– Запри дверь на задвижку, Венера... Так нам будет удобнее...
Она подчиняется и подходит ко мне.
– Что вы здесь делаете?
– Жду тебя, как видишь! Внизу все прошло хорошо?
– Да...
– Тебе не задавали вопросов?
– Нет, а что?
– Просто так... В этой дыре читают «Франс суар»?
– Хозяйка, во всяком случае, нет. Разве что если забудет клиент...
Мне это нравится. Это уменьшает риск получить палки в колеса.
– Располагайся поудобнее, прекрасное дитя. Нам придется просидеть тут еще некоторое время.
Ее взгляд становится игривым (профессиональная деформация, полагаю): пребывание с мужиком в закрытой комнате, согласно ее представлениям об отношениях между полами, может проходить только в горизонтальном положении.
Чтобы вывести ее из заблуждения, сажусь верхом на стул, защищая таким образом мое достоинство и добродетель.
– Я должен тебе кое-что объяснить, Мари-Жанна. Поскольку твой парень не заговорил, я поставил ловушку, чтобы поймать его дружков. Что-то мне подсказывает, что то дело он провернул не один. Видишь ли, красавица, блатные – они вроде пожарных или семинаристов: всегда работают компашкой.
– Что вы сделали? – с тревогой спрашивает она.
– Сообщил журналистам, что произошло недоразумение и Падовани отпустили из казенного дома с извинениями. Ставлю ручку от двери против золотой авторучки, что скоро по здешнему телефону раздадутся голоса его корешей... Старуха за стойкой им скажет, что Падо нет, а ты вернулась... Они спросят у тебя новости о Турке... Когда они назовутся, скажешь" что для них Турок здесь, но велел отвечать, что его нет, из-за журналистишек, которые хотят с ним поговорить, чтобы сбацать свои статейки. Потом ты передашь трубку мне и об остальном не беспокойся...
Она подтверждает, что поняла, качая головой, что идет вразрез с ее привычками.
После короткого раздумья она спрашивает:
– Вы думаете, мой парень замешан в таком деле?
– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Ты что, считала его святым угодником?
– Нет, естественно, но я себе не представляю, чтобы Турок мог разрезать мужика на куски. Замочить – да, возможно. Он такой нервный... Но это разрезание на части не похоже на работу блатных! Это не в их стиле!
Я размышляю над тем, о чем она говорит, и это меня беспокоит... Вот почему я уверен, что ее сутенер сработал не один, а в банде...
– Не надо напрягать серые клеточки, девочка, – шепчу я. – Достаточно просто подождать...
– И вы уверены, что ваша хитрость удастся? Я улыбаюсь. В общем-то она славная девчонка... Я вполне представляю ее замужем за каким-нибудь работягой... Она бы содержала в порядке квартиру, рожала мужу средних французиков и откладывала деньги на отпуск... Она была бы такой же женщиной, как и все... На ней была бы своего рода невидимая униформа «обычной жизни», надетая на любого обывателя или обывательницу... Она бы имела право на страховку, на уважение, на карточку избирателя и на то, чтобы бросать монетки в церковную кружку.
Ну и дальше что?
– Почему вы мне не отвечаете? – настаивает она. – О чем вы думаете?
Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты...
– Обо мне?
– Это долго объяснять... Ты откуда приехала? Из деревни, правда? Устроилась в городе горничной. Хозяин тебя трахнул... или ты встретила бойкого парня... А потом...
Она улыбается.
– Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как только начинаете разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что ее довело до этой жизни... Можно подумать, мы для вас полная тайна!
– Это правда, – подтверждаю я, – вы тайна... Огромная тайна!
– Почему?
– Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна.
Она становится задумчивой.
– Да... Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: «Ты давно занимаешься этим ремеслом? Почему ты им занимаешься? У тебя были неприятности?» Не было у меня никаких неприятностей. Я всегда была распутницей, вот и все... Скорее неприятности начались у меня сейчас...
Ее слова звучат совершенно искренне.
– Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть о том, как погано им живется... Ты думаешь, у них это получается?
Заметив, что обратилась на «ты» к офицеру полиции, она извиняется:
– Ой, прошу прощения...
– Ничего страшного...
– После этого они еще грустнее, чем до... Они говорят, чтобы попытаться забыть обиды и огорчения; говорят о чем угодно: о своих женах, начальниках...
Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный голос старухи снизу зовет:
– Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю.
– Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла?
– Не беспокойтесь.
И кричит старухе: «Иду!»
Она направляется к двери, я следом за ней.
– Вы впутываете меня в темное дело, – говорит мадам Падо.
– Пойми, девочка, это не ради моего удовольствия. Она пожимает плечами и спускается по лестнице. Я за ней. Хозяйка гостиницы удивлена, что видит нас вместе, но, должно быть зная профессию Мари-Жанны, быстро находит объяснение.
Аппарат стоит на столике в глубине холла. Мари-Жанна берет трубку.
– Слушаю...
Она хмурит брови, действительно слушает, потом бросает на меня заговорщицкий взгляд.
– Да, это я... Нет, он здесь... Он так велел говорить из-за этих писак, которые охотятся за ним... Погоди, я его позову...
Она кладет трубку на стол и подходит ко мне.
– Это Меме Греноблец.
– Как его зовет Падовани? Меме или Греноблец?
– Просто Греноблец...
– О'кей...
Сказать вам, что мое сердчишко не начало биться сильнее, значило бы соврать. Я прочищаю горло и беру трубку. Хотя у меня неплохие способности имитатора, а подделать акцент Падовани совсем не трудно, я все-таки опасаюсь, что не смогу сыграть свою роль безукоризненно.
– Алло, – говорю, – это ты, Греноблец?
Звучит надтреснутый голос, который в Опере распугал бы всю публику:
– Что это за бардак, Турок?
– Какой-то сукин сын хотел устроить мне неприятности... К счастью, я чист, как снег. Эти господа чуть ли не извинялись передо мной...
Тот посмеивается:
– На них это непохоже...
– Ты видел, какой цирк был в «Баре Друзей»?
– Нет, но слышал...
– Они там чуток перестарались. Заметь, что у них даже ордера не было...
Греноблец выдает грязное ругательство, после чего в ясных выражениях сообщает, что думает о мусорах. Поскольку я все это слышал уже неоднократно, то почти не удивляюсь.
Высказав свое мнение, он спрашивает:
– Ну, так чего будем делать с клиентом?
В глубине моего существа звенит звонок тревоги.
Из осторожности я спрашиваю:
– А ты что предлагаешь?
– Его нельзя оставлять там надолго, а то стало слишком тепло...
– Вот именно!
– Так чего делать?
Думаю, еще никогда ни один вопрос не ставил меня в такое затруднительное положение.
– Можно за ним съездить, – решаюсь я, спрашивая себя, логично ли выглядит мое предложение по отношению к правде, которую я не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28