– Кстати, – спрашиваю я Берю, – ты зачем приходил к нему с визитом?
Толстый, который пролил слезу сочувствия за здоровье нашего Рыжего, сразу же меняется в лице. Его физиономия вытягивается, а взгляд повисает, как глаза у космонавтов, закладывающих вираж на космической ракете.
– Мне нужно было задать ему доверительный вопрос.
– И какой же?
Он колеблется, грызет ноготь и непринужденно сплевывает его – да так метко – в мой стакан.
– О, в конце концов, я бы очень хотел, чтобы ты оказался на моем месте. Это касается тебя.
Щелчком пальцев он делает знак бармену принести еще горючего и продолжает:
– Сегодня вечером на лекции, когда Матиас пришел к тебе, я все просек.
– Что?
– Прежде всего, я узнал тебя. До этого у меня было только предчувствие, но когда я увидел вас вдвоем, я усек, что ты был именно ты.
– Браво, Толстый.
Но его трудно умаслить этой похвалой. Его злость на меня замешана на хороших дрожжах, и мне придется приложить немало усилий, чтобы вновь завоевать его расположение.
– Затем, – продолжает Внушительный, – до меня дошло, что мое назначение преподом – все это туфта и ничего больше.
Его голос дрогнул. Его тщеславие дало трещину в направлении высоты.
Он надавливает своим чудовищным указательным пальцем на нижнее веко и оттягивает его вниз, обнажая громадный, неподвижный и кровянистый глаз.
– А это видел? – говорит он. – Ты думаешь, что я ничего не соображаю, Сан-А. Матиас здесь препод. Ты гримируешься под слушателя. Меня, как по волшебству, назначают преподомстажером. Если тебе хочется сыграть со мной в какую-то идиотскую игру, то ты еще не выиграл, хочу я тебя предупредить.
Я улыбаюсь, чтобы выиграть время.
– В чем же суть твоей извилистой мысли. Толстый? Скажи...
– Когда я приехал, я узнал, что два слушателя отправились на тот свет. Потом кто-то роется в моей комнате, все перстряхивает в чемодане, вплоть до камамбера, а это была единственная живая вешь, которой я запасся на время моего пребывания здесь. А если ты хочешь знать суть моей мысли, торговец несвежим салатом, то слушай. В общем, в школе происходит что-то темное. Тебе поручают провести расследование. И мосье Сан-Антонио моей бабушки, хитрый, как два торговца рогатым скотом, направляет члена нумбер ван своей команды на место, чтобы обеспечить свои тылы в нужный момент.
– Ну и что. Толстый, это же даже-почетно, как я понимаю?
– Это было бы так, если бы ты играл в открытую, а не заставлял меня поверить в то, что я настоящий преподаватель хороших манер!
– Но ты же и есть преподаватель, жизнерадостный кретин! Согласен, это я попросил, чтобы тебя назначили преподом. Но ведь сейчас ТЫ ПРЕПОД! – реву я. – Ведь важен результат, разве нет!
Это успокаивает его. Он рассматривает белок моего глаза, чтобы убедиться, не осталось ли там капельки обмана, а потом спрашивает повеселевшим голосом:
– Почему ты не ввел меня в курс?
– Потому что я хотел, чтобы мы замаскировались по-разному и ни у кого не возникло подозрений, что мы с тобой заодно, понимаешь?
Он не понимает, но из-за моего таинственного тона, тем не менее, говорит, что да. Берюрье – сама искренность в своем роде. Послушный. Ворчливый, но довольный, когда его вынуждают закрыть поддувало. Он знает, что он небезгрешен и небеспределен.
– Я предпочитаю играть с открытыми картами. Толстый, и хочу сделать тебе комплимент по поводу твоих лекций. Все, о чем ты рассказывал – высший класс. Ты можешь продолжать свою программу, это отличная работа.
От комплимента он розовеет и прячет свое смущение в своем стакане.
Четверть часа спустя мы расстаемся с Матиасом. Наше мероприятие сегодня вечером оказалось безрезультатным. Абонент не позвонил, но кое-что все-таки произошло, не так ли?
И не банальное!
– Тебя проводить до твоей тещи? – спрашивает Толстый приятным голосом.
– О, нет! О, нет! – живо отвечает Рыжий, – на сегодня хватит.
И он удаляется под робкую сень пустынной улицы, сгорбив спину. Его шевелюра мерцает, как японский фонарик.
Глава десятая,
Третий урок Берюрье: отрочество и помолвка
Я на цыпочках крадусь по коридору нашей общей спальни, но едва я подхожу к своему боксу, меня перехватывает голос Ракре.
– Месье возвращается после партии экстаза?
– Да нет, я навещал свою старую тетю, которая живет недалеко отсюда.
Он играет серенаду на духовом инструменте, которым его наделила природа. Это он от радости.
– Я уверен, что твоя старая тетя мне понравится, – шутит он.
– Я могу устроить тебе с ней встречу, может быть, ты в ее вкусе, – говорю я, разоблачаясь.
– А как она из себя, эта красотка?
– В стиле Полины Картон, только качеством похуже. В мое отсутствие ничего стоящего не случилось?
– Ничего!
Я залезаю под одеяло и тут же засыпаю.
На следующий день стоит чудесная погода. Солнце еще бледновато, но тем не менее усердно заливает своим живительным светом школу (Черт возьми! Я начинаю ударять по классике!).
Объявление, вывешенное в холле, извещает слушателей, что в связи с тем, что у них в среду вечером будет свободное время, лекция по правилам хорошего тона начнется в 13 часов.
На занятиях по другим дисциплинам я не проявляю особой активности. Мне не терпится встретиться с Матиасом, чтобы узнать, давал или нет о себе знать корреспондент после вчерашнего бурного вечера. Но я напрасно верчу головой по сторонам. Огненного нигде не видно. Я надеюсь, что его родственнички по линии жены не слишком строго его наказали!
В полдень я случайно встречаю Берюрье. Он сидит на скамейке в парке. Он задумчив и немного не в себе. Я подхожу к нему.
– Вы запутались в ваших мыслях, господин преподаватель? – подчеркнуто громким голосом говорю я.
Его тяжелые веки на несколько миллиметров приподнимаются, и он устремляет на меня свой потухший взгляд.
– Я обмозговывал, – говорит он.
– Что? – спрашиваю я, присаживаясь рядом.
– Вопрос о липовой религии папаши Клистира. В конце концов это неплохая штука. А почему бы мне не создать свою религию, а? Я бы назначил себя папой. Готов биться об заклад, что Александризм было бы совсем неплохо. Я бы стал проповедовать культ вина и дружбы. О нем совсем забыли. Нужно его возродить. Ну, а потом, когда я стану папой, у меня будет такая власть над моей благоверной...
Он качает кумполом.
– Интересно, стала Берта потоньше после лечения или нет. Я получил от нее открытку о том, что там в Бриде вроде все нормально, но она ничего не говорит о весах.
– Она хочет сделать тебе сюрприз. Ты расстался с Матильдой Казадезюс, а встретишься с Жанн Моро.
Он морщится.
– Это далеко не так. Я боюсь, брат, я боюсь. В супруге все должно быть в достатке. В любви я люблю изобилие. Малюсенький флюгер, который крепится на громоотводе, – это не для меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97