Мне нравится классическая музыка, она же предпочитает грохот современных модных ансамблей. Она обожает танцевать, я же терпеть не могу трястись и дергаться, как эпилептик. Она любит кино и театр. Я же — домосед, люблю лежать на диване с книгой или смотреть телевизор.
Я открыл входную дверь. Почти половину площади у нас занимает кухня. Соланж вышла мне навстречу.
Она с тревогой посмотрела на меня своими прелестными глазами, в которых всегда таилось какое-то колдовство. Не только потому, что она была очень красива. В ее лукавом личике была необъяснимая загадочность. У нее был чувственный выразительный рот, большие серые глаза, бездонные, как волшебные озера, и прелестная фигура. В общем, Соланж Маркофф быстро покорила меня, и я обожал ее до безумия.
Увидев меня, она остановилась как вкопанная. Ее рука потянулась к губам, голос, всегда страстный, низкий и красивый, прозвучал хрипло:
— Посмотрите-ка, мсье наконец дома. Он даже не опаздывает, как обычно.
Никогда она не говорила со мной таким тоном. Даже тогда, когда застала меня, обнимающего Норму Орлеак.
— Не надо так, милая. Я вижу, что опоздал на три часа.
— Три часа, бессовестный! Если это шутка, то очень глупая.
— Но я не шучу. Вместо шести я пришел в девять, а? Всего каких-то три часа.
— Ты хочешь сказать три недели, не так ли, дорогой? Теперь настала моя очередь застыть от удивления. Я продолжал настаивать:
— Три часа, дорогая. Какой-то бродяга оглушил меня и...
— Я обзвонила все больницы города. Ни в одной тебя не было.
— Конечно, меня не было ни в одной из больниц. Мое состояние не было так серьезно, чтобы обращаться в больницу.
— Но тогда, где же ты провел эти три недели?
— Погоди, погоди... Что за чертовщину ты несешь?
— С момента твоего ухода из дому прошло три недели, ты не давал о себе знать все это время и пришел сегодня вечером как ни в чем не бывало, как будто ничего и не произошло!
Я так и сел. Сделав знак, чтобы она помолчала, я спросил:
— Какой сегодня день?
— А ты знаешь, какой сегодня день?
— Первое ноября.
— Да, сейчас ноябрь, это верно, но только двадцать второе.
— Сол! Побойся Бога!
Когда меня что-то раздражает, я машинально называю ее Сол. Когда меня переполняют к ней нежные чувства, я зову ее Анжела. Не очень изобретательно, конечно, но это так.
— Ты говоришь «побойся Бога»... Что случилось, Сим?!
— Вот ты сейчас шутишь, а я чувствую себя прескверно. Меня ранили...
— И я тоже, Симон, чувствую себя раненой. Морально. Скажи сейчас честно, кто она? Только не надо мне врать! На сей раз это не Норма. Я проверяла. Речь идет о другой.
— Нет никакой другой, у меня только ты, дорогая. Я люблю тебя и буду любить до конца своих дней. Дай же мне сосредоточиться... если это, конечно, возможно. Я попытаюсь сообразить... Как всегда в половине девятого я ушел этим утром...
— Три недели назад!
Я пропустил ее реплику мимо ушей.
— ... Пришел в кабинет, продиктовал письма и поехал в филиал «Западного банка», чтобы осмотреть повреждения у сейфа. После я вышел из банка, чтобы пойти поесть в «Роксану», но я не помню, как выходил из «Роксаны».
— Тебя там не было. Полиция обошла все злачные места, где ты бываешь.
— Полиция? Ты обращалась в полицию?
— Естественно! Я думала, что ты уже мертв. Но полиция не обнаружила ни единого твоего следа. Тогда я пошла в частное сыскное агентство. Там меня принял такой странный тип, бывший полицейский по фамилии Брессон.
Я встал, вышел из гостиной и направился на кухню, потом вошел в спальню Соланж. Она, как всегда, была тщательно прибрана. На журнальном столике аккуратно лежала объемистая кипа газет и журналов за текущий месяц. На полке тоже лежала разная корреспонденция за ноябрь. Там лежали...
Начиная с первого дня ноября до... я посмотрел на дату: двадцать второе ноября.
Не могла же Соланж сама отпечатать «Фигаро» только для того, чтобы разыграть меня. Я машинально сел на стоящий рядом диван. И оперся локтем о колено, подперев голову кулаком. Надо было успокоиться.
Нарочито ласковым голоском Соланж произнесла:
— Ты сейчас удивительно похож на роденовского «Мыслителя». Какого актера потерял мир!
— Это невероятно, невероятно! — все, что я мог сказать.
— Что невероятно, так это то, что у тебя нет более или менее удачной отговорки. Ты что, не можешь выдумать фамилию и адрес этой вульгарной девицы, под юбкой у которой ты провел эти три недели?
— Ну, пожалуйста, прекрати, черт возьми! Но... что, ты разве все еще не понимаешь, что я потерял память?!
