На фоне окна темнела какая-то фигура, заслонявшая собой почти весь свет. Даниил произнес неожиданно для себя: «Тигр».
Залман повернулся. Даниил увидел, что глаза у него закрыты, рот вялый. В профиль лицо было бледным, до того пустым, что казалось оскорбительным. Потом оно перешло в тень. Даниил физически почувствовал, как внутри поднимается страх, он сел на кровать и принялся неуклюже расстегивать пальто, доставая покупки. Сглотнул и раскрыл газеты, читать которые не собирался.
— Ну, кажется, в газеты ты не попал.
Ответа не последовало. Даниил вынул очки, холодными руками надел их и стал читать вслух, следя боковым зрением за неподвижным Залманом.
— «Сан» продолжает писать о пожаре на лондонской бирже. Насосы замерзли, пришлось отогревать их, чтобы можно было поливать водой горящее здание. Прочие отговорки и все такое. А в «Тру сан», давай посмотрим, пишут о Попрыгунчике. — Он заставил себя рассмеяться, не отрывая глаз от страницы. Стараясь не думать о минуте, когда не узнал родного брата. — Он кажется чудовищем. «На внушаемый Попрыгунчиком страх обратили внимание лорда-мэра Лондона». И все такое прочее. «Появился в Барнсе в виде белого быка, в Финсберри как огнедышащий дракон». И все такое прочее. «В Кенсингтонском дворце белым бабуином, взобравшимся на теплицы королевы».
— Где дракон?
Даниил поднял взгляд — брат беззвучно подошел к кровати. Глаза его выглядели остекленевшими, но речь казалась разумной. «Как будто, — подумал Даниил, — то, что я читаю, представляет какой-то интерес». Он отложил газету.
— В Финсберри, Залман. Как ты себя чувствуешь?
Тот нахмурился, словно подыскивая ответ, потом вдруг широко зевнул и сел.
— Хорошо. Лучше, чем за последние месяцы. Что за еду ты принес? Хлеб?
— Да. И твою настойку.
Залман кивнул.
— Она мне больше не понадобится. Ага. И сыр.
Он взял булку и разломил пополам, стараясь, чтобы крошки падали на оберточную бумагу.
— Хорошо чувствуешь себя, правда? Долго спал?
— Сто лет. Чувствую себя на самом деле хорошо. — Он достал из кармана потускневший железный перочинный нож и стал нарезать сыр. — Прошлой ночью я ходил к докам и обратно. Стоящие на якоре суда вмерзли в лед.
— Я разговаривал с Джорджем и мистером Ранделлом, — осторожно продолжал Даниил. — Они говорят, этот бриллиант не наш.
— Лгут.
Залман поднял взгляд на Даниила, улыбнулся и стал разбирать яблоки.
— Они говорят, ты должен доделать корону. Иначе наши контракты нарушатся, и деньги, которые они должны нам, будут удержаны.
— Это блеф. Они лгут и лгут.
— Значит, не останешься на работе?
— Останусь. — Голос его звучал тихо. Яблоко в руке с шипением треснуло, обнажив белую мякоть. — Теперь я не ушел бы ни за что на свете.
Он снова улыбнулся брату, ожидая ответной улыбки. Оба сидели на кровати и ели.
«И» было изменой Иуды,
Он предал за деньги Христа,
Обрекши на крестные муки,
А после повесился сам.
«К» было монаршьей короной,
Носил ее добрый король…
Марта прервала чтение, поперхнувшись сухим грудным кашлем. Даниил подался к ней, но приступ уже прошел, оставив ее обессиленной. Она откинулась на спинку церковной скамьи. Отзвуки кашля разносились по всему серому пространству собора Святого Павла.
— Марта, ты не должна простужаться даже ради чтения.
Она пожала плечами; лицо ее было бледным.
— Здесь теплее, чем снаружи. Со свечами лучше. Хорошо у меня получается, сэр?
— С каждой неделей все лучше.
— Мне нравится здесь. Учиться.
Даниил улыбнулся ей и своим мыслям. В нефе прихожане надевали пальто среди многочисленных статуй.
— Церкви прекрасная вещь, Марта, — негромко произнес он, — но только когда в них люди. Без нас они просто камень.
— Раньше я никогда здесь не бывала.
Девочку снова начал бить кашель, но она подавила его.
— Ты имеешь в виду со своей семьей?
Марта нахмурилась, она не любила говорить о родных. Они были католиками, решил Даниил; у них повсюду церкви. И спросил, понизив голос:
— Они живы? Могли бы забрать тебя?
— Не нужно мне от них ничего.
Он подумал, стоит ли спрашивать еще, лучший ли это способ помочь ей. Неподалеку от Марты стоял поднос со свечами. Свет мерцал в ее глазах, на бледных щеках. Возле кисти руки блестело что-то металлическое, и Даниил подался вперед.
— Что это там у тебя?
Девочка поначалу инстинктивно попыталась спрятать эту вещь, потом протянула руку. На запястье у нее был жестяной браслет с брелоками: лягушкой, крабом, стрекозой.
