А теперь вернемся к моему рассказу - да, да, вам удалось меня несколько задеть.
На слова Хэрмана я задумчиво ответил:
– Друг мой Пол-Сэмюэл, ведь то, что вы говорите, подразумевает либо обращение времени, либо нарушение одновременно первого и второго начала термодинамики.
На это он ответил, что на субатомном уровне обращение времени возможно, а законы термодинамики имеют статистическую природу и к отдельным частицам не приложимы.
– Тогда почему, друг мой, - спросил я, - вы не расскажете миру об этом вашем открытии?
– В самом деле, почему? - фыркнул Хэрман. - Вот так просто - пойти и рассказать. Как вы думаете, что будет, если я поймаю за пуговицу коллегу-физика и расскажу ему то, что вам сейчас? Он забормочет насчет обращения времени и законов термодинамики, вот как вы, и быстренько смоется. Нет! Я должен опубликовать свою теорию подробно и в престижном журнале с высокой научной репутацией. Вот тогда на нее в самом деле обратят внимание.
– Тогда почему вы не публикуете... Он не дал мне закончить:
– Да потому что какой из этих самодовольных редакторов или референтов без единой извилины примет мою статью, если в ней будет хоть что-нибудь необычное? Да знаете ли вы, что Джеймс П.Джоуль не мог напечатать свою статью по сохранению энергии ни в одном научном журнале, потому что он был пивоваром? Да вы знаете, что Оливер Хевисайд не мог никого убедить обратить внимание на свои важнейшие статьи, поскольку был самоучкой и употреблял не совсем обычную математическую символику? И вы думаете, что моя статья, статья какого-то научного сотрудника из Недоумлендского ПКУО, может быть напечатана?
– Плоховато, - сказал я из чистой симпатии.
– Плоховато? - сказал он, сбрасывая мою руку, которой я его приобнял за плечи. - Это все, что вы можете сказать? Да вы понимаете, что стоит мне только напечатать статью, как все, кто ее прочтет, поймут, что я имею в виду, и прославят ее как величайшее исследование по квантовой теории за все время ее существования? Да вы понимаете, что мне тут же дадут Нобелевскую премию и канонизируют наравне с Альбертом Эйнштейном? И лишь потому, что ни у кого из этого научного истеблишмента не хватает духу и мозгов распознать гения, я обречен лежать в безвестной могиле непризнанным, непонятым и неотпетым.
Это меня тронуло, старина, хотя я не очень понимал, почему Хэрман не получит отпевания и почему оно так ему нужно. Не мог себе представить, что хорошего будет его мертвому телу, если на его могиле будет грохотать и завывать даже целая рок-группа.
Я сказал:
– Знаете, Пол, я мог бы вам помочь.
– А, - сказал он с оттенком горечи в голосе. - Вы, наверное, троюродный брат редактора "Физикал ревью", или ваша сестра - его любовница, или вы случайно узнали, какими мерзкими способами он захватил свой нынешний пост, и намерены...
Я остановил его повелительным жестом руки.
– У меня свои методы, - веско сказал я. - Ваша статья будет напечатана.
И я этого добился, поскольку у меня есть способ связаться с внеземным существом два сантиметра ростом, которого я называю Азазел и которое обладает сверхъестественными возможностями благодаря хорошо разработанной технологии...
Я вам про него рассказывал? А я вас не предупреждал, что вам может сильно не поздоровиться, если он услышит ваше "до тошноты", которое вы упрямо и грубо прибавляете к подобным утверждениям?
Как бы там ни было, я с ним связался, и он явился, как всегда, в крайнем раздражении. Он очень мал по сравнению с человеческими существами нашей планеты и, что еще важнее, гораздо меньше по сравнению с разумными существами его планеты, у которых, как мне удалось узнать, длинные, изогнутые, острые рога, а не зачатки телячьих рожек, как у Азазела. Я отношу его раздражительность за счет глубокого комплекса неполноценности, вызванного этим обстоятельством. Человек с моими широкими взглядами может это понять и посочувствовать такой ситуации, поскольку его огорчения для меня полезны. В конце концов, он выполняет мои просьбы лишь потому, что для него это шанс блеснуть своим могуществом, на которое в его мире всем наплевать.
Но на этот раз его недовольство испарилось немедленно, как только я объяснил ситуацию. Он задумчиво сказал:
– Этот бедняга обнаружил, что находится не в равном положении с редакторами?
– Похоже, что так, - подтвердил я.
– Не удивляюсь, - сказал Азазел. - Редакторы - все как один садисты. И очень приятно было бы хоть раз с ними поквитаться. Насколько был бы этот мир лучше, чище и честнее, - его голос прервался от волнения, - если бы удалось закопать каждого редактора в кучу вонючего марадрама, хотя вонь и страшно усилилась бы.