Деланный смешок, который вырвался у Соланж, говорил, что она ничему не верит.
— Это старый прием — ссылаться на потерю памяти. Может быть, ты все же припомнишь? Или как? — ехидствовала она.
— Я клянусь тебе, что это правда! Я ничего не могу вспомнить с тех пор, как вышел из банка, а потом очнулся с больной головой в неизвестном дворе четырнадцатого округа. Поверь мне, Соланж, я умоляю тебя. У меня нет другой женщины...
— Откуда ты знаешь, ведь у тебя амнезия?
— Потому что... Потому что я никого не могу любить, кроме тебя.
В этот самый момент зазвонил телефон. Так как он был совсем близко от меня, я машинально взял трубку и также машинально пробормотал:
— Да? Кто это?
— Привет, дорогой. Это я, Барбара.
Это был приятный женский голос: низкий, пленительный, но абсолютно мне незнакомый.
— Барбара?
— Симон, дорогой, узнаю твой голос, но... что с тобой?
— Вы ошиблись номером. И я повесил трубку. Посмотрев на Соланж, я повторил:
— Ошиблись номером.
Слышала ли она? Она сидела рядом со мной, но не могла слышать, ведь в трубке говорили очень тихо. Да, очень тихо. Я опять подпер рукой подбородок.
— Я понимаю, что ты не можешь хорошо себя чувствовать. Ты плохо выглядишь, ты страшно бледен. Наверное, исполнял ночные серенады своей новой любовнице.
— Черт возьми! Посмотри сюда!
Я наклонил голову и показал на шишку за ухом.
— Это я тоже выдумал?
Она посмотрела и, вздохнув, признала:
— Похоже, что тебя и вправду ударили. Это ты не выдумываешь. Но шишка свежая. Тебе ее поставили не три недели назад. Я позвоню Мишелю. Но сначала дай я займусь твоей контузией.
Мишель Мерсье мой кузен, а также врач-травматолог.
— Не утруждай себя звонить ему, дорогая. Он же считает, что члены его семьи никогда не могут заболеть.
Соланж вышла из спальни и быстро вернулась с тазиком горячей воды, а также с подносом, на котором лежали вата, бинт и тому подобное. Она занялась моей головой. При этом приговаривала:
— Я много претерпела во время твоего отсутствия, Сим. Ничего не говори!
Ее рука сжала мое плечо.
— Когда же мы с тобой стали отдаляться друг от друга, Сим?
— Никогда мы не отдалялись и...
Опять зазвонил телефон. На этот раз мы с Соланж одновременно потянулись к трубке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Я открыл входную дверь. Почти половину площади у нас занимает кухня. Соланж вышла мне навстречу.
Она с тревогой посмотрела на меня своими прелестными глазами, в которых всегда таилось какое-то колдовство. Не только потому, что она была очень красива. В ее лукавом личике была необъяснимая загадочность. У нее был чувственный выразительный рот, большие серые глаза, бездонные, как волшебные озера, и прелестная фигура. В общем, Соланж Маркофф быстро покорила меня, и я обожал ее до безумия.
Увидев меня, она остановилась как вкопанная. Ее рука потянулась к губам, голос, всегда страстный, низкий и красивый, прозвучал хрипло:
— Посмотрите-ка, мсье наконец дома. Он даже не опаздывает, как обычно.
Никогда она не говорила со мной таким тоном. Даже тогда, когда застала меня, обнимающего Норму Орлеак.
— Не надо так, милая. Я вижу, что опоздал на три часа.
— Три часа, бессовестный! Если это шутка, то очень глупая.
— Но я не шучу. Вместо шести я пришел в девять, а? Всего каких-то три часа.
— Ты хочешь сказать три недели, не так ли, дорогой? Теперь настала моя очередь застыть от удивления. Я продолжал настаивать:
— Три часа, дорогая. Какой-то бродяга оглушил меня и...
— Я обзвонила все больницы города. Ни в одной тебя не было.
— Конечно, меня не было ни в одной из больниц. Мое состояние не было так серьезно, чтобы обращаться в больницу.
— Но тогда, где же ты провел эти три недели?
— Погоди, погоди... Что за чертовщину ты несешь?
— С момента твоего ухода из дому прошло три недели, ты не давал о себе знать все это время и пришел сегодня вечером как ни в чем не бывало, как будто ничего и не произошло!
Я так и сел. Сделав знак, чтобы она помолчала, я спросил:
— Какой сегодня день?
— А ты знаешь, какой сегодня день?
— Первое ноября.
— Да, сейчас ноябрь, это верно, но только двадцать второе.
— Сол! Побойся Бога!
Когда меня что-то раздражает, я машинально называю ее Сол. Когда меня переполняют к ней нежные чувства, я зову ее Анжела. Не очень изобретательно, конечно, но это так.
— Ты говоришь «побойся Бога»... Что случилось, Сим?!