— Украшение. Жеманничаешь. Купила его? — спросил он, уже зная ответ.
— Подарил маленький мистер Леви. — Теперь глаза ее улыбались, но на губах улыбки не было. — Он не говорил вам? На Рождество. — Она опустила руки и внезапно посерьезнела. — Я слышала о нем.
— Что слышала?
— Что он пытался убить королеву, — пробормотала девочка.
Даниил вздохнул.
— Марта, это неправда.
Мимо них прошла группа рабочих, мягко произнося слова на незнакомом языке. Лицо Марты было встревожено.
— А что тогда?
Даниил вздохнул еще глубже.
— У королевы есть один драгоценный камень. Мой брат считает, что он принадлежит нам.
— Это так?
— Не знаю.
— Что это за камень?
— Бриллиант. В треугольной броши. — Он рассеянно начертил пальнем рисунок на скамье. — Рубины, жемчужины, а вот здесь бриллиант. Очень красивый.
Девочка подняла взгляд.
— И что вы будете делать?
— У нас нет доказательств. Думаю, нам никто не поверит. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Кому бы ты поверила, Марта, — королеве или мистеру Леви?
Девочка посмотрела на него. Удивленно, словно не ожидала, что он спросит о чем-то само собой разумеющемся.
— Мистеру Леви.
— Спасибо. Ну, где мы остановились в этой нелепой азбуке?
Зима была суровой, самой холодной за много лет. Когда она снилась Залману, все бывало как в действительности. Он видел себя идущим по Коммершл-роуд, близилось утро, и лицо его мерзло.
Камень пропал. Он понимал это и понимал, что видит сон. Грудь у него сдавливало, голова кружилась. Это ощущение приходило к нему в опиумных трансах, и на ходу он понимал, что больше не нуждается в этой настойке. Она уже явно была у него в крови.
Он различал террасы домов — Гондурас и Хардуик-плейс. Придорожные деревья росли теперь над ним. Когда Залман поднял взгляд, казалось, он никогда их прежде не видел. Их формы были вытянуты желанием, простертым между светом и водой. Он видел, что они живые, великолепные и холодные. «Словно тот бриллиант», — подумал он, раскрыл руку и обнаружил, что камень вернулся к нему.
С камнем было что-то неладно. Сквозь пирамиду шли крест-накрест две трещины. Он коснулся пальцем острого кончика, желая привести бриллиант в порядок, и камень раскрылся, оказавшись полым внутри. Он отпрянул назад и быстро бросил его на землю, словно насекомое или скорпиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Залман повернулся. Даниил увидел, что глаза у него закрыты, рот вялый. В профиль лицо было бледным, до того пустым, что казалось оскорбительным. Потом оно перешло в тень. Даниил физически почувствовал, как внутри поднимается страх, он сел на кровать и принялся неуклюже расстегивать пальто, доставая покупки. Сглотнул и раскрыл газеты, читать которые не собирался.
— Ну, кажется, в газеты ты не попал.
Ответа не последовало. Даниил вынул очки, холодными руками надел их и стал читать вслух, следя боковым зрением за неподвижным Залманом.
— «Сан» продолжает писать о пожаре на лондонской бирже. Насосы замерзли, пришлось отогревать их, чтобы можно было поливать водой горящее здание. Прочие отговорки и все такое. А в «Тру сан», давай посмотрим, пишут о Попрыгунчике. — Он заставил себя рассмеяться, не отрывая глаз от страницы. Стараясь не думать о минуте, когда не узнал родного брата. — Он кажется чудовищем. «На внушаемый Попрыгунчиком страх обратили внимание лорда-мэра Лондона». И все такое прочее. «Появился в Барнсе в виде белого быка, в Финсберри как огнедышащий дракон». И все такое прочее. «В Кенсингтонском дворце белым бабуином, взобравшимся на теплицы королевы».
— Где дракон?
Даниил поднял взгляд — брат беззвучно подошел к кровати. Глаза его выглядели остекленевшими, но речь казалась разумной. «Как будто, — подумал Даниил, — то, что я читаю, представляет какой-то интерес». Он отложил газету.
— В Финсберри, Залман. Как ты себя чувствуешь?
Тот нахмурился, словно подыскивая ответ, потом вдруг широко зевнул и сел.
— Хорошо. Лучше, чем за последние месяцы. Что за еду ты принес? Хлеб?
— Да. И твою настойку.
Залман кивнул.
— Она мне больше не понадобится. Ага. И сыр.
Он взял булку и разломил пополам, стараясь, чтобы крошки падали на оберточную бумагу.
— Хорошо чувствуешь себя, правда? Долго спал?
— Сто лет. Чувствую себя на самом деле хорошо. — Он достал из кармана потускневший железный перочинный нож и стал нарезать сыр. — Прошлой ночью я ходил к докам и обратно. Стоящие на якоре суда вмерзли в лед.
— Я разговаривал с Джорджем и мистером Ранделлом, — осторожно продолжал Даниил. — Они говорят, этот бриллиант не наш.
