Я убеждал отца, что сидеть в бункере целыми днями глупо. Если нас захотят ограбить, никакой грунт не поможет. Я понимал, что папа не так боится разбойничьих набегов, тут достаточно хорошей собаки, он подсознательно желает спрятать себя от глаз государства. Дом большой, а кажется маленьким. Для этого хорошо спрятать один этаж под грунт.
– Папа, перестань дрожать. Ты уже живешь на проценты, как капиталист, а мыслишь, как забитый советский служащий. Ты привык, что вам разрешали строить курятники на шести сотках. Вся страна отдыхала в курятниках. Что можно спросить с человека, если у него психология курицы? Сиди и жди, пока тебе отрежут голову и засунут в суп. Тебе непонятно, что этим власть давила в человеке чувство собственного достоинства?! Вот и добились. Работать по-настоящему и жить красиво народ боится. Лучше тихо украсть и скромно спрятаться.
Папа злился, говорил, что я не понимаю, где живу. Ему, засекреченному ученому, лучше знать, что к чему…
Мы ложились спать раздосадованные друг на друга. Папа злился на меня, я на него и на себя. Упрекая отца в трусости, я ловил себя на мысли, что спорю больше с собой. Я, может, в меньшей степени, но тоже испытывал страх и беспомощность перед принятием серьезных решений.
Но один из поступков, который я совершил неделю назад, давал повод для оптимизма. Папа этого сделать не мог, а я совершил – дал взятку чиновнику. Не знаю, как это получилось! Телефон на общих основаниях нам полагался через полтора-два года. Так официально значилось в открытке. Открытка пришла в ответ на наше заявление с просьбой о телефоне. Живя в стране не первый год, мы все понимали, что верить этому условному сроку надо с большими поправками.
Я набрался смелости и позвонил Вадику. В моем представлении Вадик мог все. Выслушав мои жалобные сентенции, Вадик спросил:
– Ты сколько предлагал?
Я не понял:
– Что – сколько?
– Сколько денег ты предложил начальнику узла? – повторил Вадик. В его голосе я услышал нотки раздражения.
– Там есть расценки. Деньги принимают только перед установкой. А этого надо ждать полтора года…
– Пацан! – рассердился Вадик. – Иди к начальнику узла. В конверт положи пятьсот долларов. Через три дня у тебя будет телефон.
– Вадик, я не смогу добиться приема. Там запись на три месяца вперед.
– У тебя в голове мозги или сено? Скажи, что ты из редакции пришел. Пришел брать интервью. – Вадик бросил трубку.
Когда я вошел в кабинет начальника телефонного узла, у меня тряслись ноги.
– Из какой газеты вы, молодой человек? – спросил меня чиновник с заплывшим глазом. У меня выступил холодный пот, и я лишился дара речи. Собрав все силы, я протянул конверт и прошептал:
– Там все написано.
Чиновник взял конверт, заглянул туда краем глаза и тихо, как будто разговор шел о давно понятном деле, спросил:
– Адрес?
Через неделю у нас связь с внешним миром состоялась. Папа пожал мне руку и долго расспрашивал.
Историю посещения чиновника мне пришлось пересказывать раз десять. Теперь телефон в нашей квартире звонил беспрерывно.
Став акционерами и вкладчиками, мы приобрели массу новых знакомых. Причем вкладчики банка «Чара» предпочитали общаться с мамой. Акционеры «МММ» – со мной и с папой. Теперь нам незачем ездить в город (городом мы стали называть центр Москвы). Интересующие нас новости поступали по телефону. Звонков стало столько, что на ночь нам пришлось отключать телефон. Мама включала телефон в десять. Первый звонок предназначался ей. Пожилой дирижер Семен Исаакович Ризман желал маме доброго утра, затем справлялся о здоровье мамы и всех членов нашей семьи, потом, передав для нас приветы, Семен Исаакович докладывал маме, кто из известных артистов, художников и писателей пополнил ряды вкладчиков. Семен Исаакович носился с идеей организовать клуб вкладчиков. Если с каждого брать небольшую сумму на взнос, можно построить прекрасный дом с концертным залом и рестораном. Клуб тут же заменит Центральный дом работников искусств. Там давно ничего интересного не происходит. Семен Исаакович разочаровался в своей дирижерской профессии и с удовольствием возглавил бы клуб. Маму больше волновало состояние банка «Чара».
– Вера Николаевна! О чем вы говорите? Вчера в «Чару» сдал десять тысяч долларов скульптор Кикогосян! У него такие связи! Будьте уверены, такой человек зря не принесет свои деньги…
Мне звонили по очереди инженер Костя, осветитель из театра Моссовета Гриша и бездельник Сережа.
Инженер Костя пребывал в состоянии вечной паники:
– Женя! Конец! Срочно продавай все акции. Завтра «МММ» крышка. Сегодня на Варшавке столько милиции. Это неспроста!
Через полчаса Гриша сообщал, что «МММ» вложил деньги в автомобильные заводы.
– Акции взлетят в цене в ближайшие дни. Я выпросил у отца золотой портсигар. Сдал в скупку. Купил акции на все! Давай скорей! Ищи деньги!
Сережа звонил под вечер. Он торчал на Варшавке целыми днями и вечером делился впечатлениями:
– Сегодня из ворот фирмы выехало двадцать ма" шин с акциями, с деньгами вернулось семнадцать.
Представляешь оборотик!
В то утро мама собиралась ехать в центр. Ее подруге Валентине Александровне Михайловской исполнялось пятьдесят пять лет. Певица Валентина Александровна к своему юбилею относилась очень серьезно.
Мама не хотела обидеть подругу и решила ехать. Мама гладила платье, когда позвонили в дверь. Я впустил в прихожую пожилого мужчину. Лицо его было мне знакомо. Пока я, неловко улыбаясь, пытался припомнить имя гостя, он сказал:
– Мне бы Веру Николаевну.
Я сообщил, что мама в неглиже. Тогда гость попросил позвать папу.
– Папа в торговом центре. Возможно, мне удастся вам помочь…
– Вы меня узнаете? Я Витек, водитель Вадика…
Я вспомнил. За прошедшее время перед нами прошло такое количество новых лиц, что моя рассеянность была объяснима.
– Я вас внимательно слушаю.
– Вадик велел передать, что банк «Чара» на грани банкротства.
– Откуда Вадику известно, что мы вложили деньги в «Чару»?
– Много ваших отнесли туда деньги. Вадик решил на всякий случай послать меня.
Я поблагодарил. Извинился, что не сообщил Вадику номер нашего телефона и, стараясь не терять самообладания, распрощался с гостем. Папа, как Назло, не возвращался. Говорить с мамой без папы я не хотел. Я пошел на кухню, вынул из буфета пачку сигарет и жадно затянулся. Мы договорились с папой натощак не курить. Сигарета вызвала легкое головокружение. Папа вошел на кухню я уже хотел отчитать меня, но, заметив мою бледность, спросил:
– Что случилось?
Пока я рассказывал, папа так и стоял с авоськой.
Из авоськи кроме свертков и хлеба торчали хвосты бананов. Все давно носили продукты в полиэтиленовых пакетах, но папа с авоськой не расставался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15