– Откуда ты так хорошо знаешь редакторов? - спросил я.
– А как же иначе? - ответил он. - Однажды я написал трогательнейший рассказ об истинной любви и высокой жертвенности, а этот неимоверно тупой...
Тут он махнул ручкой и перевел разговор:
– Так ты говоришь, что на ваших задворках вселенной редакторы точно такие же, как и в нашем цивилизованном мире?
– Очевидно, так, - сказал я. Азазел покачал головой:
– Воистину подобны друг другу все разумные сообщества. Поверхностно мы различаемся, у нас разное биологическое оформление, строение ума, чувство морали но в основах - например, в свойствах редакторов - мы одинаковы.
Да, да, я знаю, что у вас нет проблем с редакторами, но это ведь потому, что вы к ним подлизываетесь.
– А можешь ли ты, о Могучий, Сила Вселенной, как-нибудь исправить положение? Азазел задумался:
– Мне нужно было бы как-то идентифицировать физическое оформление какого-нибудь конкретного редактора. Я полагаю, что у твоего друга есть как бы это помягче выразиться - отказ от редактора в письменной форме.
– Я в этом убежден, о Величайший.
– Словарь и стиль этого листка дадут мне все нужные сведения. А дальше - легкое изменение общей ауры, капля молока человеческой доброты, привкус интеллекта, следы терпимости... конечно, из редактора не сделаешь эталон морали, но можно слегка компенсировать содержащееся в нем зло.
Ну, я не буду вас утомлять тщательным описанием тонкой технологии Азазела, тем более что это было бы весьма небезопасно. Достаточно сказать, что я заполучил ответ с отказом от профессора Хэрмана с помощью блестящей и разумной стратегии, в которую входил подбор ключа к его кабинету и тщательный просмотр бумаг. А потом я убедил его повторно представить ту же статью в тот же журнал, из которого он получил этот отказ.
На самом деле я воспользовался приемом, который подцепил у вас. Я сказал:
– Друг мой Хэрман, отправьте снова эту статью тому же некомпетентному выродку с черной душой и напишите сопроводительное письмо со следующим текстом: "Я внес все изменения, предложенные референтом, и статья стала настолько лучше, что я сам не могу в это поверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
На слова Хэрмана я задумчиво ответил:
– Друг мой Пол-Сэмюэл, ведь то, что вы говорите, подразумевает либо обращение времени, либо нарушение одновременно первого и второго начала термодинамики.
На это он ответил, что на субатомном уровне обращение времени возможно, а законы термодинамики имеют статистическую природу и к отдельным частицам не приложимы.
– Тогда почему, друг мой, - спросил я, - вы не расскажете миру об этом вашем открытии?
– В самом деле, почему? - фыркнул Хэрман. - Вот так просто - пойти и рассказать. Как вы думаете, что будет, если я поймаю за пуговицу коллегу-физика и расскажу ему то, что вам сейчас? Он забормочет насчет обращения времени и законов термодинамики, вот как вы, и быстренько смоется. Нет! Я должен опубликовать свою теорию подробно и в престижном журнале с высокой научной репутацией. Вот тогда на нее в самом деле обратят внимание.
– Тогда почему вы не публикуете... Он не дал мне закончить:
– Да потому что какой из этих самодовольных редакторов или референтов без единой извилины примет мою статью, если в ней будет хоть что-нибудь необычное? Да знаете ли вы, что Джеймс П.Джоуль не мог напечатать свою статью по сохранению энергии ни в одном научном журнале, потому что он был пивоваром? Да вы знаете, что Оливер Хевисайд не мог никого убедить обратить внимание на свои важнейшие статьи, поскольку был самоучкой и употреблял не совсем обычную математическую символику? И вы думаете, что моя статья, статья какого-то научного сотрудника из Недоумлендского ПКУО, может быть напечатана?
– Плоховато, - сказал я из чистой симпатии.
– Плоховато? - сказал он, сбрасывая мою руку, которой я его приобнял за плечи. - Это все, что вы можете сказать? Да вы понимаете, что стоит мне только напечатать статью, как все, кто ее прочтет, поймут, что я имею в виду, и прославят ее как величайшее исследование по квантовой теории за все время ее существования? Да вы понимаете, что мне тут же дадут Нобелевскую премию и канонизируют наравне с Альбертом Эйнштейном? И лишь потому, что ни у кого из этого научного истеблишмента не хватает духу и мозгов распознать гения, я обречен лежать в безвестной могиле непризнанным, непонятым и неотпетым.