— Вот ты сейчас шутишь, а я чувствую себя прескверно. Меня ранили...
— И я тоже, Симон, чувствую себя раненой. Морально. Скажи сейчас честно, кто она? Только не надо мне врать! На сей раз это не Норма. Я проверяла. Речь идет о другой.
— Нет никакой другой, у меня только ты, дорогая. Я люблю тебя и буду любить до конца своих дней. Дай же мне сосредоточиться... если это, конечно, возможно. Я попытаюсь сообразить... Как всегда в половине девятого я ушел этим утром...
— Три недели назад!
Я пропустил ее реплику мимо ушей.
— ... Пришел в кабинет, продиктовал письма и поехал в филиал «Западного банка», чтобы осмотреть повреждения у сейфа. После я вышел из банка, чтобы пойти поесть в «Роксану», но я не помню, как выходил из «Роксаны».
— Тебя там не было. Полиция обошла все злачные места, где ты бываешь.
— Полиция? Ты обращалась в полицию?
— Естественно! Я думала, что ты уже мертв. Но полиция не обнаружила ни единого твоего следа. Тогда я пошла в частное сыскное агентство. Там меня принял такой странный тип, бывший полицейский по фамилии Брессон.
Я встал, вышел из гостиной и направился на кухню, потом вошел в спальню Соланж. Она, как всегда, была тщательно прибрана. На журнальном столике аккуратно лежала объемистая кипа газет и журналов за текущий месяц. На полке тоже лежала разная корреспонденция за ноябрь. Там лежали...
Начиная с первого дня ноября до... я посмотрел на дату: двадцать второе ноября.
Не могла же Соланж сама отпечатать «Фигаро» только для того, чтобы разыграть меня. Я машинально сел на стоящий рядом диван. И оперся локтем о колено, подперев голову кулаком. Надо было успокоиться.
Нарочито ласковым голоском Соланж произнесла:
— Ты сейчас удивительно похож на роденовского «Мыслителя». Какого актера потерял мир!
— Это невероятно, невероятно! — все, что я мог сказать.
— Что невероятно, так это то, что у тебя нет более или менее удачной отговорки. Ты что, не можешь выдумать фамилию и адрес этой вульгарной девицы, под юбкой у которой ты провел эти три недели?
— Ну, пожалуйста, прекрати, черт возьми! Но... что, ты разве все еще не понимаешь, что я потерял память?!
Деланный смешок, который вырвался у Соланж, говорил, что она ничему не верит.
— Это старый прием — ссылаться на потерю памяти. Может быть, ты все же припомнишь? Или как? — ехидствовала она.
— Я клянусь тебе, что это правда! Я ничего не могу вспомнить с тех пор, как вышел из банка, а потом очнулся с больной головой в неизвестном дворе четырнадцатого округа. Поверь мне, Соланж, я умоляю тебя. У меня нет другой женщины...
— Откуда ты знаешь, ведь у тебя амнезия?
— Потому что... Потому что я никого не могу любить, кроме тебя.
В этот самый момент зазвонил телефон. Так как он был совсем близко от меня, я машинально взял трубку и также машинально пробормотал:
— Да? Кто это?
— Привет, дорогой. Это я, Барбара.
Это был приятный женский голос: низкий, пленительный, но абсолютно мне незнакомый.
— Барбара?
— Симон, дорогой, узнаю твой голос, но... что с тобой?
— Вы ошиблись номером. И я повесил трубку. Посмотрев на Соланж, я повторил:
— Ошиблись номером.
Слышала ли она? Она сидела рядом со мной, но не могла слышать, ведь в трубке говорили очень тихо. Да, очень тихо. Я опять подпер рукой подбородок.
— Я понимаю, что ты не можешь хорошо себя чувствовать. Ты плохо выглядишь, ты страшно бледен. Наверное, исполнял ночные серенады своей новой любовнице.
— Черт возьми! Посмотри сюда!
Я наклонил голову и показал на шишку за ухом.
— Это я тоже выдумал?
Она посмотрела и, вздохнув, признала:
— Похоже, что тебя и вправду ударили. Это ты не выдумываешь. Но шишка свежая. Тебе ее поставили не три недели назад. Я позвоню Мишелю. Но сначала дай я займусь твоей контузией.
Мишель Мерсье мой кузен, а также врач-травматолог.
— Не утруждай себя звонить ему, дорогая. Он же считает, что члены его семьи никогда не могут заболеть.
Соланж вышла из спальни и быстро вернулась с тазиком горячей воды, а также с подносом, на котором лежали вата, бинт и тому подобное. Она занялась моей головой. При этом приговаривала:
— Я много претерпела во время твоего отсутствия, Сим. Ничего не говори!
Ее рука сжала мое плечо.
— Когда же мы с тобой стали отдаляться друг от друга, Сим?
— Никогда мы не отдалялись и...
Опять зазвонил телефон. На этот раз мы с Соланж одновременно потянулись к трубке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22