— Лгут.
Залман поднял взгляд на Даниила, улыбнулся и стал разбирать яблоки.
— Они говорят, ты должен доделать корону. Иначе наши контракты нарушатся, и деньги, которые они должны нам, будут удержаны.
— Это блеф. Они лгут и лгут.
— Значит, не останешься на работе?
— Останусь. — Голос его звучал тихо. Яблоко в руке с шипением треснуло, обнажив белую мякоть. — Теперь я не ушел бы ни за что на свете.
Он снова улыбнулся брату, ожидая ответной улыбки. Оба сидели на кровати и ели.
«И» было изменой Иуды,
Он предал за деньги Христа,
Обрекши на крестные муки,
А после повесился сам.
«К» было монаршьей короной,
Носил ее добрый король…
Марта прервала чтение, поперхнувшись сухим грудным кашлем. Даниил подался к ней, но приступ уже прошел, оставив ее обессиленной. Она откинулась на спинку церковной скамьи. Отзвуки кашля разносились по всему серому пространству собора Святого Павла.
— Марта, ты не должна простужаться даже ради чтения.
Она пожала плечами; лицо ее было бледным.
— Здесь теплее, чем снаружи. Со свечами лучше. Хорошо у меня получается, сэр?
— С каждой неделей все лучше.
— Мне нравится здесь. Учиться.
Даниил улыбнулся ей и своим мыслям. В нефе прихожане надевали пальто среди многочисленных статуй.
— Церкви прекрасная вещь, Марта, — негромко произнес он, — но только когда в них люди. Без нас они просто камень.
— Раньше я никогда здесь не бывала.
Девочку снова начал бить кашель, но она подавила его.
— Ты имеешь в виду со своей семьей?
Марта нахмурилась, она не любила говорить о родных. Они были католиками, решил Даниил; у них повсюду церкви. И спросил, понизив голос:
— Они живы? Могли бы забрать тебя?
— Не нужно мне от них ничего.
Он подумал, стоит ли спрашивать еще, лучший ли это способ помочь ей. Неподалеку от Марты стоял поднос со свечами. Свет мерцал в ее глазах, на бледных щеках. Возле кисти руки блестело что-то металлическое, и Даниил подался вперед.
— Что это там у тебя?
Девочка поначалу инстинктивно попыталась спрятать эту вещь, потом протянула руку. На запястье у нее был жестяной браслет с брелоками: лягушкой, крабом, стрекозой.
— Украшение. Жеманничаешь. Купила его? — спросил он, уже зная ответ.
— Подарил маленький мистер Леви. — Теперь глаза ее улыбались, но на губах улыбки не было. — Он не говорил вам? На Рождество. — Она опустила руки и внезапно посерьезнела. — Я слышала о нем.
— Что слышала?
— Что он пытался убить королеву, — пробормотала девочка.
Даниил вздохнул.
— Марта, это неправда.
Мимо них прошла группа рабочих, мягко произнося слова на незнакомом языке. Лицо Марты было встревожено.
— А что тогда?
Даниил вздохнул еще глубже.
— У королевы есть один драгоценный камень. Мой брат считает, что он принадлежит нам.
— Это так?
— Не знаю.
— Что это за камень?
— Бриллиант. В треугольной броши. — Он рассеянно начертил пальнем рисунок на скамье. — Рубины, жемчужины, а вот здесь бриллиант. Очень красивый.
Девочка подняла взгляд.
— И что вы будете делать?
— У нас нет доказательств. Думаю, нам никто не поверит. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Кому бы ты поверила, Марта, — королеве или мистеру Леви?
Девочка посмотрела на него. Удивленно, словно не ожидала, что он спросит о чем-то само собой разумеющемся.
— Мистеру Леви.
— Спасибо. Ну, где мы остановились в этой нелепой азбуке?
Зима была суровой, самой холодной за много лет. Когда она снилась Залману, все бывало как в действительности. Он видел себя идущим по Коммершл-роуд, близилось утро, и лицо его мерзло.
Камень пропал. Он понимал это и понимал, что видит сон. Грудь у него сдавливало, голова кружилась. Это ощущение приходило к нему в опиумных трансах, и на ходу он понимал, что больше не нуждается в этой настойке. Она уже явно была у него в крови.
Он различал террасы домов — Гондурас и Хардуик-плейс. Придорожные деревья росли теперь над ним. Когда Залман поднял взгляд, казалось, он никогда их прежде не видел. Их формы были вытянуты желанием, простертым между светом и водой. Он видел, что они живые, великолепные и холодные. «Словно тот бриллиант», — подумал он, раскрыл руку и обнаружил, что камень вернулся к нему.
С камнем было что-то неладно. Сквозь пирамиду шли крест-накрест две трещины. Он коснулся пальцем острого кончика, желая привести бриллиант в порядок, и камень раскрылся, оказавшись полым внутри. Он отпрянул назад и быстро бросил его на землю, словно насекомое или скорпиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118