Это меня тронуло, старина, хотя я не очень понимал, почему Хэрман не получит отпевания и почему оно так ему нужно. Не мог себе представить, что хорошего будет его мертвому телу, если на его могиле будет грохотать и завывать даже целая рок-группа.
Я сказал:
– Знаете, Пол, я мог бы вам помочь.
– А, - сказал он с оттенком горечи в голосе. - Вы, наверное, троюродный брат редактора "Физикал ревью", или ваша сестра - его любовница, или вы случайно узнали, какими мерзкими способами он захватил свой нынешний пост, и намерены...
Я остановил его повелительным жестом руки.
– У меня свои методы, - веско сказал я. - Ваша статья будет напечатана.
И я этого добился, поскольку у меня есть способ связаться с внеземным существом два сантиметра ростом, которого я называю Азазел и которое обладает сверхъестественными возможностями благодаря хорошо разработанной технологии...
Я вам про него рассказывал? А я вас не предупреждал, что вам может сильно не поздоровиться, если он услышит ваше "до тошноты", которое вы упрямо и грубо прибавляете к подобным утверждениям?
Как бы там ни было, я с ним связался, и он явился, как всегда, в крайнем раздражении. Он очень мал по сравнению с человеческими существами нашей планеты и, что еще важнее, гораздо меньше по сравнению с разумными существами его планеты, у которых, как мне удалось узнать, длинные, изогнутые, острые рога, а не зачатки телячьих рожек, как у Азазела. Я отношу его раздражительность за счет глубокого комплекса неполноценности, вызванного этим обстоятельством. Человек с моими широкими взглядами может это понять и посочувствовать такой ситуации, поскольку его огорчения для меня полезны. В конце концов, он выполняет мои просьбы лишь потому, что для него это шанс блеснуть своим могуществом, на которое в его мире всем наплевать.
Но на этот раз его недовольство испарилось немедленно, как только я объяснил ситуацию. Он задумчиво сказал:
– Этот бедняга обнаружил, что находится не в равном положении с редакторами?
– Похоже, что так, - подтвердил я.
– Не удивляюсь, - сказал Азазел. - Редакторы - все как один садисты. И очень приятно было бы хоть раз с ними поквитаться. Насколько был бы этот мир лучше, чище и честнее, - его голос прервался от волнения, - если бы удалось закопать каждого редактора в кучу вонючего марадрама, хотя вонь и страшно усилилась бы.
– Откуда ты так хорошо знаешь редакторов? - спросил я.
– А как же иначе? - ответил он. - Однажды я написал трогательнейший рассказ об истинной любви и высокой жертвенности, а этот неимоверно тупой...
Тут он махнул ручкой и перевел разговор:
– Так ты говоришь, что на ваших задворках вселенной редакторы точно такие же, как и в нашем цивилизованном мире?
– Очевидно, так, - сказал я. Азазел покачал головой:
– Воистину подобны друг другу все разумные сообщества. Поверхностно мы различаемся, у нас разное биологическое оформление, строение ума, чувство морали но в основах - например, в свойствах редакторов - мы одинаковы.
Да, да, я знаю, что у вас нет проблем с редакторами, но это ведь потому, что вы к ним подлизываетесь.
– А можешь ли ты, о Могучий, Сила Вселенной, как-нибудь исправить положение? Азазел задумался:
– Мне нужно было бы как-то идентифицировать физическое оформление какого-нибудь конкретного редактора. Я полагаю, что у твоего друга есть как бы это помягче выразиться - отказ от редактора в письменной форме.
– Я в этом убежден, о Величайший.
– Словарь и стиль этого листка дадут мне все нужные сведения. А дальше - легкое изменение общей ауры, капля молока человеческой доброты, привкус интеллекта, следы терпимости... конечно, из редактора не сделаешь эталон морали, но можно слегка компенсировать содержащееся в нем зло.
Ну, я не буду вас утомлять тщательным описанием тонкой технологии Азазела, тем более что это было бы весьма небезопасно. Достаточно сказать, что я заполучил ответ с отказом от профессора Хэрмана с помощью блестящей и разумной стратегии, в которую входил подбор ключа к его кабинету и тщательный просмотр бумаг. А потом я убедил его повторно представить ту же статью в тот же журнал, из которого он получил этот отказ.
На самом деле я воспользовался приемом, который подцепил у вас. Я сказал:
– Друг мой Хэрман, отправьте снова эту статью тому же некомпетентному выродку с черной душой и напишите сопроводительное письмо со следующим текстом: "Я внес все изменения, предложенные референтом, и статья стала настолько лучше, что я сам не могу в это поверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59