакера натянулась и треснула. В образовавшийся разрыв ворвалось мрачное, серое небо. Разрыв все ширился и ширился. Неожиданно весь спинакер разлетелся в клочья, разметавшись по ветру.
Мы укрепили главный парус, переключили управление на автопилот и помчались поднимать другой. Пот струился по нашим телам, облаченным в непромокаемые костюмы. Пока все приводилось в порядок, Жарре оказался далеко впереди. Без спинакера у нас не было шансов догнать француза, а запасного у нас не было.
— Возьми штурвал, — сказал я Чарли.
Передав ему управление, я спустился вниз, достал из рундука флажок, означающий протест, и побежал на бакштаг. Мои пальцы так свело от злости, что с трудом удалось привязать его.
— Ты хоть когда-нибудь видел что-нибудь подобное? — поинтересовался я у Чарли.
— Никогда, — ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67